Смерть в экстазе

Ларри Нивен

Смерть в экстазе

Перевод с английского и примечания Т.Ю. Магакяна.

Сперва пришел рутинный запрос на разрешение акции по Нарушению Приватности. Полицейский офицер записал подробности и переправил запрос чиновнику, который проследил, чтобы кассета дошла до соответствующего судьи по гражданским делам. Судья занялся этим с неохотой, ибо в мире, насчитывающем восемнадцать миллиардов человек, частная жизнь бесценна; но в итоге он не нашел причин для отказа. И 2 ноября 2123 года он выдал разрешение.

Квартплата была просрочена всего на две недели. Если б управляющий апартаментов “Моника” ходатайствовал о выселении, он получил бы отказ. Но Оуэн Дженнисон не отвечал ни на звонки в дверь, ни по телефону. Никто уже несколько недель его не видел. Управляющий, видимо, хотел лишь убедиться, что с ним все в порядке.

Так что ему разрешили воспользоваться своим ключом, а офицер полиции стоял рядом.

Так они обнаружили жильца 1809-й квартиры.

А когда они заглянули в его бумажник, то позвонили мне.

Я сидел за моим столом в штаб-квартире АРМ , делая ненужные заметки и мечтая об обеденном перерыве.

Дело Лорена находилось в стадии сопоставления фактов и ожидания. Речь шла о банде органлеггеров , руководимой, по-видимому, кем-то одним, но при этом достаточно крупной, чтобы охватить половину западного североамериканского побережья. О банде у нас имелось немало сведений – методы работы, центры деятельности, несколько бывших клиентов, даже полдюжины предположительных имен – но ничего, что дало бы возможность действовать. Так что оставалось закидывать все, чем мы располагали, в компьютер, следить за несколькими лицами, подозреваемыми в контактах с главарем банды, Лореном, и ждать прорыва.

Месяцы ожидания подрывали мое чувство сопричастности к делу.

Зазвонил мой телефон.

Я отложил ручку и сказал:

– Джил Хэмилтон.

Черные глаза на маленьком смуглом лице окинули меня внимательным взглядом.

– Я детектив-инспектор Хулио Ордас из полицейского управления Лос-Анджелеса.

Вы родственник Оуэна Дженнисона?

– Оуэна? Нет, мы не родственники. С ним что-то случилось?

– Таким образом, вы его знаете.

– Разумеется, знаю. Он здесь, на Земле?

– Похоже на то.

Ордас говорил без акцента, но отсутствие разговорных выражений придавало его речи иностранный оттенок.

– Нам потребуется официальное опознание, мистер Хэмилтон. Удостоверение мистера Дженнисона указывает на вас как на ближайшего родственника.

– Странно. Я… погодите-ка. Оуэн мертв?

– Кто-то мертв, мистер Хэмилтон. В его бумажнике находится удостоверение мистера Дженнисона.

– Ладно. Но Оуэн Дженнисон был гражданином Пояса . Это может вызвать межпланетные осложнения. Это уже прерогатива АРМ. Где тело?

– Мы нашли его в квартире, снятой под его собственным именем. Апартаменты “Моника”, Нижний Лос-Анджелес, квартира 1809.

– Хорошо. Не трогайте ничего из того, что еще не трогали. Я сейчас буду.

Апартаменты «Моника» оказались невыразительным бетонным кварталом высотой восемьдесят этажей. Каждая сторона его квадратного основания была по тысяче футов. Ряды балкончиков над сорокафутовым уступом, предохранявшим пешеходов от предметов, случайно оброненных жильцами, придавали его бокам рельефный вид. Из-за сотни подобных зданий Нижний Лос-Анджелес с воздуха выглядел состоящим из глыб.

Вестибюль внутри был выполнен в стиле безликого модерна. Кругом металл и пластик; легкие, удобные кресла без подлокотников; большие пепельницы; всюду рассеянное освещение; низкий потолок; место нигде даром не пропадает. Все помещение словно отштамповали. Оно не должно было казаться небольшим, но выглядело именно таким. Это уже настораживало относительно внутреннего облика квартир. Платить приходилось за каждый кубический сантиметр.

