Скинхед

— Аллочка, может, куда-нибудь в другое место, — заволновался Корнилов. — Уж больно тут…

— Билет купи, — приказала дочь. — Вон касса.

— Билет? — изумился отец. — Тут что, еще и за вход платить надо?

— У нас приличное заведение, — сообщил второй охранник, перекрывавший лестницу. — Живая музыка.

Корнилов покорно купил два билета. Они сели за вторым столиком от входа. Отец — спиной к барной стойке. Алка, наоборот, лицом.

— Что, папахен, не нравится конюшня? — ухмыльнулась дочь, четко уловив неуверенность и беспокойство родителя. — Конечно, это тебе не «Астория»!

— Как-то тут очень уже грязно, — выдавил Корнилов, — и публика…

— Нормальная публика, — скривилась девушка. — Очки-то солнечные снимешь или так и будешь как на пляже сидеть? Ничего же не видно.

— У меня глаза болят, — соврал отец, поправляя на переносице стильные вытянутые стеклышки.

— Смотри, — качнула головой Алка, — ты же черный, как индус. Или араб. А еще в очках, не видно даже, что у тебя глаза голубые.

— И что? — не понял отец.

— Ничего. Предупреждаю на всякий случай.

Алка и в самом деле не имела в виду ничего плохого, просто за спиной Корнилова, у барной стойки, пили пиво четыре знакомых бритых парня, дошедшие уже, судя по возбужденным громким голосам и частоколу матов, до вполне определенной кондиции. Вот Алка и ляпнула, не задумываясь.

— Доченька, — начал отец, — ну зачем ты нам всем устраиваешь такие испытания? Три дня неизвестно где…

— Кому неизвестно? — поинтересовалась девчонка.

— Ладно, давай поговорим как взрослые.

— Давай, — кивнула Алка. — Пива закажи. Тут же не изба-читальня, чтоб всухую сидеть.

Пиво принесли быстро, и Алка сразу выдула треть стакана — пить хотелось, Корнилов даже не притронулся.

— Аллочка, — он снова поправил очки, — ты должна вернуться домой.

— Кому должна? — спросила Алка, делая новый большой глоток.

— Пойми, — продолжил отец, — я занимаю слишком высокое положение в городе, чтоб ты могла позволить себе такое поведение. Уже одно то, что твое имя фигурировало в уголовном деле этого убийцы…

— Он не убивал! — вскинулась Алка. — Хочешь, поклянусь?

— При чем тут твои клятвы? — поморщился Корнилов. — Его вина полностью доказана материалами дела, показаниями свидетелей… Пойми, если мы сейчас не отправим тебя за границу, в твоих же интересах, заметь, то под угрозой окажется не только моя работа, а все твое будущее — учеба, карьера, жизнь.

— А мамаша с бабкой где лечатся, дома?

— Ты о чем? — сбился отец.

— Ну, ты сказал, что им, типа, плохо. Отвез бы в больницу.

— А, ты об этом. Не волнуйся, доктор к ним ходит. Присматривает. Но мама плачет все время, о тебе беспокоится..

«Значит, домой не попасть», — сделала вывод Алка.

— Ну, а что там с Ваней? Ты обещал придумать, как его отмазать.

— Аллочка, взвесь сама, ты же умная девочка, зачем тебе этот маргинал?

— Кто? — уставилась на отца дочь.

— Маргинал. Человек, который… Ну, короче, за гранью нормального. Ему же сидеть и сидеть за убийство! Единственное, что я могу сделать, и то из любви к тебе, моей единственной дочери, — попробовать скостить ему срок.

— Это как?

— За такое преступление полагается пожизненное заключение. К тому же обвиняемый не раскаялся, что тоже говорит против него. Но я постараюсь, поскольку обещал тебе, чтобы государственный обвинитель просил не больше десяти лет колонии строго режима.

— Десять? — обалдела Алка. — Ты чего, папахен, охуел? Тогда я, как декабристка, за ним поеду!

— Куда? — оторопел Корнилов. — В колонию? Алла… Подумай, кто он и кто ты…

— Чего думать, — ухмыльнулась Алка и одним глотком допила пиво. — Я и так знаю. Мы — любовники!

— Алла, — застонал отец. — Доченька…

— Это еще не все, папахен, — злорадно возвестила девчонка. — У меня от Ванечки ребеночек будет. Такой ма-аленький скинхедик. Лысенький. Хорошенький!

