Страница 18 из 27
Можно ли слушать спокойно такие слова? Если чутье – это любовь к делу, мастерство, вдохновение, было у Ковалева чутье – летное. Небо он любил, для буровых скважин нет у него ни любви, ни вдохновения. Он еще не стар, он может работать честно, и вдруг с самого начала ему говорят, что честности мало, нужно еще чутье. «Болтовня это все», – думает Ковалев, и говорит вслух:
– Разрешите вопрос. А из каких частей состоит станок? (Дескать, учите меня, и не отвлекайтесь.)
Но пусть учитель не по душе. Заниматься можно и по учебникам. Прочел, повторил – и свободен. Можно отдохнуть, погулять. Но Ковалева не тянет на улицу. Ему кажется, что воздух теперь не тот. Куда ни кинешь взгляд, – первобытный хаос, развороченная земля, пни, строительный мусор. Местность вокруг вулкана похожа на новую квартиру, куда внесли вещи, но еще не расставили их по местам, или на вырубленный и выкорчеванный лес, еще не превращенный в сад. Ковалев любит и лесную тишину с запахом смолы, и цветущие сады, утонувшие в белых лепестках. Но сейчас – переходный период строительных неурядиц. Леса уже нет, сада еще нет. Ковалев не умеет видеть яблонь в комьях глины. Глядя на перевернутую землю, он морщится, глядя на утраченное небо – тоскливо вздыхает.
Трудно человеку без песни.
4.
ПО окончании курсов все ученики Мочана вместе со своим учителем должны были переселится на вершину вулкана и оттуда бурить 12 скважин к сердцу вулкана. Как староста группы, Ковалев уже получил на всех горные ботинки с шипами, вещевые мешки и сухой паек на семь суток. Но за три дня до выхода пришел на курсы приказ за подписью Кашина: Мочану с лучшими учениками в воскресенье к 10 утра явиться на площадку базальтолитейного комбината.
Комбината в то время еще не было. Существовал пустырь у подножья вулкана, огороженный забором. Площадка вплотную примыкала к склону вулкана. Небольшая речка, протекавшая здесь, размыла древние базальты и обнажила отвесные шестигранные столбы. Они были похожи на подпорную стенку, поставленную человеческими руками. Даже не верилось, что природа вытесала эти плоские грани, выровняла ряды.
Мочан не отличался особой точностью. Когда он привел своих учеников на площадку, инженеры во главе с Кашиным уже собрались возле базальтовых столбов. Мочан хотел шумно рапортовать, но Кашин остановил его, приложив палец к губам, и повернулся лицом к горе. Все его спутники внимательно и даже настороженно глядели на откос.
– Что они там высматривают? – удивился Ковалев. Но расспрашивать постеснялся, решил про себя: потерплю – увижу.
Инженеры молчали, казалось, они прислушиваются к чему-то. Ковалев тоже прислушался. Он различил непонятный, все усиливающийся лязг и скрежет. Внезапно столбы дрогнули, мелкие камешки посыпались вниз, последовали удары, все более отчетливые, и вдруг гора раскрылась, как в арабской сказке, и оттуда выглянула зубатая морда какой-то неведомой машины. Запахло озоном и мелкой пылью. Машина нажала, столбы рухнули, и, лязгая гусеницами, из горы выползло стальное чудовище. Оно остановилось тут же, среди упавших камней, как будто уморилось от тяжелой работы под землей и не могло сделать ни шагу. И тогда сзади открылась дверца и из странной машины вышел обыкновенный человек небольшого роста, круглолицый, курносый, с лысиной и редкими усами, желтыми от табака.
– Поздравляю с победой! – Кашин обнял водителя. Потом обернулся к бурильщикам:
– Познакомьтесь, товарищи. Это инженер Котов, конструктор нового электроискрового проходческого комбайна. А это наши бурильщики, старший мастер Мочан.
Мочан засыпал вопросами конструктора: – Вы говорите – долбит камень искрой? Да, знаю, я видел, как искрой режут сталь. Сколько же вы проходите в час? А породу как крепить? А если горное давление растет?
Глаза у Мочана горели. Ему так хотелось испробовать силу незнакомой машины, взвесить и этот меч в своей руке, ринуться с ним в бой на огнедышащего «дракона».
– Нравится? – спросил Кашин, подходя…
– Попытать надо, – сдержанно ответил Мочан.
