Страница 156 из 192
– - Спойте что-нибудь!
Тавровский, как бы опомнясь, встал со стула и, указывая на него mademoiselle Кларе, сказал:
– - Подайте пример.
Француженка стала гримасничать, отговариваться, но когда ее перестали просить, она откашлялась и начала петь какую-то итальянскую арию. Голос у ней был очень плох и вовсе не для такого пения: она фальшивила и голос у ней сорвался раза два. Тогда она сказала Тавровскому:
– - Лучше дуэт из "Монтеки и Капулети".
Тавровский согласился, и начался дуэт. Голос у него был сильный и удивительно приятный, метода пения отличная, так что mademoiselle Клару нельзя было слушать. В продолжение всего пения Тавровский не спускал глаз с mademoiselle Анет, стоявшей на другой стороне, против него. Тавровский как будто видел перед собою Юлию и к ней пел. Mademoiselle Анет находилась в странном волнении и, как бы околдованная, не могла свести глаз с него.
Мисс Бетси слушала внимательно пение. Один Марк Семеныч скорыми шагами ходил по комнате. И когда кончился дуэт, он подошел к фортепьяно и сказал:
– - Ну, дети, русскую песню!
Дети обступили отца и запели "Вниз по матушке по Волге…" Даже mademoiselle Клара и мисс Бетси подтягивали. Тавровский тоже пел. Наконец и mademoiselle Анет решилась присоединить свой голос.
– - А-а-а! вы поете? спойте, спойте нам что-нибудь! -- остановясь внезапно, сказал Марк Семеныч, обращаясь к mademoiselle Анет, которая пугливо отвечала:
– - О, я не умею петь!
– - Не может быть! Ну что-нибудь! -- сказал Тавровский.
Дети тоже осыпали ее своими просьбами и поцелуями, так что mademoiselle Анет силою посажена была за фортепьяно.
– - Только с хором! -- сказала наконец mademoiselle Анет, взяв аккорд.
– - Извольте, извольте! -- отвечали ей.
В комнате настала тишина, и mademoiselle Анет, собравшись с силами, неполным голосом запела русскую песню, бывшую тогда в моде.
Хор аккомпанировал ей. Голос певицы всё становился громче, и наконец она запела с таким увлечением и так вела хор, что Марк Семеныч и Тавровский пришли в восторг.
– - Спойте еще что-нибудь! -- говорил Марк Семеныч, когда mademoiselle Анет окончила петь.
Mademoiselle Анет запела романс Офелии. Молчание сделалось страшное. Слезы блестели на глазах Марка Семеныча, мисс Бетси подошла ближе к стулу певицы и, освободив одно ухо из-под чепчика, напряженно слушала. Mademoiselle Анет уже без просьб запела романс Десдемоны из второго акта.
Посреди глубокой тишины вошла в комнату хозяйка дома, только что возвратившаяся из гостей. Кто стоял сзади, заметил ее присутствие и попятился назад, сообщив эту весть соседу; наконец все отошли от фортепьян. Одна mademoiselle Анет ничего не замечала и продолжала петь. Хозяйка дома в эту минуту очень походила бы на Отелло, если б не была рыжевата. Вместо кинжала она коснулась ручкой зонтика до плеча mademoiselle Анет и строго произнесла:
– - Довольно!
Mademoiselle Анет, вскрикнув, соскочила со стула, но опять села на него; страшно побледнев и закрыв лицо руками, она зарыдала. Тавровский кинулся к ней; голова mademoiselle Анет лежала на его груди, и рыдания наполняли комнату.
– - Воды! воды! -- кричал Марк Семеныч.
Все суетились в комнате, исключая хозяйки дома, которая стояла на одном месте и гневно на всех смотрела.
Освежась водой, mademoiselle Анет быстро встала, оглядела комнату и тихо сказала:
– - Я испугалась… впрочем, ничего… это…
Надежда Александровна подошла к зеркалу и, срывая свои перчатки, сказала сердито:
– - Мисс Бетси, уведите детей!
И, бросясь на стул, она нетерпеливо стучала ногой об пол.
Все двинулись из комнаты, исключая Марка Семеныча, который сказал:
– - Надинь!
Но она не слыхала, потому что провожала глазами Тавровского, подавшего руку mademoiselle Анет. Они медленно шли, тихо разговаривая.
– - Надежда Александровна! -- опять сказал Марк Семеныч.
