Смерть в экстазе

Невыразительное лицо девушки вдруг стало прекрасным.

Счастье само по себе прекрасно. Потому прекрасна и счастливая личность. Внезапно и полностью девушка преисполнилась радостью, и я понял, что не все знал о продаже дроудов. Видимо, у Грэма имелся индуктор, чтобы посылать ток в желаемую точку без проводов. Он мог показать посетителю, на что похожа электромания, не имплантируя проволоку.

До чего это был убедительный аргумент!

Грэм выключил аппарат. Как будто он выключил девушку. На момент она застыла, потом в отчаянии рванулась за своим кошельком и стала копаться внутри.

Я не мог это более переносить. Я отсоединился.

Неудивительно, что Грэм стал органлеггером. Даже для продажи своего товара он должен быть полностью лишен сострадания.

Но и тут, подумалось мне, он имел лишь небольшую фору.

Пусть он был немного более бессердечен, чем большая часть прочих миллиардов. Но лишь немного. В каждом избирателе есть что-то от органлеггера. Голосуя за смертную казнь за столь многие преступления, законодатели только следуют давлению избирателей. Оборотной стороной успехов трансплантации стало все меньшее и меньшее уважение к жизни. Хорошей же стороной сделалась более долгая жизнь для каждого. Один осужденный преступник мог спасти дюжину заслуженных жизней. Кто будет возражать против этого?

В Поясе мы так не думали. В Поясе выживание само по себе было доблестью, и жизнь являлась бесценной – столь редкая среди стерильных камней, среди всей этой убийственной пустоты между мирами.

Поэтому мне пришлось явиться за моим трансплантатом на Землю.

Мой запрос был удовлетворен спустя два месяца после прибытия. Так быстро? Позже я узнал, что в банках органов всегда есть избыток определенных частей тела. В эти дни руки теряют немногие. Я узнал также, уже год спустя, что мне дали руку, взятую из захваченного хранилища органлеггеров.

Это было ударом. Я-то надеялся, что моя рука происходит от закоренелого преступника, вроде того, кто застрелил с крыши четырнадцать медсестер . Вовсе нет. Какая-то неизвестная, безымянная жертва, которой повезло натолкнуться на вампира – а я вследствие этого выиграл.

Не вернул ли я свою новую руку в припадке отвращения? Нет, как ни странно. Но я вступил в АРМ – Амальгамированную Региональную Милицию, ныне Полицию Объединенных Наций. Пусть я похитил у мертвеца руку. Я буду бороться с сородичами тех, кто убил его.

За последние годы благородная решимость этого поступка утонула в бумажной волоките. Может быть, я становился бессердечным, как плоскоземельцы – как прочие плоскоземельцы вокруг меня, год за годом голосовавшие за все новые и новые применения высшей меры. За уклонение от налогов. За ручное управление летательным аппаратом при полете над городом.

Был ли Кеннет Грэм намного хуже них?

Без сомнения. Ублюдок засунул проволоку в голову Оуэна Дженнисона.

Я ждал двадцать минут, пока Жюли вышла из комнаты. Я мог бы послать ей докладную, но до полудня было еще полно времени, и в то же время слишком мало времени, чтобы сделать нечто серьезное, и… В общем, я хотел с ней поговорить.

– Привет, – сказала она. – Спасибо, – добавила, принимая кофе. – Как прошла церемониальная пьянка? О, я вижу. М-м-м, как здорово. Почти что поэтично.

Разговор с Жюли всегда оказывался кратким и рациональным.

Поэтично, а почему бы и нет? Я вспомнил, как вдохновение поразило меня словно молнией сквозь обволакивающее опьянение. Приманка Оуэна с парящей сигаретой. Как еще лучше можно было почтить его память, если не поймать девушку на этот трюк?

– Правильно, – согласилась Жюли. – Но кое-что ты упустил. Как фамилия Тэффи?

– Не могу вспомнить. Она ее записала на…

– А чем она зарабатывает на жизнь?

– Почем я знаю?

– А какой она веры? Она за или против? А где она выросла?

– Черт возьми…

– Полчаса назад ты очень самодовольно размышлял, насколько все мы, плоскоземельцы, лишены индивидуальности – за исключением тебя. А Тэффи что – личность или подстилка? – Жюли уперлась руками в бедра и смотрела на меня взглядом школьной учительницы.

