Скинхед

— Ну что, Шурик, бросаешь Родину, — печально пошутил Зорькин, обнимая внука, — уезжаешь в Англию.

— Папа говорит, там образование лучше, — серьезно доложил Саша. — А сейчас без образования никуда.

— Конечно, там лучше, — кивнул Зорькин. — Там учителя свою профессию не бросают, в бизнес не уходят.

— Папа, перестань, — попросила дочь. — Сколько можно?

— А чего мне переставать? — удивился глава семьи. — Зачем пацана от дома отрывать? Частных школ, если деньги девать некуда, и у нас полно!

— Да не в школе дело, папа, — махнула рукой дочь. — Страшно у нас жить стало. Боюсь я за него. Смугленький он у нас, чернявый, и фамилия, сам знаешь, не Иванов.

— Это да, — хмыкнул Петр Максимович. — И даже не Зорькин. А мог бы и деда фамилию носить.

— Моя фамилия ничуть не хуже вашей, — спокойно сказал зять. — Гехтманы при Петре тут обосновались. А потом, на наших улицах давным-давно бьют не по фамилии, как вы знаете…

— Жалко Шурика-то, — вступилась жена. — Как он там один? Маленький еще. Может, через годик бы, через два…

— Через год-два поздно будет, — пояснил зять, — у него уже и так от нашего образования мозги набекрень. Чем дольше живу, тем больше соглашаюсь с Марией Кюри, что детей лучше сразу топить, чем отдавать в современные школы.

— А что же вы, Валерий, там не остались, чтоб изнутри систему образования подрихтовать? — ехидно воззрился на зятя Зорькин. — На большие деньги потянуло? И как, помогает? Сына приходится за границу отправлять.

— Это запрещенный прием, Петр Максимович, — нахмурился зять. — Вы же знаете, почему я ушел.

Конечно, Зорькин знал, правда, никогда не относился к доводам зятя серьезно, считая их гнилой либеральной блажью. И вдруг…

Что сказала дочь? Его внук смуглый и черноволосый — и что? Зорькин и сам, пока не поседел, был как цыган из табора, даром что чисто русский.

— Таня, что ты такое говоришь? — подался вперед он. — Сашку кто-то обижает?

— Как сказать, — пожала плечами дочь. — В школе уже пару раз старшеклассники жиденышем назвали, предложили в Израиль сматываться.

— П-почему в Израиль? — глупо заикаясь, спросил Зорькин. — Он же не…

— Кто там разбирается, пап? — отмахнулась Татьяна. — Это же как чума, в городе что ни день либо драка, либо убийство. А Сашкин лицей не на Луне находится.

— Папа-то это самое дело расследует, — похвасталась жена. — Ну, убийство девочки.

— Зачем ты? — укорил ее Зорькин, но две пары внимательных глаз — дочери и зятя — уже вопросительно уставились на него. Хорошо, внук увлеченно болтал по мобильнику и ничего не слышал.

— И как? — наконец, спросил зять. — Кто убийцы? Скинхеды? Подростки? Лет шестнадцати-семнадцати?

— Точно, — кивнул Зорькин. — Откуда такая проницательность?

— Вы, Петр Максимович, наверное, и не помните тот наш спор, после которого мы больше года не разговаривали? — Зять взглянул на него серьезно и грустно. — А я вас еще тогда предупреждал, что лет через пять—семь в стране вырастет поколение фашистов. Вы мне тогда за эти слова в лицо компот плеснули, точно как Жириновский Немцову.

Зорькин вспомнил. И тот страшный, чуть ли не до мордобоя, спор, и крики жены с дочерью, пытавшихся растащить сцепившихся мужчин, и плач перепуганного внука, и тот самый вишневый компот, выплеснутый в лицо зятю от бессильной злости. Так ясно вспомнил, будто это случилось вчера.

Именно тогда зять сообщил о своем решении уйти из школы. И сказал он… Зорькин даже испариной покрылся. Да, именно так и сказал, что не хочет участвовать в реабилитации фашизма на государственном уровне…

Зять приводил примеры из новых школьных учебников, в которых Советский Союз, победивший во Второй мировой, называли агрессором и ставили знак равенства между Сталиным и Гитлером.

— Почему, — кричал зять, — почему учителям рекомендуют разоблачать преступления Сталина и замалчивать зверства фашистов? У педагогов крыши сносит! Как детей учить? Из генерала Власова, отщепенца, убийцы, делают главного героя войны, спасителя нации! Это из человека, который сказал, что Россия может быть побеждена только русскими! Гиммлер — понимаете, Гиммлер! — назвал его «подмастерьем мясника», Деникин, злейший враг Советов, отказался служить у него начальником штаба, обозвав его предателем, а мы должны убеждать детей, что Власов — герой?

