Страница 15 из 46
Жюль Бретон. ХIХ век. На первой заре, еще месяц светится, крестьянки пропалывают посевы. Здоровые, полные тепла, доверия и жизни женщины. Тяжкий, подневольный труд. Опять сердце попадает в тенета, потому что не сопереживать не может…
И становится близок секрет искусства. Не понятен, а именно близок: сопереживать честному, трудолюбивому, совестливому человеку, чтобы и человек сопереживал, совершенствуя свою совесть.
Вереница залов сама отдает свою очередную тайну: вся линия настоящей поэзии — линия подлинной жизни, сохраняющей преемственность поколений. Вначале изображаются предметы, не случайно окружающие человека. Затем появляется вся совокупность быта, тоже имеющего сакральный смысл. Потом на передний план выходит сам человек. Все крупнее и крупнее, и вот уже возникает необходимость отобразить его сложнейший внутренний мир: предметы теряют былую определенность и устойчивость, они плавают, исчезают, видоизменяются, превращаются в страхи и ожидания. Но и этот замкнутый и уже неестественный мир души тяготит своею замкнутостью: душа вновь рвется к проявлениям живой жизни, чувствуя, что только поступок есть реальная философия, а химерические видения отдают мертвечиной, источающей опасные яды…
Тоска усиливается в мире абстракций…
ХVI—XVII век. Георг де ля Тур. “Талер фортуны”. Манера письма, которая превратится затем в целое направление вплоть до Гогена. Богатый юноша и простая девушка. Чистые лица. Кажется, я еще никогда не видел, чтобы в лицах было столько природного здоровья. Старуха цыганка протягивает юноше счастливую монету. Но лицо старухи измождено страстями и страданиями. Не заблуждайтесь, люди! У всякой фортуны один конец: усталость, потеря сил и наивных мечтаний…
Завершил наконец нужный документ. Тяжело далась эта работа, связанная с пухлой грудой документов. Все время отвлекали разные дела. Но слово я дал — слово сдержал…
Работа, как и поле, имеет свое волшебство. Она благодарна — оценивает все то, что ты сделал со своей душой. И приходит финал. И с ним — еще одна победа над собой. Иди — и придешь…
Болели голова и глаза. Читать уже не мог, смотреть телевизор не мог. Слушал музыку по радио.
Это особенность радиовещания в США — всегда можно выбрать станцию с музыкальными передачами по вкусу. Есть современный крик и хрип, оргии ударных, есть спокойная джазовая музыка. Можно послушать латиноамериканские передачи — душевное пение под гитару. Есть станция, которая постоянно передает последние известия…
Кто-то из секретариатских рассказывал мне совсем недавно о новой книге К. Воннегута “Заключенный”. Когда-то я прочел пару вещей этого писателя и не принял его душой. Истоки симпатий непостижимы, Воннегут не вызвал у меня доверия, которое вызвал, например, молодой Апдайк. И вот накануне отъезда на глаза мне попалась статейка в антисоветской газетёнке. Ее автор, набивший руку на пропагандистской интерпретации литературы, одно назойливо выпячивал, другое старательно, по-воровски прятал. Он спрятал объективную социальную суть романа, вытащив на свет и восславив одурачивающие человека побрякушки. “Наша жизнь — всего лишь абсурдная смесь случайных происшествий, необязательных поступков, бессмысленных встреч. Удача или провал, взлет или падение, нищета или несметное богатство — в сущности своей одно и то же, а на дне всякой прожитой жизни — мутный осадок одиночества и неприкаянности”, — вкрадчиво внушал мошенник-рецензент.
Достаточно взглянуть на реальную действительность, чтобы убедиться, что между удачей и провалом, пирующим и голодным имеется принципиальная разница, так что внушения о покорности судьбе — зловещая уловка. Разумеется, и богатство в лживом, несправедливом обществе не дает окончательного решения: эксплуататор может приобретать культурные богатства, но неспособен усвоить их, ибо они требуют иного состояния духа…
Подыхать с голоду в оскорблении и унижении и сосать паразитом блага жизни — не одно и то же. И вопль о безысходности всякой старости лжив и сознательно придуман для дурачков с губами карася, покорно ощупывающего крючок с дохлым червяком.
