Далекие твердыни

…Тайс, обнаженный, красивый как статуя, сидел на подогнутых ногах.

— Ты не знаешь, Рэндо? — сказал он с лукавой улыбкой. — Кинаи хитры как бесы. Я тебе расскажу. Близость айлльу продлевает людям жизнь.

Рэндо засмеялся.

— Вот как? А я-то думал, это сказки.

— Нет! — серебряные глаза расширились. — Не сказки. Бабку Ллиаллау, полукровку, триста лет держали в наложницах в доме Кинаев. За право приникать к ее лону брат убивал брата и сын — отца. Думаешь, они шли на это ради сказки? Глава дома Кинай не умирал своей смертью, но и в восемьдесят, и в сто лет умирал молодым.

— Я теряюсь, — улыбнулся уаррец и, поднявшись, притянул Тайса к себе. — Так что же, теперь у меня в руках такое счастье?

Айлльу захихикал и прижался губами к его губам. Рэндо откинулся на спину, лаская его, потом перекатился, прижав своим весом к постели…

«Я сам не мог ответить, поверил ли я Тайсу в ту ночь, — думает губернатор, глядя на Маи; Ундори размышляет о чем-то, и сосредоточенное его лицо прекрасно. — Все это звучало так забавно и наивно. Впоследствии я и впрямь подмечал, что не чувствую хода лет. Но здесь, в глуши, мало что меняется с годами. Все мои предки жили долго и были здоровыми. Я крепок для своего возраста, но ведь это можно объяснить и проще. Маи тоже совсем не постарел. Теперь же… теперь сомнений нет. Тайс говорил правду. Что же получается? Если я последую совету Ирмерит и велению собственной души, запретив Маи опыты, приму законопроект о правах айлльу — я ничего не потеряю. Я останусь благородным в собственных глазах, в глазах Ирме, в глазах айлльу… лишу людей надежды на вечную молодость — но получу ее сам. Кровь небесная! Что за ужасный выбор. Даже если я откажусь от объятий айлльу, удалю от себя Тайса и Аяри и проживу отмеренный человеку срок жизни — что изменится? Я отниму у человечества величайший дар. Но назвать айлльу животными… назвать животным — Тайса?! Что за безумие!..»

— Рэндо, — усмехаясь, говорит Маи, — кажется, к тебе кто-то пришел.

Губернатор почти не слышит его, терзаясь собственными мыслями. «Как бы я ни поступил, я поступлю против совести, — думает он и кусает губу; душевная боль нестерпима. — Что же мне делать? Я знаю ответ Ирмерит — она духовное лицо. Я знаю ответ госпожи Моли — она лицо государственное. Я знаю ответ Маи — и ответ моих айлльу. Все те, кого я уважаю и люблю… чаши весов равны, остается только мой собственный ответ».

— Рэндо, — чуть утомленно, но весело говорит Маи, — да обернись же ты. Наш старый знакомец хочет тебе что-то сказать.

Хараи оборачивается бездумно — и вздрагивает.

С той стороны стекла, с веранды, на него смотрит Аяри.

В глазах его ужас.

«Поторопитесь, мой принц», — сказал Ниэрену, и ничего не остается, кроме как последовать его совету. Несложно понять, куда идти: подул легкий ветерок и донес знакомый запах Харая. Но вместе с ним он донес и еще один запах, столь же знакомый запах, который Айарриу желал бы никогда в жизни более не ощущать.

Желтоглазый.

Рэндо сидит с ним за одни столом и ведет беседу. Рэндо улыбается ему и смеется его шуткам. Рэндо безгранично ему доверяет, и никто, никогда не сумеет переменить его сердце.

Другое бесконечно дорогое сердце ждет, и может остановиться в любую минуту. Айарриу не понял, что сотворил Желтоглазый над королевой Интайль, но она так исстрадалась… Нельзя ждать. Если Харай увидит бедную госпожу Интайль, его доброта велит ему спасти ее, в этом нет сомнений. Но как он ее увидит? Нужно его позвать…

Так просто.

Прийти туда, где сидит Желтоглазый.

Стоит об этом подумать, и ноги слабеют.

По мере того, как запах полковника Ундори становится отчетливей, Айарриу идет все медленней и медленней, каждый шаг дается ему ценой невероятного напряжения воли. Должно быть, это выглядит смешно. Его все равно никто не видит. «Там же не один Желтоглазый, — уговаривает Аяри собственную мечущуюся от ужаса душу. — Там Рэндо. Он не отдаст меня ему. Он…»

Он сидит спиной к застекленным дверям.

Мелочь, не заслуживающая внимания, приводит Аяри в настоящее отчаяние. Чтобы позвать Рэндо, нужно открыть эту бесову дверь — а с той стороны смотрит Желтоглазый и улыбается, щуря узкие, как щелки, глаза. Эти проклятые глаза будто острым ножом прорезаны в его уродливом плоском лице.

…точно волна, набежавшая на берег, время откатывается назад. Полтора года. Восемнадцать месяцев. Пятьсот пятьдесят дней.

Все тело болело. Кандалы казались тяжелее горы Акуриай. Когти были вырваны, выбиты зубы, глаза еле видели — веки слиплись от гноя. Липкий пот покрывал кожу, кишки скручивало. Но тяжелее всего была наркотическая ломка. Особенно ночами. Никакого йута не бывало и поблизости, даже слабого запаха не чуялось. Айарриу приходили кошмарные видения. Поначалу эти видения относились к прошлому: умиравший от наркотиков отец, раздувшийся как боров, облысевший, безумный, мычал что-то, цепляясь за ворот сына; войско тиккайнайцев наступало, падала Золотая башня; изуродованный Эн-Тайсу срывался с цепей и запускал клыки в горло Айарриу… потом Айарриу видел только один кошмар — тот же, что и въяве, при свете дня.

Желтоглазый.

Он приходил, и нехорошо улыбался, и многозначительно постукивал стеком по голенищу.

— Я собирался набить из тебя чучело, — говорил он. — Но у меня уже есть две штуки. Так что тебя можно использовать с большей пользой. Есть у меня любопытная идея. Вы регенерируете. Руки, ноги, глаза. Не способны отрастить, кажется, только новую голову. Я превращу тебя в женщину. Анатомически. Бесовски интересно посмотреть, что из этого выйдет.

…Желтоглазый что-то говорит Рэндо, и Рэндо оборачивается. Аяри видит, как Харай утомленно вздыхает. Страшно становится от мысли, что помешал ему в чем-то важном, и теперь он сердит. Но потом лицо Харая смягчается, он поднимается с места и выходит к айлльу, закрывая за собой дверь.

Аяри так дрожит, что едва в состоянии говорить.

— Что случилось? — мягко спрашивает Рэндо; в глазах человека затаенная боль. — Да что с тобой… на тебе лица нет.

Он берет Аяри под руку и отводит в сторону — так, чтобы Аяри не видел Желтоглазого через стекло. От этого вдруг становится так легко, что, кажется, сейчас улетишь… Ноги Аяри подламываются, и он падает перед Хараем ниц, царапая когтями дощатый пол.

— Бесы и Бездна! — ворчит губернатор и садится на корточки. — Ты скажешь мне, что случилось?! Я мыслей не читаю.

«Сказать?.. надо что-то сказать…»

— Рэндо, — шепчет Аяри, не поднимая глаз, — господин… Харай… пожалуйста.

— Что?

— Пожалуйста, забери ее, — Аяри сам с трудом понимает, что говорит. — Забери ее отсюда. Она умрет. Он… ее… — «Нельзя поносить Желтоглазого, — подсказывает кто-то внутри. — Рэндо любит Желтоглазого». — Она умирает. Пожалуйста.

— Кто? — губернатор берет айлльу за подбородок, вынуждает поднять лицо; Аяри смаргивает, отводя глаза. — Твоя сестра? Возлюбленная?

— Моя… мать.

Рэндо тяжело вздыхает.

— Отведи ее в коляску, — говорит он. — Я попрошу Маи отдать ее мне.

«Айелеке! — в ужасе вспоминает Айарриу. — Я не сказал об Айелеке!!.» — но Харай уже поднялся и идет обратно к Желтоглазому.

— Рэндо!.. ты обещал…

— Я заберу ее, — спокойно говорит тот. — Возвращайся к коляске, я скоро приду.

Айарриу закрывает глаза и до крови прокусывает губу. На досках пола остаются глубокие борозды от его когтей.

Губернатор чувствует себя уставшим.

Распрощавшись с Маи, он идет к коляске, и с грустью думает, что прежде встречи радовали его, а теперь после них остается тяжесть на сердце. «Идет время, и мы все дальше становимся друг от друга, — размышляет Рэндо. — Теперь я больше тешу себя воспоминаниями о былом, когда гляжу на Маи… Я не изменился. Он остался прежним. Что происходит?»

— Ты и впрямь сумел его приручить, как я погляжу, — сказал ему Маи, закуривая. — У тебя настоящий дар. На редкость злобное было животное.