– Испытать кому-нибудь придется, – сказал Кашин. – Для того вас и вызвали. Комбайн этот будет строить штольню для выпуска лавы – очень важный объект Машина новая, машинистов для нее нет. На первых порах изобретатель сам поведет комбайн и будет обучать помощников, кого-нибудь из вас. Кому пришлось по вкусу?
– Разрешите мне, – заторопился Мочан – У меня к новым машинам призвание.
– А из молодых кто-нибудь? Кто у тебя отличник?
– Отличники есть, опытных машинистов нет.
– А Ковалев? Ведь он человек солидный – Кашин не забывал встреченных людей, хотя бы не видел их 20 лет.
– Про Ковалева я скажу, – начал Мочан – Ты не обижайся, Степан, я скажу про тебя всю правду, как есть. Работник он хороший, усидчивый, ровный, исполнительный, пожалуй, лучший из выпуска. Но нет у него чутья, нет настоящей охоты к делу. Сто процентов давать будет, а сто двадцать от него не ждите. При хорошем машинисте дельный помощник будет. Если разрешите, я возьму его с собой в комбайн.
– А что вы сами думаете, товарищ Ковалев?
– Я человек дисциплинированный, работаю, где поставят.
Кашину понравился этот ответ. Он всю жизнь работал там, куда пошлют, и очень гордился этим.
– Тогда мы сделаем так, – решил он – Наверху – широкий фронт, 12 скважин, там нужен руководитель. Туда мы пошлем товарища Мочана, а Ковалев, поскольку он хороший помощник, пойдет помощником к товарищу Котову. Вы не теряйте времени, Ковалев, оформляйтесь и начинайте знакомиться с делом. А в среду мы отправим вас в путешествие – к центру вулкана.
5.
В СВОЕЙ жизни Ковалев много путешествовал. Он налетал около миллиона километров и тысяч двести проехал по железным дорогам и на пароходе. Теперь ему предстоял еще один, совсем небольшой переход – каких-нибудь девять километров от площадки лаволитейного завода к огненному сердцу вулкана. Всего девять километров! Но таких путешествий еще никто не совершал. Впервые люди посмели проникнуть в недра вулкана.
Проводы были торжественные – с речами и музыкой. Когда оркестр сыграл гимн, инженер Котов и Ковалев вошли в кабину и плотно захлопнули герметическую дверь. Котов сел за рычаги, включил мотор. Тяжело переваливаясь, комбайн проехал несколько метров, порвал цветную ленточку старта и тупым рылом уткнулся в базальтовую скалу… Котов потянул малый рычаг от себя. Из рыла выдвинулись крупные зубья. Нажал кнопки – с сухим треском посыпались, невидимые при дневном свете, искры. Поднялся легкий дымок, это была измельченная в мелкую пыль порода. Зубья входили в базальт с трудом, как нож в замерзшее сало. Наконец они вонзились до отказа. Котов повернул рукоятку. Теперь искры посыпались из концов зубьев вверх, вниз и в стороны. Они откусывали надрезанные камни. Один за другим срывались квадратные куски базальта и с грохотом выкатывались по желобу из-под машины. Но вот куски обломаны. Снова включен мотор, и машина продвинулась вперед на 20 сантиметров – на длину зубьев.
Так началось это медлительное путешествие сквозь камни – два метра в час, в лучшем случае, как предел, – 16 метров за смену. На пути комбайна была застывшая базальтовая лава, туфы из слежавшегося пепла вперемешку с вулканическими бомбами, прослойки льда, изредка кристаллические жилы. Жилы были гораздо тверже окружающих пород и резко снижали скорость комбайна. Зато геологи поджидали их с нетерпением, потому что в жилах попадались пустоты с правильными призмами, пирамидами и целыми гнездами прозрачных, цветных и лаково-черных кристаллов.
Геологи внимательно осматривали осколки, плывущие по транспортеру, потому что путешествие вглубь вулкана было одновременно и путешествием в прошлое. Ведь вся Горелая сопка образовалась из лавы и пепла, выброшенных извержениями. На самой поверхности лежал пепел последнего извержения, сгубившего Виктора Шатрова, еще глубже пепел и лава извержений 1953, 1945, 1938, 1932 годов, извержений XIX и XVIII веков, времен Крашенинникова и Атласова, и еще более ранних столетий, когда русские еще не открыли Камчатку.