Страница 5 из 83
И взойдет, как обычно, от нас.
Мы со скрипом от Запада шеи
Повернули, глядим на Восток:
Может, нам обойдется дешевле
Азиатских восходов восторг.
Дым рассвета прозрачен и редок,
В улье облака розовый мед.
Знал крестьянин, наш праведный предок:
Над Россиею солнце встает.
Для детей белобрысых, для пашен
И для нас, если так и решим:
Небосвод, и да будет он нашим!
Наше солнце не будет чужим.
* * *
Теряю каждый день по дню,
А ночью — по звезде,
Друзей теряю и родню
В Твери, в Москве, везде.
Земля скупа и не вернет
И малости назад.
Весной теряю старый лед,
К зиме теряю сад.
Остановлюсь и оглянусь:
Не видно никого.
— Верни хоть что-нибудь мне, Русь!
— Вот ветер, на его.
Вот пыль тебе, вот зной, вот град,
Вот поле, вот и плуг,
И длинный перечень утрат,
Прощаний и разлук.
И чтобы ты когда-нибудь
Был рад потере сил, —
Вот смерть тебе и к смерти путь.
Он долог, как просил.
МОЛЕНИЕ НАПОСЛЕДОК
Гнездо в деревне разорю,
Швырну солому с крыши — вьюгам,
Себя в стаканы разолью,
Раздам друзьям, плесну подругам.
И не откажется никто,
И выпьют все, и в суматохе,
Чужие похватав пальто,
Погибнут без вести в эпохе.
Метель, метель, стели постель,
Я упаду на пух сугроба.
И лапником укроет ель
Кумач безвременного гроба.
Так быть могло, и шло к тому:
Однажды я из дома вышел, —
И жив еще, и не пойму,
Как уцелел, поднялся, выжил.
А зренья нет, и слух не тот,
И холодно в соломе солнца,
Одна печальница и ждет
Меня из странствий у оконца.
Иду по небу, как по льну,
Через приветы и проклятья,
К тебе прильну, к земле прильну
И не разжать уже — объятья...
ПОДСОЛНУХ
Мальчишка, чуть из колыбели,
У папки просит: “Сделай меч...”
И дышит запахом шинели
С его разжалованных плеч.
На глине, супеси, подзолах
Не быстро вырос паренек:
Среди подсолнухов — подсолнух,
Для деда с бабкой — огонек.
Когда в стране вскипели споры
И разъярились голоса,
Он защитил свои просторы,
Свои деревни и леса.
Упал, простреленный навылет,
На Красной Пресне в октябре,
И по нему рябина выльет
Всю кровь, все слезы на заре.
Над поминальною закуской
Не произносим слово “Месть!”...
Таким он был, обычным русским.
Не плачьте, русские,
Мы — есть!
РУССКИЙ НАРОД
Жует и бороду лохматит,
И собирает крошки в рот, —
Еще живет...
— А, может, хватит?
Ведь тыщи лет тебе, народ.
Поди, устал, пора на печку
Иль прямиком в уютный гроб.
Венок оплатим, купим свечку,
Попов заставим, пели чтоб.
Не сомневайся, честь по чести
Зароем в землю — прикажи!
Живет. И ластится к невесте.
И подновляет этажи.
Не собирается в могилу,
Еще не старый он казак.
И копит, копит, копит силу
И молодеет на глазах.
Ты погляди, какие лица
Сияют славой, просто шик!
На тыщи лет, как говорится,
Еще нас хватит, гробовщик...
СЛЕД ПО СЛЕДУ
Остались ноги у колосса,
И голова цела, хотя
С колес Россия на колеса
Перемещается, кряхтя.
Из века в век одно и то же...
Какие жуткие в ночи
Из-за бугра к нам лезут рожи,
И мы их бьем о кирпичи.
Бывало, встанем на колени
И восхищаемся кнутом,
И тут встает над нами Ленин,
И что с того? И что потом?
Куда ни гляну, где ни еду,
В какие дебри ни вхожу, —
Пересекаю след по следу,
По кругу заново кружу.
И не понять, какая сила
И кем нам заново дана,
Чтоб устояла ты, Россия,
И ныне, в э т и времена.
Меняешь путь, меняешь рельсы,
Хоронишь мертвых и живых
И учишь нас: точнее целься
И бей врага под самый дых.
И не велишь себе перечить,
Когда грядущее темно.
Прощай, Россия! И до встречи!
Конечно, если суждено.
Валентин Сорокин • Слово о друге (Наш современник N9 2002)
К 65-летию поэта Вячеслава Богданова
(1937—1975)
СЛОВО О друге
Если бы судьба дала Вячеславу Богданову пожить еще десять-пятнадцать лет, он стал бы, несомненно, очень крупным поэтом.
Поэты, вышедшие из рабочей среды, должны приобретать знания и литературный опыт по дороге к заводской проходной. А знания и опыт, приобретенные в цехе и помноженные на знания и опыт духовного мира, безусловно, дают писателю то, чего не даст ему ни одна аудитория.
Вячеслав Богданов быстро шел к своему призванию, зорким глазом оценивая пространство, которое он был обязан “обжить” вдохновением и словом:
Горела степь багряным цветом
И наплывал закатный мрак.
Стекали травы в буерак,
Перепела рыдали где-то.
Посмотрите, какая осторожная тревога художника выразилась в строфе!.. Он словно бы готовит себя, душу и сердце к чему-то сильному и большому. Имя этому — природа, дарование, совесть... Главное в поэте — чуткость к музыке жизни, к ветру Родины.
Камыш и тот, заслушавшись, притих.
Звала меня таинственная сила.
Но песня глуше,
Глуше каждый миг,
Все дальше уходила.
Вячеслав Богданов все больше и больше “прирастал” к синеве и раздолью не только потому, что он пришел на завод из деревни, но и потому (даже вероятнее всего, потому), что, рано познав железный труд, железный огонь, железное дыхание мартенов и домен, не мог не припасть на колени перед бессмертным бегом грозы, перед блеском и шумом моря.
Все, что создал человек гуманного на земле, — все на благо земли, а не на ее разрушение. И железо добыл человек — на благо жизни!
Я свой путь продумываю снова.
Как весенний улей — голова...
Все ошибки переплавлю в слово
На огне кровей и торжества!
Такое не скажешь походя. Такое надо сначала завоевать длинными годами, протекшими по огненным желобам домен и мартенов... На труде замешана человеческая воля, на труде восходит и талант человека. Вячеслав Богданов был очень трудолюбив. Прекрасный слесарь. Настоящий, без бахвальства и “чумазости”, рабочий. Ныне — рано ушедший русский поэт...
На Урал он приехал из черноземной Тамбовщины. Худой, тихий, совестливый. Отец его погиб на фронте. Мать — день и ночь на колхозной работе. Встретились мы с ним на пороге школы ФЗО № 5 в 1953 году в Челябинске. Сразу подружились, похожие друг на друга биографиями, любовью к стихам, к свету...
Пришли в литературное объединение Челябинского металлургического завода. Ныне — это одно из самых сильных литературных объединений, из которого вышли двенадцать членов Союза писателей СССР. Мы уважительно и любовно относились к творчеству Людмилы Константиновны Татьяничевой и Бориса Александровича Ручьева. Постоянно встречались с Михаилом Львовым. Гордились своими земляками.