Страница 43 из 75
Известно, что Ахматова, настрадавшаяся со своим единственным сыном, любила чужих детей. С какой нежностью и заботой относилась она, например, к соседскому мальчику, ласково прозванному ею Шакаликом, в ее лениградском "Фонтанном доме". В трехтомных "Записках об Анне Ахматовой" Лидии Чуковской есть такая, допустим, запись от 6 декабря 1939 года: "3аплакал Шакалик. Анна Андреевна поспешила к нему: оказывается, родители ушли в кино, и он один. Я простилась".
Вполне возможно, что так же ласкова была Ахматова в Ташкенте и к пятилетнему соседу Эдику, но документальных свидетельств этого нет, а вообразить себе такое отношение к Радзинскому даже в детстве мне почему-то трудно, каюсь.
Однако дело не в этом. Станислав Адольфович, продолжая свою "жизнь под топором", недурно устроился работать в местное издательство, а Софья Юрьевна, обнаружив отменную тороватость, развила бурную деятельность в сфере быта, правда, не без промашек. Так, с одной стороны, она могла в ту скудную пору где-то раздобыть утку, зажарить ее и угостить соседей, - об этом свидетельствует запись Л. Чуковской от 12 мая 1942 года. С другой, она взялась устроить прописку Ахматовой, что было делом весьма насущным, важным, связанным с карточками, пайком и т. д., но... Вот что читаем в записи Чуковской от 16 декабря 1941 года в связи с возбужденным состоянием Ахматовой: "Во всем виновата лентяйка Радзинская, которая взяла на себя прописку и поленилась. Теперь клянется все сделать". Однако спустя четыре дня, 20 декабря, новая запись об этом: "Прописки все еще нет, и меня это сильно тревожит. М-mе Радзинская не прописывает и мне не дает". Еще через два дня, 22 декабря: "После проверки выяснилось, что m-me Радзинская не сделала решительно ничего... Она вот уже два месяца лжет, путает, обещает, но сама ничего не делает и другим не дает... Вся загвоздка в неряшливости и лени Радзинской". И только 28 января 1942 года: "М-mе Радзинская наконец прописала Анну Андреевну... Месяцы ленилась прописать, что грозило всякими неприятностями". Но только ли в лени было дело?..
Вокруг знаменитой поэтессы вился рой литературных бабочек и писательских жен. Чуковская называет их придворными дамами, сама поэтесса "вязальщицами". Было много пересудов, сплетен, ссор, раздражавших Ахматову. Тут весьма примечательны такого рода записи в дневнике Чуковской. 28 мая 1942 года: "После сведений о городских сплетнях, чудовищных по глупости, пошлости и неприятности (но едва ли превосходивших в этом нынешние телесериалы Эдварда Радзинского. - В. Б.), сообщенных мне Беньяш, Радзинской и Риной, я решила, что должна рассказать А. А., что уже говорят о ней в доме №7..." 2 сентября того же года: "Почтальон не принес ничего. (Зато) Радзинская - со всей грязью дома №7..." 15 ноября того же года: "Вчера я зашла к Радзинской ...Ушла от Софы отравленная..." 7 февраля 1942 года Чуковская записала: "А. А. пошла меня провожать... Мы шли. Она жаловалась на ссоры и склоки Беньяш, и О.Р., и Радзинской. Совсем придворные дамы, как я погляжу!" 10 мая этого же года: "Вчера Радзинская предложила Ахматовой какую-то услугу. А. А. отказалась и сказала так: "Нет, нет, если я позволю сделать это, то сама перейду в стан вязальщиц, надену очки, возьму спицы, сяду над помойной ямой, как они, и буду обсуждать Ахматову".
6 мая того же года: "Сидя у Радзинских (как видно, тут был главный центр сплетен. - В. Б.), А. А. в шутливой форме предложили основать "Общество людей, не говорящих худо о своих ближних". На другой день, когда Чуковская затронула эту тему, Анна Андреевна разъяснила ей: "Разумеется, я не намерена организовывать никакого общества. Я просто хотела намекнуть присутствующим (интересно, был ли среди них Эдик? - В. Б.), что не желаю слышать каждую минуту гадости об одном из наших коллег, - будь то Уткин, П(огодин?) или Городецкий. Мы здесь живем так тесно, что нужно принимать меры, чтобы сохранять минимальную чистоту воздуха".
