Страница 75 из 80
25 июля 1980 г. (Запись Ирины Ракши)
Юра: “Перестала существовать ценность умения рисовать. Раньше художники были при дворах, их искусство было дорого, и дорого ценилось (не как ремесло, а как чудо). Теперь же рисовальщик не ценится. Надо быть еще личностью. И многие художники этого не выдерживают. А природа станковой живописи такова, что она должна воздействовать интимно. Не как лозунг не как уличная скульптура (масштабом или идеей), а интимно. Интимность в том, что живопись должна воздействовать на зрителя индивидуально. Настолько, что то, что он ищет и находит в картине, должно быть его открытием. Он смотрит на картину и находит для себя, для души в ней что-то свое, делает свое открытие. Даже в названии, в слове. Например. “Поздняя осень” — не трогает. А вот “Поздняя осень, грачи улетели”— начинается воздействие образное. Состояние природы, когда грачей уже нет. Через интимное восприятие зритель только и может раскрыть для себя картину и понять автора и его замысел. Сама мысль картины должна быть подана через образ, его интимность. Живые вещи нужны. Я хочу выздороветь. Ирок, и посвятить тебе много картин...”
25 июля 1980 г.
Вот не закончил еще “Поле Куликово”, а уже думаю о другой картине, о “Кресте за картошку”. Это всегда так. Мне уже кажется, что новая картина лучше будет.
Фильм “Восхождение” для меня — это жизненная школа. И я бы, не будь “Восхождения”, не взял бы так “Поле Куликово”.
26 июля 1980 г. (Запись Ирины Ракши)
Утро. Базар. Диета. Юрочка встал с трудом. Кормлю. Передача с Олимпийских игр. Гимнастика, побеждают, аплодисменты. Говорю: “Вот у них сейчас звездный час...” Юра: “Да, короток звездный час у тела, и как он может быть долог у духа?”
Вечер.
Юрочка хорошо работал. Дописал статью “О картине”17. Сейчас говорим перед сном о содружествах, группах. Он говорит: “Мы сами явление и группа, я и ты, и не нуждаемся в группировках. Ни в каких группах и коалициях. У нас своя яркая индивидуальность, что для нас вполне достаточно. И мы знали это с тобой и десять, и двадцать лет назад”. И еще сказал: “Я благодарю Бога, что не знаю и не хочу знать своих врагов... Я улучшил себе настроение тем, например, что подумал о тех, которые меня любят...”
29 июля 1980 г. (Запись Ирины Ракши)
Юрочку выдвигают на звание заслуженного художника РСФСР18. Рады. Сегодня он хорошо работал. Было солнце. Температура 38,9 вечером.
1 августа 1980 г.
В “Поле Куликовом” я сознательно избрал предельно подчеркнуто реалистический метод, который вытекает из замысла. Ибо такой метод наиболее полно дает возможность сказать зрителю: это было именно так, заставляет его поверить в происходящее, вовлекает его внутрь, в глубину, в суть этой народной драмы.
Конечно, легче было пойти в изображении по пути стилизованных “икон”, житий, метафорических знаков и фигур, но это было бы более легковесным отношением к этой теме, “заигрыванием” с ней. Чего делать никак нельзя, потому что в такой большой теме это едва ли не кощунственно. Можно еще вспомнить: когда художникам любого времени попадала столь значительная тема, то они интуитивно выбирали “главную” улицу в изобразительном ряду, чтобы их мысли и чувства были понятны всем, а не утопали в вычурных стилизациях. При этом они избирали максимум средств и максимально использовали всю партитуру своих возможностей. Ал. Иванов, Суриков, Микеланджело. Все они решают задачу построения сложнейшего пространства с максимально заполненной композицией, с большим количеством персонажей и гениальными собственными пластическими средствами — цвет, колорит, рисунок.
И прежде всего они знали, что они в совершенстве владеют этой изобразительной партитурой. И в органичном единстве возможностей мастерства и высокого замысла рождались их великие произведения.
А. Дейнека в 27 лет по заказу к десятилетию Октября написал свою “Оборону Петрограда”. Потому что он знал — о чем, и чувствовал — как. И тут должно быть единство. Больше того, я уверен, что без полного владения пластикой, образным мышлением художественный замысел родиться не может. Они уже при рождении — едины. Художник, плохо владеющий мастерством, лишен возможности образного мышления. Более того, всякая большая мысль его может отпугнуть и отпугивает. Она кажется ему “плакатной”, “литературной”, ибо он не в силах п о с я г н у т ь н а н е е, и — лишь бы отмахнуться, так как он — банкрот. А порой и так: берется, но решает ее тогда как “заказуху” или штампованно, плохо. А это издевательство над темой.
2 августа 1980 г. (Запись Ирины Ракши)
Юра: “У меня существует преемственность в картинах, я уж не говорю об общем стремлении к поиску духовного облика героя. Речь идет о буквальной перекличке картин. Например, композиционно “Современники” и “И поет мне в землянке гармонь”, “Моя мама” и “Наша буровая” (там героиня та же и в том же костюме — желтая кофточка — перешла как бы из 30-х годов в 70-е). Сделано это сознательно, но самое убедительное, когда центральный герой из “Разговора о будущем” перешел в картину о прошлом, историческую — “Поле Куликово”. Был тот же прототип”19.
12 августа 1980 г.
О “Джоконде”.
Все думал, в чем феномен “Джоконды” да Винчи? Первое — огромная жизненная энергия, заложенная в образе. Она неиссякаемо действует на нас, на людей — из поколения в поколение. Энергия эта закодирована в художественной форме произведения. Благодаря уникальной способности Леонардо использовать полутона кажется, что вся картина состоит только из света и этих меняющихся, бесчисленных живых полутонов. Вся фигура Джоконды, лицо, руки благодаря этому средству словно купаются в воздухе. И очертания фигуры — зыбки и неуловимы. И когда мы вновь возвращаемся к глазам Джоконды, нам кажется, что она только что двигалась, что она только что встала в эту позу для вас, чтобы остановить ваше внимание и говорить с вами. И эта связь со зрителем очень интимна. Кажется, что ее взгляд — только для вас, ее полуулыбка — только для вас. Но все это в том случае, когда ты один на один с картиной. Но такое в условиях современного музея — исключение. Хорошо помню свои ощущения в Лувре перед “Джокондой” и свое острое чувство разочарования. Не получилось у нас с ней встречи, не получилось интимности, не оправдалось ожидаемое. В бронированном стекле отражались десятки людей, лиц. И в глубине этого бетонного бункера проглядывали только ее глаза. Долгожданной встречи не состоялось...
Есть и еще причины, которые мешают сегодняшнему зрителю понять ее, закрывают путь к подлинному постижению этой картины. Лик ее примелькался. Она — сама духовность — стала принадлежностью бездуховного быта: косынки и брошки, ручки для автомобилей и сумки, джинсы и майки. Все это опрокидывает, взрывает ее подлинную сущность. Сюда же надо отнести и засилие дурного качества репродукций, не имеющих с подлинником ничего общего... Пишем же мы “осторожно, окрашено”, тем более нужно просто кричать: “Осторожно, Джоконда”, оберегая ее чистоту, а также вкусы людей. И еще есть одна помеха на пути зрителя к “Джоконде”, к ее пониманию. Это избыток информации о ней, с одной стороны, вульгаризация, упрощение — с другой; тенденция к формированию фетиша. А в результате этого как раз и исчезает интимность, первозданность восприятия, при долгожданной встрече с подлинником их сменяет неожиданное разочарование. “Да ничего, собственно, особенного в ней и нет”. Это значит, что все системы, указанные выше, сработали и воздвигли невидимый, но непреодолимый барьер между зрителем и портретом.
Есть, правда, и еще аспект. Большая часть людей неспособна к восприятию “божественного”, потому что никогда не соприкасалась с ним в жизни. Прагматизм бытия преобладает и вытесняет Бога, духовность. И тогда, конечно, просто — женские руки, просто — глаза, лицо совсем некрасивой женщины, скупые, невыразительные краски... И все же “Джоконда” живет! И даже далеко от нее мы чувствуем на себе ее взгляд, ее улыбку — она с нами, она живет.