Страница 7 из 80
В “Литературной газете” (8 февраля 1995) интервью В. А. С ума сошел! Вспоминает посещение Гроба Господня: “...Это, — говорит, — какое-то самоочищение прежде всего, это какой-то свет, который тебя всю жизнь тревожит и как-то освящает...” Да-а... Куда только не заведет привычка “быть литератором”. Я помню всех в этом путешествии: и в церкви Воскресения (где Гроб), и в яслях в Вифлееме, и у реки Иордан. Большинство и не перекрестилось ни разу. Если очистился, то что же тебя все та же злоба вооружает? Никому никакого прощения. И погибшим даже. Неужели он не понимает, кто его злость орошает сладким ядом?! Ведь это уже не “чувство правды”, не позиция “честного писателя”, а заблуждение сорной души, раздражение однажды поругавшегося со всем старым миром человека. Но кого же он выбрал в союзники, в слушатели?
23 октября. Изредка вечные враги мои, а также периодически вспыхивающие ненавистью ко мне какие-нибудь графоманы, хронически бездарные и тупые не только в писании, но и в чтении, всякие попрошайки, всегда “идейно” вымогающие у партии, а потом у капиталистов незаслуженные пайки, провозглашают тезисы о том, что В. Лихоносов, сукин сын и хитрец, назвал свой роман “Наш маленький Париж” не случайно: притворяясь-де союзником народа и казачества, тянет нас, православных, к католическому Парижу, тайно умирает от любви к масонской французской столице и посмел бесстыже сравнить казачью купель с чужим кафешантанным городом. Отвечать, конечно, выхристюкам незачем, но сказать о неискоренимой подлости людей, случайно прописанных в особняке культуры и разлагавших ее природно-озоновый слой зловонием плебейства, необходимо. Два слова.
Сейчас надо быть сороконожкой, юлой, зубилом и отверткой, чтобы успевать в приобретениях самых банальных средств к существованию. Надо закрыть свою совесть на замок, быть мраморно равнодушным, скептичным, железным и нарочно глупым, когда кто-то тебе станет рассказывать о продажности и гибели всего на свете. Тогда выживешь. Не думай, что если ты отказался лгать, лгать и лгать с самого начала перестройки, менять пиджаки, перестал здороваться с негодяями откровенными и еле-еле переносить негодяев скрытных, если ты, благодаря своему поведению и стойкости и оплакиванию несчастий российских, спустился до нищеты, — не думай, что кто-то в минуту пробуждения “последней совести” скажет: “Да, кое-чем пожертвовал...” Наоборот, скажут: ну что ж, вот все и выяснилось: прозябает — значит, нет ума и способностей жить в царстве “равных возможностей” и свободы, а мы и в этой кутерьме доказали, зачем человеку дана голова...
Июль. Разложение верхов
Давно ясно, что безнравственность расползлась сверху донизу. Иногда думаешь: а есть ли у нашего начальства дети, внуки? Не оттого ли селевые потоки разврата так легко накрыли наши жилища, что партийное начальство, благополучно перешедшее в капитализм, любило тайные пикники, завоз девочек, смотрело пошлые видеофильмы, которые простому люду были недоступны? Вспомним секретные шепоты о том, что вытворяли порою блюстители социалистической нравственности. И потому они очень легко приняли дар нового мышления: пей, гуляй, обнажай чресла, забудь стыд и совесть.
В 1990 году меня вызвали в Кремль на встречу М. Горбачева с творческой интеллигенцией. Вошли мы во Владимирский зал. Появился в рядах Горбачев. Наш С. Михалков показал ему программку нового фильма “Бля”. На этой программке была нарисована непристойная сценка любви. “Да? — сказал Горбачев. — А я этого не знал”. Светила советского искусства весь вечер подмазывали идею Генсека о жуткой гнили эпохи застоя (“Мы с Шеварднадзе совещались и решили, что все прогнило”), Горбачев заигрывал с либералами (“Я сейчас читаю статьи Евтушенко”), и лишь один кинорежиссер С. Ростоцкий “паниковал”: он по-детски взывал к правительству и общественности не допустить разложения. Тщетно. Передовая интеллигенция (цвет нации), все эти М. Ульяновы, А. Баталовы спокойненько уходили из Кремля. В голове было одно: отстоять свободу, поддержать “одного из самых великих реформаторов в истории человечества”.
Да, рыба гниет с головы. Вы посмотрите на их лица. Нy какая там духовность, какое напряжение чистой мысли?! Откуда им взяться. Они-то и дали ход всем нечистотам. Их интересует только власть в собственных руках. Душу насилуют, а власть молчит.
Давайте рассуждать так. Мы живем на Кубани. Каждую неделю газеты оповещают о присвоении звания заслуженного работника культуры группе лиц. В основном это номенклатура. Вы когда-нибудь читали их воззвания, крики, рассуждения о разливанном море пошлости, сатанинства, свального греха, умышленного напирания на потемки человеческой души? Схватили звания как надбавку к зарплате и помалкивают. Вот Управление городской культуры. Некогда бдительная напарница идеологов края. Она опекает законодательницу “парижских мод” на Кубани, выбирает деньги на шоу-концерты, приглашает рокеров на 200-летие города и т. п. Ее волнует нравственность в культуре? Почему не она, начальница, возвышает голос в защиту русских ценностей и самого бытия духовного наследия, а “Краснодарские известия”? Да, да, почему не проскальзывает в угольное ушко добра, а появляется с улыбкой через широкие врата распада? Разве не могло начальство при любом рынке навести порядок в обществе книголюбов, в самой пepвoй точке, загоревшейся адским пламенем любви к распространению по земле кубанской размноженных типографией страшилищ и порно-девочек? Разве власть не способна была укоротить единственнoe государственное издательство в городе, заставить (и помочь) печатать не западную халтуру, а учебники для школ, исторические пособия по Кубани, книжки для казаков? Как мгновенно упали эти “просветители народа”! И тысячу, и сто тысяч раз повторю: да есть ли у них дети? да орошает ли их хоть капля сочувствия к людям, мимо которых они ходят в своем городе каждый день?
Я думаю, всех свели с ума деньги. Многим бывшим боссам (большим и малым) и не снились такие возможности: взятки, подношения, оклады, левые приработки, свободные безотчетные путешествия, бесконечные встречи с иностранцами, роскошные товары, вечная мутная вода в законах, небывалая зависимость обнищавших низовых деятелей культуры. Все заповеди человечества — на Сенном рынке!
А души нет. И никого не жалко, ничего не хочется спасать, и не было Пушкина, Толстого, Чехова, Шолохова. Пушкин и Толстой — это пропаганда, к которой так же цинично относились и при партии.
И вот эти незатоптанные следы прежней демагогии превратились в следы снежного человека нынче.
Никто ни разу в Кремле и в Краснодаре не сказал о беде бездуховности и разложения. Даже местное министерство просвещения не завопило благим воем и не стало грудью на защиту детей.
Всем все равно. И когда наступят крутые перемены, то спрос будет с сильных мира сего: почему вы молчали?!
Помогал нашей ленивой студентке выбирать абзацы из трудов о Радищеве. Читал то, что и мне когда-то, студенту, совали. Боже мой, какая тоска, какая скука! Повеситься можно. Радищев — это такое наказание. А еще хуже читать этих литературоведов. Писали... — это какой-то кошмар. Бедная юность! Зачем ее травят книгами, в которых “ярким наглядным образом... нарисована картина... борьбы с царем как таковым...” Да, “как таковым...” В программе очень много было таких книг. И меня так учили. Спасли любимые писатели, а таких студенток, как Настя, кто спасет? Разве что лень. Радищева и ему подобных не читает никто, кроме преподавателей. Вся социальная литература XIX и ХХ веков противна студентам и прочему большинству так же. Искусства там нет или очень мало, а время недовольства царями давно прошло. В 60—70-е годы литературная борьба увлекала советских писателей, и в нашей среде повести и романы на эту тему (социальную) читались с охотой. Но почти все станет скучным уже на днях.
— Приехал Солженицын домой, и никому не нужен. Потому что не пророк. Потому что белая Русь не болит в нем. Он ее не вспоминает, описал ее плохо, он советский писатель.