— Что? — дернулся как подстреленный Корнилов. — Ребенок? Шлюха! — Он резко поднялся из-за стола и вмазал Алке пощечину.

— Ай! — крикнула та на весь зал. — Придурок! Козел! Да пошел ты! — И выскользнула из-за стола.

— Глянь, братва, — отклеился от барной стойки один из бритоголовых. — Только что чурек, вот тот, седой в очках, нашей девчонке по роже съездил!

— Чего? — заорал второй. — Нашей девчонке? А ну, пошел отсюда, тварь черножопая!

Два хорошо выпивших молодчика резко дернули Алексея Владимировича с двух сторон за руки вверх, вытаскивая из-за столешницы. Третий, воткнувшись в группу со спины, саданул прокурора мощным кулаком по шее.

— Не здесь! — прикрикнул бармен.

— Не учи ученых, — ответствовал четвертый, споро расчищая проход от любопытствующих зевак.

Из угла за стойкой Алка видела, как отца поволокли по лестнице, как вся группа скрылась за поворотом.

— Дайте ему как следует, — сквозь зубы пробормотала она, потирая горящую от тяжелой отцовской руки щеку. И прикрикнула на бармена: — Пива налей! И лед принеси, видишь, лицо горит.

Стырову уже сто лет никто не звонил ночью. Разве что по ошибке. Он и телефон не вынимал из кармана пиджака: незачем. Оттого какие-то дальние тревожащие звуки сначала просто сверлили сон, как комар — ночь, потом мерзкое насекомое все же куснуло за самый мозг, и вместе с зудом пришло понимание: в пять утра просто так никто беспокоить не станет, видимо, что-то стряслось.

Николай Николаевич выудил из кармана плюющуюся тревогой трубку и поразился еще больше — Трефилов.

— Товарищ полковник, ЧП, — без всяких там здрасьте-извините выпалил капитан. — Корнилов в реанимации.

Стыров на секунду даже остолбенел от неожиданности и злости:

— Я тебе что, хирург? Или патологоанатом?

— Избили его. Ногами. И ножом добавили.

— Очень показательно, — ухмыльнулся Стыров. — Главного борца с преступностью…

— Его наши избили, — перебил капитан. — Бойцы Добрыни.

— Твою мать! — выругался Стыров. — Откуда известно? Их взяли?

— Нет, конечно. А известно от них же. Правда, они и не догадываются, кого поимели. Пили пиво в «Грибоедове», отмечали акцию: какого-то таджика в мусорный бак засунули и крышку закрыли. Как раз собирались пойти глянуть, задохнулся или нет. А тут — Корнилов. С какой-то девкой. Как он в таком месте-то оказался?

— С девкой?

— Ну. По виду — типичная проститутка.

— Чудны дела Твои, Господи! Прокурор города в гадюшнике со шлюхой… Ну и?

— Он девку ударил, о цене, наверное, не договорились, ребята его и отметелили.

— С каких пор твои орлы проституток защищают? Переквалифицировались, что ли?

— Говорят, он черный, как головешка, еще и в очках темных был, они решили, что чурка. А девчонка — беленькая, наша.

— Девчонку нашли?

— Нет. Сбежала. Но бойцы ее внешне хорошо знают, говорят, из сочувствующих.

— А прокурор как?

— Плохо. Они сначала его отпинали как положено, а он вроде стал орать, что уничтожит коричневую заразу и всех скинхедов пересажает пожизненно, вспомнил про Баязитова.

— То есть понял, с кем дело имеет?

— Там трудно не понять, пацаны конкретные.

— Слушай, — мозг Стырова наконец окончательно проснулся и заработал в полную силу, — так это нам на руку! Он теперь из кожи вылезет, но такое обвинение обеспечит, что страна вздрогнет! Это же то, чего мы хотели! Так?

— Так-то оно так, — согласился Трефилов, — если выживет.

— Что, так плох?

— Не то слово. Потеря крови критическая. Его нашли случайно, в три ночи, сколько он часов в подворотне пролежал, неизвестно. Без сознания, пульс не прощупывался. Сначала ментов вызвали, а те уже «скорую». Эскулапы глянули — труп. И — в морг. Тут менты наконец удосужились документы разглядеть. Всполошились. Короче, разбудили дежурного врача, чтоб осмотрел. Тот и обнаружил, что сонная артерия вроде еще пульсирует. Срочно в реанимацию. В общем, фильм ужасов.

— Ну, раз в реанимации — вытащат. Следи за процессом.