Как много личностей находится внутри Жюли? Некоторые из нас никогда не видели эту ее сторону, Опекуна. В виде Опекуна она пугает. Возникни этот облик во время свидания – и ее мужчина на веки вечные останется импотентом.

Этого никогда не происходит. Когда выговор необходим, Жюли преподносит его вполне открыто. Это способствует разделению ее функций, но от того принимать ее упреки не становится легче.

И не стоило изображать, будто это вообще не ее дело.

Я явился сюда попросить у Жюли защиты. Если я окажусь недостойным любви Жюли, хоть чуточку недостойным – она потеряет возможность читать мои мысли. Как тогда она узнает, что я попал в беду? Как она сможет спасти меня от чего бы то ни было? Моя частная жизнь и была ее делом, ее единственным и всеобъемлюще важным делом.

– Мне нравится Тэффи, – запротестовал я. – Когда мы встретились, мне было неважно, кто она такая. Теперь она мне понравилась, думаю, что и я ей. Чего ты хочешь от первой встречи?

– Тебе лучше знать. Ты можешь припомнить и другие свидания, когда вы вдвоем всю ночь болтали в кровати, просто из удовольствия лучше узнать друг друга

Она упомянула три имени, и я покраснел. Жюли знала, как словами вмиг вывернуть человека наизнанку.

– Тэффи – личность, а не эпизод, не символ чего-то там, не просто приятная ночь. Что ты о ней думаешь?

Я размышлял над ее словами прямо в коридоре. Странно, были у меня и другие столкновения с Жюли-Опекуном, и мне никогда не приходило в голову просто взять и уйти от неприятной ситуации. Позднее я обдумаю это. А пока я только стоял и смотрел на Опекуна, Судью, Учителя. Я думал о Тэффи…

– Она красивая, – сказал я. – Не лишена индивидуальности. Даже чувствительна. Из нее получилась бы плохая нянька. Она слишком сильно хотела бы придти на помощь и извелась бы от невозможности этого. Я бы сказал, что она из легкоранимых людей.

– Продолжай.

– Я хочу увидеть ее снова, но я бы не рискнул говорить с ней о делах. В сущности… мне лучше не встречаться с ней, пока дело Оуэна не закончено. Лорен может ею заинтересоваться. Или… она может проявить интерес ко мне, а я могу пострадать… вроде ничего не забыл?

– Забыл. Ты должен позвонить ей по телефону. Если ты не будешь встречаться с ней несколько дней, позвони и скажи об этом.

– Заметано, – я круто повернулся, потом повернулся еще раз. – Ко всем чертям! Я даже не сказал, зачем пришел…

– Знаю, ты хочешь, чтобы я ввела тебя в расписание. Скажем, я буду проверять тебя каждое утро в девять сорок пять?

– Это чуть рано. В смертельную опасность я попадаю обычно ночью.

– Ночью я отключаюсь. Девять сорок пять – это все, что я могу. Прости, Джил, дела обстоят таким образом. Так следить за тобой или нет?

– Договорились. Девять сорок пять.

– Хорошо. Сообщи мне, если у тебя появятся реальные доказательства убийства Оуэна. Тогда я выделю для тебя два контрольных срока, потому что опасность станет более конкретной.

– Ладно.

– Я люблю тебя. Ух, я опаздываю.

И она ринулась в кабинет, а я пошел позвонить Тэффи.

Тэффи, разумеется, не было дома, а я не знал, где она работает и чем вообще занимается. Ее телефон предложил записать сообщение. Я назвался и сказал, что еще перезвоню.

А потом я пять минут сидел и терзался.

На часах было полдвенадцатого. Я сидел у своего стола за телефоном. И не мог придумать никакого подходящего аргумента, чтобы убедить себя самого не посылать сообщение Гомеру Чандрасекхару.

Я не хотел говорить с ним напрямую, ни тогда, ни вообще. Последний раз, когда я с ним виделся, он устроил мне форменный разнос. Я мол, променял мою бесплатную руку на жизнь в Поясе и на уважение Гомера. Я не хотел общаться с ним даже путем односторонних сообщений, и более всего мне не хотелось сообщать ему о смерти Оуэна.