Человек не должен быть игрушкой в руках слепых сил. Созидательная, божественная роль человека — вот исток осмысленности его дней.
В последнее время мы мыслим все “ниже” и “ниже”. Пропаганда микширует все проблемы в пустых лозунгах материального стимулирования. Но дай нашим обибокам, анемичным, бездеятельным говорунам в 10 раз большую зарплату, дело нисколько не подвинется. Политические мафии это знают, но мы с этим считаемся все еще недостаточно, поскольку не используем всех средств для защиты нашей идеологии, морали и культуры или понимаем защиту как грубое одергивание инакомыслящих без тщательного взвешивания их позиций. Мы чаще всего бьем по тем, кого надо было бы тянуть и поддерживать. Кто-то так “чудно” устроил весь наш Агитпроп, что он все чаще работает против объявленных целей…
Чего хочет человек? Человек хочет того, чего ему не хватает в данное время. Человек хочет жизни, которая несет исполнение желаний. Он хочет есть и пить, любить и быть любимым. Хочет что-то значить, хочет уважения, признания. И тут опять встает роль культуры, которая не сводится к умению повязывать салфетку и выплевывать сливовые косточки на вилку. Культура — это отношение к людям и нравственному богатству человечества. Это борьба за свободное национальное развитие народов…
Нельзя путать идеал и движение к идеалу, мечту и борьбу за ее осуществление.
Новая эпоха не будет привнесена в Америку со стороны, она сама народится в ней заново (как коммунистическая доктрина родилась — независимо от К. Маркса — в трудах замечательного мыслителя Моргана), когда мафии достигнут апогея в исполнении своих планов порабощения наций и уничтожения национальной культуры посредством тюремной системы удовлетворения инстинктов.
Сегодня ни мы не можем научить американцев, ни американцы нас. Но главное не это. Главное — что мы не можем и не должны сравниваться с американцами, потому что они стоят на спинах всех народов земли, а мы — на плечах усталых советских поколений, жизнь которых — сплошная череда жертв и потерь.
18 ноября
Встал в седьмом часу. В середине дня — отъезд в аэропорт Кеннеди. Америка провожает меня хорошей солнечной погодой и безумным ревом полицейских автомобилей.
Разбег по дорожке, очерченной желтыми огнями, прыжок в ночное небо… Передо мной постепенно возникает галактика огней — зеленых, желтых, красных, порою хаотически рассыпанных, порою образующих ровные цепочки и квадраты. Долго, минут восемь-десять, самолет летел над этой галактикой, пока не открылся черный океан…
Прощай, Нью-Йорк, самый странный и самый трагический город, больше чем наполовину уже завоеванный своими врагами. Неужели и ты повторишь скорбную судьбу Вавилона?..
19 ноября
За окном — непроглядная тьма. Звезды близкие, крупные, но неживые — не мигают. Ковш Большой Медведицы висит ручкой вниз…
Командировка подходит к концу. Чужой мир возник и пропал. Но, может быть, в чужом зеркале я лучше рассмотрел свое собственное лицо?
Вот и земля. Тяжелый самолет бежит по бетону. Родина. Низкая облачность, серые тона. Кое-где снег…
Здесь мое поле, которое пахать и пахать, очищая от камней. Бросать зерна, беречь всходы и ждать урожая.
Судьба мира решается не столько там, в голубых залах Генеральной Ассамблеи, сколько здесь — на этой тяжелой и малоплодородной, но доброй и великой земле…
И свою страну постичь сложно. Это дано не всем. Увы. Большинство почти ничего не знает о себе. Зная всё — почти ничего не знает…
Как вообще нужно понимать страну? Страну нужно пытаться понять через призму ее главных проблем, ибо проблемы ее жизни и есть ее суть. Подобно тому, как наши личные проблемы выражают суть наших личностей и судеб, когда они осознаны на фоне всего исторического процесса.