Надежда Александровна быстро повернула голову и так взглянула на Марка Семеныча, что он сделал нетерпеливый жест и, сев у фортепьян, стал барабанить по клавишам.
– - Вы надоели мне с музыкой! -- вставая, сказала Надежда Александровна и, позвонив в колокольчик, прибавила вошедшему лакею: -- Вынести отсюда фортепьяно.
– - Надинь! -- воскликнул Марк Семеныч.
– - Куда прикажете? -- спросил лакей.
– - На чердак!
– - Помилуй, Надинь! как же дети будут учиться?
– - Ну так в детскую! Скорее!
– - Это слишком! Неужели для детей нет комнаты? -- заносчиво начал Марк Семеныч; но его перебила Надежда Александровна:
– - Не от детей, а от пения ваших гувернанток я избавляю себя.
– - Напрасно! она поет очень хорошо! -- сказал Тавровский, входя в комнату.
– - Вы, верно, так заслушались, что забыли ваше слово приехать к Мари? -- язвительно заметила Надежда Александровна.
– - И вы не ошиблись: я так приятно провел время, что…
– - Я не любопытна! прощайте!
И Надежда Александровна вышла из комнаты. Тавровский взял шляпу и сказал Марку Семенычу:
– - Поедемте в клуб!
– - Нет, я буду дома.
– - Об вас все спрашивают, не знают, что думать, и решили, что вы влюблены! -- натягивая перчатки, говорил Тавровский.
– - Кому какое дело, бываю ли я или нет в клубе! -- горячась, отвечал Марк Семеныч.
– - Разве вы не знаете, что партнер так же любопытен, как ревнивая женщина. До свидания!
И Тавровский удалился, а Марк Семеныч долго сидел задумчиво за фортепьяно, склонив голову на грудь; несколько лакеев стояли у дверей и шептались между собой, готовые вынести фортепьяно…
Несколько дней Надежда Александровна не выходила к столу. Все в доме ходили на цыпочках. Марк Семеныч был озабочен и мрачен. Mademoiselle Клара целые дни сидела у больной и занимала роль лектрисы. Мисс Бетси водила к хозяйке дома здороваться и прощаться детей, так что mademoiselle Анет не имела случая видеть больную.
Времени оказалось очень много свободного у mademoiselle Анет, и она занялась чтением маленькой своей библиотеки, стоявшей у ней в комнате в красивом шкапу. Книги были большей частию назидательные, и поля их мелко исписаны карандашом. Писавшая свои заметки особа была очень мрачного настроения духа. Всё говорилось о необходимости жертв, о сладости дружбы; о том же были исписаны целые листы, вложенные в книги. Эти отрывки очень заинтересовали mademoiselle Анет, и она спросила Марка Семеныча, кому принадлежала маленькая библиотека ее.
– - А что? -- спросил он.
– - Может быть, я поступила нескромно, но я прочла заметки в книгах.
– - Как вы их нашли?
– - Мне кажется, тот, кто писал, должен быть очень несчастлив.
– - Вы жалеете о нем?
– - Кто же писал?
– - Это была комната Веры и ее любимые книги; но когда ее не стало, то я в тяжелые минуты часто приходил туда и…
– - Так это ваши…
– - Вас удивляет?
Анет молчала. Тогда Марк Семеныч наставительно сказал:
– - Никто, кроме вас, мне кажется, не знает, какие глубокие раны в моем сердце. Сожаление пустых людей только растравляет их, и потому я стараюсь иметь личину довольную. Да, одни лицемерят, чтоб приняли в них участье, а я, я решаюсь на это, чтоб избегнуть его. Я горд и хочу только одного искреннего участья.
Марк Семеныч мог говорить свободно с mademoiselle Анет: это было после обеда, во время прогулок детей по саду; часто они выходили даже из калитки в поле.
Наконец Надежда Александровна сняла с себя карантин, потому что на ее наружности не было и тени болезни. Она небрежно отвечала на поклон mademoiselle Анет и оставляла ее без внимания, как будто она была невидимкою для нее.
Гостиная Надежды Александровны была полна молодых людей и дам, исключая Тавровского, который не показывался в дом с того дня, как пела mademoiselle Анет.
Однажды, когда садились за стол, лакей известил о прибытии Тавровского. Надежда Александровна так поспешно встала с своего места, на котором она уже сидела, что mademoiselle Клара закашлялась.