Зою Космодемьянскую объявили психически больной, потому, дескать, она и не стала служить немцам! Про Курскую битву и Сталинград — в учебниках два слова, о сражении под Москвой — полстрочки. Кто Вторую мировую выиграл? Американцы? А Советский Союз — поработитель европейских демократий? Как вы не понимает, — неистовствовал Валерий, — мы же сами, собственными руками, создаем моду на фашизм! Что вырастет из тех детей, кто сегодня по этим учебникам историю изучает?

Конечно, Зорькин тогда зятю не поверил. Более того, обвинил в клевете и злопыхательстве, закончилось все тем самым компотом…

— Валера, — поднял голову Зорькин, — ты прости меня за тот срыв. Стыдно. Сам-то следишь, что сейчас в школе преподают?

— Слежу, — насупился зять. — Потому и Сашку в Англию отправляю.

— Ну не все же так плохо, — почти обреченно промямлил Зорькин. — Над этим моим убийцей показательный процесс будет, скрывать опасность скинхедов никто не собирается. Наоборот, на государственном уровне…

— Не верю я в это, Петр Максимович, — ясно поглядел ему в глаза Валерий. — На государственном, как вы говорите, уровне религиозного философа Ильина цитируют! И кто? Генеральный прокурор!

— Ну цитируют, — кивнул Зорькин, совершенно не зная, кто такой Ильин. — Православие возрождают, вот и цитируют.

— Да при чем тут православие? — Зять вскочил, нервно заходил по комнате. — Ильин, когда жил в Германии, открыто поддерживал нацистов! И именно с точки зрения православия оправдывал уничтожение евреев! Про «Лигу Обера» слышали, наверно? Так вот, «Русский институт» Ильина в ней состоял! То есть философ не гнушался и сам в терроре участвовать. А мы его за государственный счет да с почестями перезахораниваем в России! Это — что?

— Ну… — Зорькин растерялся, — ошибки у каждого могут быть…

— Ошибки? Даже большевики черносотенцев расстреливали, а мы их теперь героями представляем! Вам-то, наверное, такие имена, как Михаил Меньшиков и Иоанн Восторгов, ничего не говорят?

— Нет, — согласился Зорькин, — а кто это?

— Вожди и идеологи черносотенцев, теперь герои нашего времени.

— Ну, знаешь, у вас, историков, как и у них, юристов, на два ученых три мнения, — попыталась разрядить обстановку хозяйка дома.

— При чем тут историки? — горько вздохнул зять. — Романы Виктора Суворова такими тиражами издаются, что никакому Ключевскому не снилось! А в них очень убедительно доказывается, что Гитлер — правильный пацан, практически повзрослевший Мальчиш-Кибальчиш. Книги Гитлера и Муссолини — на каждом лотке. Гуру наш от кино, Сокуров, фильм о фюрере снял — «Молох», — не смотрели? Так после этой эпопеи несчастного Адольфа даже пожалеть хочется. Случайность? Спросите у своих скинхедов, смотрели ли они это кино, увидите, слюной от восторга брызгать будут, наверняка в план теоретической подготовки входит!

— Спрошу, — мрачно и холодно пообещал Зорькин. — Не хочешь ли ты сказать, что фашизм в стране насаждается сознательно?

— А вы меня голосом не пугайте, Петр Максимович. Я не зря в Копенгагене филиал фирмы открыл. В любой момент могу вернуться на родину предков. Мне в Четвертом рейхе жить как-то не хочется.

— Это ты о России так? — У Зорькина даже дыхание перехватило.

— Именно, — кивнул зять. — Или вы действительно считает, что вся эта нечисть сама собой наружу повылезала? Да ее за уши тянут! Это же азбука! Социальное расслоение в стране гигантское, рванет — никому мало не покажется! Значит, надо сделать этот взрыв растянутым по времени, чтоб не разнес все к чертям, и, главное, строго направленным. Самое простое и действенное — показать реального врага. Кавказца, таджика, мусульманина, иудея. Вот он, изверг! Вот кто мешает вам жить богато и счастливо! Вот из-за кого все ваши беды! А почему он враг? Да потому, что не такой, как ты! Носом не вышел. Или цветом кожи. Как с первой чеченской началось, так и катится.