Страница 9 из 87
1992
Aпpель. Роль Аксиньи исполняет молодая французская актриса Дельфин Форест, прелестный облик которой навеял мне воспоминания о Шантильи, Монпарнасе и Булонском лесе. О дородных донских станичницах и степных хатах думать как-то сразу расхотелось...
Нy почему в фильме “Тихий Дон” не нужны пишущему это Гр. Симановичу дородные казачки, степные хаты? Не хочется ему и думать. Нe стесняется, говорит нагло. Что с него взять, но зачем “воспоминания о Шантильи” Бондарчуку? Зачем ему брать на Григория Мелехова двухметрового английского актера Руперта Эверетта, на Пантелея Прокофьевича — американца Мюррея Абрахама?! Хитрый хохол? Шолохова нет, бояться некого, а разрекламированный “патриотизм” — это просто обида на космополитов, его оттолкнувших.
8 апреля. Воспоминания сестры Чехова о Лике Мизиновой, однотомник Бунина, “Записки на папиросной коробке” Паустовского, рассказы Ю. Казакова и О. Никитина, власть русской классики — вот что встречало нас на пороге молодости. Еще ценилась красота слова; нежность, музыкальность рассказов и стихов превосходили всякую социальность. Молодая душа лелеяла восторг перед миром, открывала себе чудеса в любви, узнавании старинных российских городов и земель, поднималась над неурядицами и глупостями вождей, спешила насладиться возрастом, который еще не затянул в быт и общественную свару, и даже грустные песни Окуджавы не омрачали надежд.
А потом... потом неожиданно ворвался Солженицын и все испортил. Устроил в литературе революцию. Политика стала мерилом искусства, даже поэзии. Разоблачать, срывать маски, вспарывать животы, выдавливать и нюхать гной, воспитываться на ненависти к власти и позабыть о многообразии вceгo сущего, без Бога в душе и без молитвы (на одном “революционном дыхании”) нестись вслед за диссидентами, не задумываясь даже, к какой яме они могут потом привести, жаждать запретных брошюр и романов (этих липовых необольшевистских программ) стало уделом героической литературы, похоронившей полную правду и художественность. Только интеллигенция, задуренная идеей переворота, могла вознести до небес очень плохой фильм “Покаяние”. Политика убила душу.
“Горько сознавать свою ненужность — лучше бы не доживать до этих дней. А между тем многие наши с тобой знакомые, коллеги уже неплохо устроились, нашли свою нишу. Слово “ниша” теперь самое модное и заменяет слово “судьба”. Впрочем, ты прав — жизнь прошла! И я с этим был согласен, но были иллюзии. Теперь и иллюзий нет. И все разговоры о судьбе России, о возрождении ее, о наших национальных корнях — лишь карьерные разговоры. Прости, я не буду больше об этом...”
Это пишет наш любимый друг, который раньше никогда не высказывал обид, стеснялся докладывать кому бы то ни было о своих переживаниях.
Уже не первый раз генерал О. Калугин позволяет себе “по-хозяйски” давать советы и командовать в чужом крае.
В чужом? Да. Внедренный на Кубань межрегиональной группой, взошедший на доверии и простодушии обманутого народа, этот жестокий и циничный генерал под видом борьбы за демократию занимается не только чисткой кубанских кадров, раскалывает казачество, с кагэбэшной своей ловкостью расставляет все точки над “и”, но и дает понять уже новым властям, что многие вопросы решает он.
“Возвращать национализированное имущество не будем”.
Не будем. Кто ты такой, чтобы так говорить?! Член правительства? Председатель краевого Совета или горисполкома? Всего-навсего депутат, один из многих.
В таком же “хозяйском” духе он высказывался о судьбе Курильских островов.
О. Калугин лезет всюду и везде все решает “по-хозяйски”.
Я как-то пошел на встречу с ним из любопытства: что же это за тип?
Его ждали писатели, архитекторы, музыканты. Появился низенький человек, присел за стол и понес ахинею “о насущных задачах” и головокружении демократов от успехов после путча. Никто ему не был интересен, на заботы творческой интеллигенции он плевал, он “мыслил” глобально: развел треп о царской империи и т. п. И очень спешил. В театре оперетты шел как раз фальшивый конкурс певцов “Возрождение России”. Ну, там была своя компания! Там был Иосиф Кобзон, друг всех руководителей края за 20 лет и уже друг новых руководителей. И, конечно же, “демократа” О. Калугина. Как у них все переливается из одного фужера в другой; вчера целовались с ленинцами, нынче с врагами Ленина. Но это Бог с ними, — совести-то нет. А вот как мы можем терпеть, что чужой, абсолютно равнодушный к нашей жизни генерал, разваливавший в борьбе за власть наше государство так же, как и Горбачев с Яковлевым, создал у нас, давнишних жителей, свою власть и, может быть, свой теневой кабинет? Кто он такой, чтобы заявлять грекам: “Не будем”? Меня такая наполеоновщина поражает.
И поражают кубанцы, которые заглядывают в рот этому чудовищному карьеристу. Очнитесь, люди. Сунув людям 50 000 долларов, он вместе с японцами готов выселять их с Курильских островов. Подумайте, как это страшно.
Все-таки генерал КГБ в американской рубашке остается генералом. Он не может жить то без тайных операций, то без явных. Когда-то он, верно, давал десятки и сотни тысяч долларов, вербуя агентов. Теперь он склоняет к продажности русского человека.
Вот уже и местная газета зашестерила перед генералом О. Калугиным.
Любимый диктор телевидения, “тетя Валя” (Леонтьева), тоже каялась в дни свободы; события в Чехословакии, в Афганистане она поняла как все интеллигенты — ей стыдно “за нас”.
— Мне было та-ак стыдно. Это было в 68-м году. Я была в Сопоте. Ко мне подходили журналисты — польские, чешские. И вдруг перестали здороваться. Что такое? “Ваши танки топчут наших детей”.
А ей не стыдно за судьбу русских в Прибалтике теперь, в Казахстане, в Чечне?
Фальшь милосердия, душевности, скорби.
У Чехова не найти и странички, ошеломляющей нежным чувством к России. Никакого, так сказать, ощущения древних родов своих (и вовсе не обязательно быть дворянином). А у Бунина сколько! Как сказала про него художница М. С. Чуракова: “Я как-то ощущаю Бунина стоящим на коренной столбовой русской дороге...”
Было же такое невероятное время, когда адрес писали так: Москва, Малая Дмитровка, дом Шешкова...
Как волнует меня вот такое: “Именно здесь (как и в Переславле, Дмитрове, Коломне) со времен Ивана Калиты располагались старинные владения бояр и их размножившихся потомков. Тут земли были у Патрикеевых, у видных бояр Добрынских... у Бутурлиных, Мининых...” Часто думал об этом, когда ехал в Москву из аэропорта Внуково. Где эти деревни, каким снегом их занесло?
14 июня. Уже 15-е, пятый час утра. Сижу, не сплю. Настя сейчас на пароходе катается по Кубани (вокруг города). Был выпускной бал, в третьем часу ночи сели в автобусы и поехали на пристань (б. пристань Дицмана). Я приносил Насте кофточку. Так хотелось и мне встретить ночь на катере, но Настя не пустила. Как быстро деточка выросла! Как красива была, когда одевалась на вечер. Господи, защити ее, возьми под свою руку, внуши ей благие чувства и даруй счастья на земле. Сидел в зале во время вручения аттестатов зрелости и вспоминал 73-ю школу в Новосибирске, свой выпускной вечер. Было это 58 лет назад.
18-е. Приехал из Америки Атаман казачьего войска в зарубежье A. M. Певнев. Наследник белогвардейцев ступил на кубанскую землю. Выстроились казаки на станции. Мгновение истории. В Доме офицеров никто не додумался сказать: “Они ушли в 20-м году и лежат на кладбищах разных стран, но...” В 56-м году, когда один казак с женой вернулся из Европы, сестра его сказала ему: “Чего приехал? Здесь уже давно никого нет”. Эту трагедию уже никто не чувствует.
19-е. Умер Лев Николаевич Гумилев.
12 ноября. В воскресенье состоится навязанный жителям провокационный референдум “о переименовании Краснодара”. Будет поставлен вопрос не о возвращении городу первого имени, а о “переименовании”. В теплом городе много приезжих, их казачья история не волнует, им кажется даже, что город стал существовать при них, хотя знают, что это не так. А ветераны! Они давно заколдованы лекциями о “распутной царице-немке”. Казаки еще не объединились, да и история для них — со времен раскулачивания, не дальше. Нету Екатеринодара.