Страница 68 из 83
Аналогичный парадокс новая либеральная система демонстрирует в глобальном масштабе. Здесь тоже гегемонисты, с неслыханной наглостью перекраивающие мир в свою пользу, называют себя “центристами”, “стабилизаторами”, призванными навсегда искоренить очаги непредсказуемости и источники антисистемного протеста. Они находят в себе силы непритворно изумляться тому, что существуют традиционалисты, опасающиеся продвижения НАТО на Восток, и т. п. Всеми силами разрушая институциональную систему, в которой более слабым и менее развитым державам предоставлялась хоть какая-то возможность законно выразить свой протест и напомнить о своих интересах, устроители нового мирового порядка одновременно удивляются “всплеску терроризма”, “политически иррациональных эмоций”, неуправляемых стихий, противоречащих стилю политического консенсуса.
Исчезновение СССР означает не только уход со сцены удерживающей силы, не дающей развернуться старым и новым колониальным “джентльменам удачи”; оно означает и крушение прежней системы, институирующей движения мирового антизападного, антиколониального протеста. Соответствующая энергия не исчезла в мире; напротив, с учетом неожиданного реванша сил, грубым образом попирающих достоинства целых народов и многомиллионных низов общества, эта энергия непрерывно растет. А вот институтов, способных канализировать эту энергию, придать ей социально и политически предсказуемую форму в мире, подвергшемся новому “либеральному” разгрому, сегодня практически не осталось. Можно ли сказать в этих условиях, что стратегическая стабильность возросла в мире? Считать так могут только либо догматики, опьяненные новой либеральной утопией, либо новые “супермены”, настолько презирающие “плебс”, что не допускают и мысли о его возможности всерьез оспорить “новый порядок”. Новая реальность такова — и об этом надо сказать со всей откровенностью — что она оставляет слишком мало шансов мирным, “парламентским” формам народного протеста как внутри “реформированных” стран, так и в масштабах по-американски “реформированного” мира. И внутренние и внешние победители оказались нетерпимыми гегемонистами, напрочь чуждыми той самой культуре плюрализма и консенсуса, которую они как будто брались насаждать. Их кредо — “победитель получает все” и — “горе побежденным”. Все это означает, что гигантская энергия социальной обиды и отчаяния будет искать себе выход, с одной стороны, в нетрадиционных актах протеста — таких, в частности, как акции террористов-камикадзе, а с другой — в глобальной перспективе — в кристаллизации чего-то такого, что впоследствии может быть названо мировым государством “диктатуры пролетариата”. Уже сегодня в мире зреет заказ на появление новой сверхдержавы, заменяющей Советский Союз в роли удерживающей, канализирующей и оформляющей силы: сдерживающей новозаявленных господ мира сего, канализирующей и оформляющий гигантскую энергию нового мирового подполья, игнорируемого либеральным истеблишментом. Реальная стратегическая дилемма сегодня состоит не в том, возникнет или не возникнет протестная сила, равная по мощи своим притеснителям и способная напомнить им о мировых законах, которые нельзя нарушать. Настоящая дилемма состоит в том, примет ли эта сила характер антиглобалистского интернационала и антиглобалистской мировой революции, или, в конце концов, она оформится в виде явления новой сверхдержавы, воплощающей волю протестного Юга и Востока в борьбе с неоколонизаторской волей, воплощаемой американским гегемонизмом. Разрешение этой дилеммы во многом определяется ближайшим выбором новых правящих элит постсоветского пространства и, конечно, в первую очередь России. Сегодня правящая российская элита видит главную угрозу своей “новой собственности” внутри страны, в лице своего “загадочного народа”. Этим и определяется ее нынешний откровенно компрадорский, проамериканский курс. Но вполне может случиться, что перед новым натиском США на Россию, который уже непрерывно усиливается, произойдет давно ожидаемый в народе раскол элиты: на компрадоров, которые настолько удалились от собственной страны и настолько провинились перед ней, что им уже, как они сами полагают, нет пути обратно, и представителей “национального капитала”, осознающих, что, несмотря на все туземные изъяны и неудобства, у них все же нет более надежной страны-убежища, чем своя собственная. Если это в самом деле произойдет — а бесцеремонность американского экономического и геополитического вторжения в наше пространство к этому подталкивает, — тогда новой элите предстоит весьма напряженная работа, направленная на объединение того, что сегодня так далеко разошлось в стороны: защиту собственности и защиту Отечества. Сегодня в глазах народа новая собственность антинациональна по своему характеру, а в глазах новых собственников защита отечества — антибуржуазна. Если у значительного числа новых собственников возникает уверенность, что угроза их собственности извне, со стороны наступающего по всему фронту мирового гегемона более реальна, чем угроза изнутри, им придется вырабатывать новый имидж патриотов. Нечто аналогичное, как известно, произошло с большевиками накануне второй мировой войны. Когда они рассчитывали на социалистическую революцию в Европе, собственный народ для них был пасынком, находящимся на подозрении из-за своей неискоренимой “мелкобуржуазности” и традиционности. Но когда “передовой Запад” обманул их ожидания и вместо нового социалистического мирового порядка явил им, в лице излюбленной Германии, лик захватчика и агрессора, им срочно пришлось реконструировать идеологию пролетарского интернационализма, введя в нее старый русский патриотизм. Более того: обида на обманувший и предавший Запад и страх за свою судьбу внутри страны, имеющей основания для тяжелых подозрений, подвигли большевистскую партию на такие метаморфозы — в патриотическом духе, — что они в этом заведомо опередили всех своих бывших оппонентов и критиков. Очень может быть, что нечто аналогичное ожидает нас завтра. Весьма возможно, что значительная часть тех самых либеральных идеологов, которые сегодня пеняют русскому народу на его традиционалистско-националистические пережитки и рецидивы “оборонного сознания”, завтра бросятся всеми силами насаждать это сознание. Сегодня сетующие на устойчивость национальных пережитков, мешающих приему в “европейский дом”, завтра увидят в этих пережитках свой последний шанс на спасение перед давлением вооруженного до зубов внешнего агрессора. В геополитическом плане это означает, что сегодняшняя политика всяческого открещивания от внутреннего и внешнего Востока, от старых советских союзников, продолжающих находиться на подозрении у США, будет преобразована в новую блоковую политику старого евразийского типа, ориентированную на поиск славяно-тюркского, славяно-мусульманского, славяно-индийского “антиглобалистского” синтеза. Но возможны и другие, более “мистические” сценарии будущего развития, ибо со времен появления великих мировых религий мировая история включает мистическую составляющую в качестве скрытой пружины и вектора.