Этих слов великой поэтессы пятилетний Эдик не слышал, и они не могли поколебать фундамент той школы сплетен и гадостей, которую он прошел в самом нежном и впечатлительном возрасте в ташкентском салоне своей матушки m-me Радзинской и которую (школу) столь многоуспешно обогащает и двигает вперед ныне.
Между тем, пристрастием к сплетням и склокам колоритность мадам Радзинской отнюдь не исчерпывалась. Она могла отмочить и такой, например, номер. Однажды упоминавшаяся Раиса Моисеевна Беньяш, театральный критик, пригласила в гости Анну Андреевну, Чуковскую и Радзинскую. В ожидании Ахматовой между двумя дамами произошел такой разговор: "- Я собиралась купить по дороге вино, - сказала Радзинская, - но, по-видимому, сегодня не стоит этого делать, раз А. А. нездорова". Казалось бы, все понятно. Однако на другой день Анна Андреевна отчитала Чуковскую: "Вчера Радзинская заявила: "Я хотела принести вина, но Лидия Корнеевна и О. Р. запретили мне, так как вам сегодня нельзя пить". Я пришла в ярость. Как!.. Меня изображают перед чужими людьми безвольной тряпкой, алкоголичкой, от которой необходимо прятать вино! при которой нельзя пить! На вопрос Радзинской вы должны были ответить: "Купите вина, но Ахматова, конечно, пить не станет". Каков фортель выкинула m-me!..
Не так ли точно и сынок ее ныне свои собственные нечистые проделки приписывает другим. Например, распространяя клевету о непристойном поведении матери Сталина в молодости, представляет дело так, будто это не он измыслил, а писала ему некая М. Хачатурова. Позвольте, а кто это? Откуда взялась? Когда писала? В связи с чем? Почему ей надо верить? У нас-то точно указаны и место эпизода - Ташкент, и время - 16 февраля 1942 года, и названы по именам участницы эпизода, иные из которых широко известны и совершенно не заинтересованы в очернении мадам Радзинской. Укажем еще и печатный источник: "3аписки об Анне Ахматовой", "Согласие", 1997, т. 1, стр. 394. А таких Хачатуровых я вам целую дивизию соберу... Как видим, справедлива поговорка: яблоко от яблони недалеко падает.
Но самое выразительное место в конце тома... В первых числах - начале декабря 1942 года Радзинские уехали в Москву. Ахматова и Чуковская пока оставались, и вот однажды на прогулке Анна Андреевна вдруг сказала: "А знаете, Радзинские-то ведь оказались бандитами. Он сам признался, что брал все время себе мой паек - весь мой паек... Вы подумайте! Холодные, спокойные бандиты. Это после стольких демонстраций заботы и преданности".
- Кому же это он признался?
- Фаине Георгиевне (Раневской).
Я молчала. По-видимому, раздраженная моим молчанием, она несколько раз повторила слова о бандитизме" (там же, стр. 514).
Не берусь судить, насколько права была великая поэтесса в столь тяжком обвинении родителей Эдика. Тем более что Чуковская пишет о Раневской так: "совершенно растленная Фаина, интриганка, алкоголичка, насквозь нечистое существо" (стр. 505).
Если Ахматова все же права, то многое в ее отношениях с Радзинскими, в частности пленительный эпизод с жареной уткой (стр.445), предстает в неожиданном свете. Не была ли эта жареная утка скорбным фактом холодного бандитизма?..
Однако, не вдаваясь в подробности событий почти шестидесятилетней давности, приходится все же признать, что когда Радзинский-младший на всю страну заявляет ныне, будто какая-то Н. Гоглидзе писала ему: "Говорят, Сталин открыто называл свою мать чуть ли не старой потаскухой. Она должна была зарабатывать на жизнь, на учение сына, и ходила по домам к богатым людям. Она была совсем молодая. Дальнейшее легко представить", - приходится признать, что перед нами факт литературно-исторического бандитизма писателя Радзинского, пользующегося услугами грузинских и армянских проституток, если эта Хачатурова и эта Гоглидзе, которой "дальнейшее легко представить", не плод его собственного умственного распутства.
Книгу Владимира Бушина "Честь и бесчестие нации" можно приобрести в киосках издательства "Республика" (Миусская пл., д. 7), приемной "Правды" (ул. "Правды", 24), Союза писателей России (Комсомольский проспект, 13). А также можно запросить, желательно сообщив свой телефон, по адресу: