Поставьте на черное

– Никак нет, – повторил я упрямо. – Не понял. Шеф Службы ПБ генерал-полковник Анатолий Васильевич Сухарев глянул на меня даже не сердито, а, скорее озадаченно: коса, представьте, нашла на камень в самом неожиданном месте.

– Ты чего, Штерн, сдурел? – осведомился Сухарев. – Или ты не знаешь, что есть предложения, от которых НЕЛЬЗЯ отказываться?

– Так я и не отказываюсь, – вежливо ответил я. – Просто хочу сначала разобраться, вникнуть в детали. Вы ведь сами меня назвали профессионалом…

Примерно с полминуты генерал-полковник Сухарев внимательно рассматривал мою физиономию, словно прикидывал: не пора ли ему, Анатолию Васильевичу Сухареву, вызвать снизу пятнистых леопардов с «кедрами» и «кипарисами» и велеть расшлепать в ближайшем коридоре непослушное длинноносое насекомое по фамилии Штерн? Острое желание власть употребить так явственно читалось на лице шефа Службы ПБ, что я уж начал всерьез беспокоиться за свою дальнейшую судьбу. В конце концов, у меня еще не было опыта общения с ТАКИМ большим человеком. Вдруг теперешнее суперначальство НАСТОЛЬКО самолюбиво? Впрочем, внутренний голос мне подсказывал, что все обойдется без кровопролития. Это ведь Сухареву зачем-то понадобились услуги Штерна, а не наоборот. Стало быть, Штерн имеет законное право проявить строптивость. Если не для пользы делу, так хоть для пущей важности.

– Хрен с тобой, Яков… как там тебя… Соломонович? – со вздохом прервал свое молчание генерал-полковник и начальник президентской стражи.

– Семенович я, – кротко уточнил я. Надо полагать, дело наклевывается и впрямь серьезное, ежели такое высокоответственное лицо именует тебя по имени и отчеству. Пусть даже и с ошибкой.

– Тем более, – отмахнулся Сухарев. – Ну, говори, чего тебе непонятно?

Теперь уже надо было не выкобениваться, а четко отвечать.

– Всего два момента, – для наглядности я показал генерал-полковнику два пальца «пистолетиком», большой и указательный. – Первый. Я не понимаю, отчего такое большое, такое могущественное ведомство, как ваше, нуждается в услугах такого ма-а-аленького частника Штерна?

В эту минуту я сам себе напоминал Кота в сапогах, который смущает здоровенного людоеда коварным предложением превратиться в мышонка.

– Так-так, – сказал людоед «Коту»-Штерну вместо ответа. – И какой же второй твой… момент?

– Второй, – проговорил я, – совсем простой. Я хотел бы знать, извините, конечную цель своего задания по «Тетрису». Терпеть не могу, когда со мной играют втемную.

Сухарев побарабанил пальцами по крышке своего номенклатурного стола. Два ближайших телефона чутко звякнули. Людоед определенно не торопился превращаться в мышонка. Правда, лично мне это было и без надобности. Главное, чтобы он не пожелал пристукнуть наглого котяру.

– Отвечаю, – произнес президентский страж. – Сразу на оба вопроса. Хотя и не обязан. Во-первых, дело деликатное. Если мои парни в него полезут, начнутся разговоры. Нам это ни к чему. А твое любопытство подозрения не вызовет…

Я слегка помассировал шею и кивнул. Мне-то был куда более важен именно второй вопрос.

– …Теперь во-вторых, – сказал Сухарев. – Конечную цель знать тебе не обязательно. Интересы государственной безопасности.

Три последних слова генерал-полковник проговорил веско, внушительно, с расстановкой. Такая интонация побуждала немедленно прекратить умничать, взять под козырек и исполнять. Муровский оперативник, еще окончательно не умерший во мне, сделал было попытку точно так и поступить. Однако усилием воли я придавил в себе послушного курсанта и просто пожал плечами. Возможно, даже кекоторой долей нахальства.

– В таком случае, – печально объявил я Сухареву, привставая с места, – я с громадным сожалением вынужден отказаться от вашего предложения.

Это был просчитанный жест. Раз уж генерал-полковник сказал «а», то скажет он и «б». Даже самый большой начальник, если разобраться, обычный человек. И законы психологии на него так же распространяются, как и на простого смертного.

– Сидеть! – грозно прикрикнул на меня Сухарев. Лицо его покраснело, а пальцы сжались в кулаки. Ох и давненько, наверное, в его кабинете с ним не говорили в таком тоне. Как сейчас хочется, наверное, людоеду взять наглеца за пушистый хвост – и усатой головой об стену! В интересах, само собой, государственной безопасности.

Я сел на место.

– Предупреждали ведь меня, – злобно проговорил генерал-полковник, обращаясь не ко мне, а, в пространство. – Знал я, что ты с норовом. Знал я, что сукин сын. Но чтобы тако-о-ой…

Я скромно склонил голову набок, всем своим видом давая понять, что я именно тако-о-ой. На самом деле я – вполне умеренный сукин сын, и гонору у меня не больше, чем у других. Но в общении с большими чинами иногда следует показать себя с худшей стороны. Пай-мальчиков эти деятели сами презирают. Будь наглее, и начальство к тебе потянется.

Тем временем свирепое выражение на лице Сухарева тихонечко исчезло, само лицо вернуло себе почти нормальный цвет, кулаки разжались. Мне почудилось, будто генерал-полковник даже усмехнулся исподлобья, глядя на меня. Грозу пронесло стороной. Сухарев продемонстрировал мне, какой он крутой начальник, а я ему – какой я стойкий оловянный солдатик. Паритет.

– Лады, – чуть ли не весело сказал мне Сухарев. – Расскажу, так и быть. Под свою ответственность. – Он бросил нетерпеливый взгляд в сторону задвинутого ящика своего стола, и я, похоже, догадался об еще одной причине Сухаревской быстрой уступчивости. Генерал-полковнику, вероятно, не терпелось побыстрее покончить с текущими делами, проводить нахального посетителя и углубиться в созерцание «Женщины без комплексов». Или какое там издание лежит сейчас у него в столе? Я постарался, чтобы на моем лице нарисовалось напряженное внимание. Мне и самому, признаться, не очень-то хотелось чересчур задерживаться в этом кабинете и в этом здании. Не нравилось мне здесь – вот и все.

– Ты видел книгу «Воспоминания Президента»? – внезапно осведомился у меня Сухарев. – В руках держал?

Я оскорбление повел плечами. Словно десятиклассник, у которого вдруг решили проверить знание таблицы умножения.

– Ну, и как тебе?

Я несколько затруднился с ответом. Несмотря на всю свою благоприобретенную наглость, я не испытывал особого желания обсуждать литературное качество президентских мемуаров в компании начальника дворцовой стражи. Ляпнешь что-нибудь не то – и кого-нибудь непременно оскорбишь. Либо невниманием, либо чрезмерным вниманием.

– Да нет, не мучайся, – пришел ко мне на помощь генерал-полковник. – Я не в смысле содержания. Тем более что Президент только на магнитофон наговаривал. А писал уже Генка Батыров… – при упоминании этого имени по лицу Сухарева пробежала крайне неприязненная гримаса. – Ты мне скажи про внешний вид. Ну, там обложка, картинки, фото и все такое. Как тебе?

– Так себе, – коротко ответил я. Коротко и вполне искренне. Издательство «Время» исполнили президентский заказ далеко не самым лучшим образом. По крайней мере, господин Гринюк мог бы не жадничать и выпускать на финской бумаге тираж, а не только первые две тысячи. В результате как раз эти две тысячи по договору «Межкниги» ухнули куда-то за рубеж, а нам досталось все остальное – тома, отпечатанные на грязно-серой бумаге. Про скверно припрессованный целлофан я уж не говорю…

– Именно, – согласился генерал-полковник. – Говенненько вышло. И вот сейчас появилось мнение, что надо выпустить новое издание. Исправленное и дополненное, как говорится. Красивое и недорогое…

В кратких и энергичных выражениях Сухарев поведал мне, что теперь решено обратиться не к государственному, а к частному издательству. Кандидатура «Тетриса» выплыла буквально на днях. Потому-то генерал-полковник и принял решение пригласить специалиста, то есть меня. Чтобы специалист, значит, хорошенько проверил: не водится ли за издательством каких-нибудь больших и малых грехов, способных бросить тень на автора переиздающихся мемуаров. «Просмотри все их последние книги, – инструктировал меня главный президентский страж. – Проверь, что за авторы. Нет ли сомнительных. Ну, там порнографии или какого еще свинства. Если сядем в лужу накануне выборов, то сам знаешь, что будет. Понял?» Я слушал генерал-полковничьи инструкции, время от времени надувал щеки и кивал, а сам думал, что сесть-то в лужу легко даже после десятка проверок и просмотров. Кому-кому, а мне был хорошо известен прошлогодний казус с первым изданием президентских мемуаров. Гринюковкское «Время» имело права только на территории СНГ, мировые же права были закуплены крупным германским концерном «АБ-Ферлаг». В переводе, подготовленном немцами, оказалась не просто смешная, но идиотская опечатка: вместо слова «аффект» возникло слово «аффе», что по-немецки означает «обезьяна». В результате пострадал один из эпизодических персонажей президентских мемуаров – парламентарий Маслов. Бедный депутат, в состоянии аффекта рванувшийся к трибуне, превратился в разъяренную обезьяну. Сверить тексты никто не удосужился, и пошло-поехало. Вся Европа, Азия и Америка делали переводы уже с немецкого издания, а потому каждый переводчик мемуаров в каждой стране изощрялся по-своему. В датском варианте Маслов стал «атакующей обезьяной», в польском – «неистовой обезьяной», а в японском – почему-то «плешивой макакой». Больше всего фантазии проявил американский переводчик, обозвавший Маслова «яростным Кинг-Конгом», что было уж совсем далеко от правды жизни: парламентарий был плюгав и по своим кондициям напоминал в лучшем случае рядового шимпанзе. Ситуация усугубилась тем, что Маслов был членом какой-то международной комиссии парламента и довольно часто ездил за рубеж в составе наших делегаций. Во время очередного такого визита, совпавшего с выходом американского издания мемуаров, жертву опечатки и взяли в оборот штатовские журналисты. Как назло, Маслов оказался человеком без юмора, закатил истерику и, наконец, подал в суд на Президента… Об этой душераздирающей истории я знал со слов моего друга Эндрю Франкфурта – литературного агента, который имел несчастье выступать посредником между нашей стороной и немецким «Ферлагом». Ни в чем не повинного Франкфурта едва не сделали стрелочником, намереваясь повесить на него идеологическую диверсию и с позором выслать диверсанта из России. Спасла его только педантичность немцев-издателей: они разыскали-таки наборщицу и корректора, оштрафовали обеих и принесли ему извинения. Эндрю даже показывал мне номер «Шпигеля» с этими извинениями. Парламентарий Маслов мог товесить себе на стену заверенный юристами серфикат, что он, Маслов, «назван обезьяной по ошибке и на самом деле обезьяной не является». Да, наверное, повесил, дурак…