Я нашел кабинет управляющего и самого управляющего, добродушного на вид человека с водянисто-голубыми глазами. Консервативный темно-вишневый бумажный костюм словно нарочно был подобран, чтобы сделать его незаметнее, как и длинные каштановые волосы, зачесанные назад без пробора.

– Ничего подобного здесь ранее не случалось, – доверительно сообщил он, когда мы направились к стойке с лифтами. – Ничего подобного. Это было бы плохо, даже не будь он жителем Пояса, а уж теперь… – от этой мысли его съежило. – Репортеры. Они нас задушат.

Лифт был размером в гроб, но с поручнями. Поднимался он быстро и ровно. Я ступил в длинный узкий коридор.

Что Оуэн мог делать в подобном месте? Здесь жили скорее машины, а не люди.

Может, это все-таки не Оуэн. Ордас не утверждал этого окончательно. И, кроме того, нет закона против карманного воровства. На этой переполненной планете такой закон невыполним. Все жители Земли были карманниками.

Точно. Кто-то умер, имея при себе бумажник Оуэна.

Я прошагал по коридору до номера 1809.

В кресле, улыбаясь, сидел Оуэн. Я один раз рассмотрел его как следует, чтобы удостовериться, потом отвернулся и более не оборачивался. Но все прочее было еще более невероятным.

Ни один житель Пояса не снял бы такой квартиры. Меня, родившегося в Канзасе, и то кинуло в озноб. Оуэн бы тут рехнулся.

– Я этому не верю, – сказал я.

– Вы его хорошо знали, мистер Хэмилтон?

– Насколько двое могут знать друг друга. Мы с ним три года провели на горных разработках в основном поясе астероидов. В такой обстановке секретов не утаишь.

– Однако вы все же не знали, что он находится на Земле.

– Этого я вообще не понимаю. Какого черта он не позвонил мне, если попал в беду?

– Вы служите в АРМ, – сказал Ордас. – Вы оперативник полиции ООН.

Тут он был прав. Оуэн был честен не менее прочих моих друзей; но в Поясе честность означает нечто иное. Жители Пояса полагают, что все плоскоземельцы – жулики. Так, они не понимают, что для плоскоземельца обчищать карманы – это просто игра в ловкость. Зато поясник считает контрабанду таким же развлечением, без всякого преступного умысла. Он сопоставляет тридцатипроцентный таможенный тариф с возможной конфискацией всего груза, и если шансы хороши – рискует.

Оуэн вполне мог сделать что-то, казавшееся честным ему, но не мне.

– Он мог встрять во что-то неприятное, – согласился я. – Но не могу представить, чтобы он из-за этого убил себя. И… не здесь. Сюда бы он не пришел.

Номер 1809 представлял собой жилую комнату, ванную и кладовку. Я заглянул в ванную, уже представляя, что там увижу. Она была размером с комфортабельную душевую. Пульт настройки снаружи у двери заставлял запоминающий пластик выдавливать из себя различные аксессуары, превращая помещение в умывальную, душ, туалет, гардеробную, сауну. Сплошная роскошь, не считая размеров – остается только жать на правильные кнопки.

Жилая комната была в том же духе. Кровать была скрыта за стеной. Кухонная ниша, с раковиной, духовкой, грилем и тостером уходила в другую стену; диван, кресла и столы исчезали в полу. Хозяина и трех гостей хватило бы и на многолюдный прием с коктейлями, и на обед в небольшой компании, и на покерную партию в тесном кругу. Карточный, обеденный, кофейный столы – имелось все, с соответствующими креслами; но извлечь из пола в конкретный момент можно было лишь по одному набору. Такие вещи как холодильник, морозильник, бар отсутствовали. Если жилец нуждался в пище или питье, он звонил вниз, и получал необходимое из супермаркета на третьем этаже.

Обитатель подобной квартиры располагал определенным комфортом. Но ему не принадлежало ничего. Место имелось только для него, а не для его пожитков. И это была к тому же внутренняя квартира. Лет сто назад тут имелся бы хоть воздуховод; но воздуховоды занимают дорогое пространство. Постоялец не имел даже окон. Он жил в удобном ящике.