Страница 59 из 73
— Это военный поезд, — процедила сотрудница. — Иностранцам на него нельзя.
— Тогда почему, — поинтересовалась я, — цены на билеты в С-8 указаны в американских долларах под заголовками, написанными по-английски?
— Этот поезд всегда пуст, — настаивала она. — Без сопровождения в нем ехать опасно.
Сердце забилось сильнее. Нам с нашим нелегальным грузом пустой поезд подходит как нельзя лучше. Я заверила, что буду под надежной защитой двух крепких молодых людей и еще кучи разных вооруженных знакомых.
— С-8 ходит не каждый день, — возразила сотрудница агентства.
— Но именно сегодня ходит, — проговорила я, размахивая расписанием.
— Он идет очень медленно.
Лишь на двадцать минут медленнее своего брата-экспресса — большая ли разница, если ехать сорок четыре часа?
— Он не останавливается в Кукфыонге, — не унималась она. — Вам придется сойти в Тханьхоа.
Я поразмыслила. Вообще-то, поезд останавливался в Кукфыонге по расписанию, но если уж ей так хочется, можем переплатить за лишнюю остановку и просто сойти пораньше. Я согласилась.
Она оторопела, но быстро пришла в себя.
— Вам нельзя сходить с поезда до конечной остановки — Ханоя, — сообщила она.
Из Ханоя мы сможем доехать до Тханьхоа, когда С-8 отправится обратно, через сутки.
Я покачала головой. Она злобно зыркнула на меня. Разговор зашел в тупик.
— Я должна поговорить с боссом, — заявила она и собралась уйти. Я знала, что она не вернется до тех пор, пока мне не надоест ждать и я не уйду с вокзала.
— Да, я тоже, — выпалила я и встала вслед за ней.
— Он не говорит по-английски, — самодовольно процедила она.
— Не говорит? Ну и что? — ответила я по-вьетнамски.
Она изумленно вытаращилась на меня и села.
— Паспорт, — рявкнула она и протянула руку.
Я выиграла. И постаралась быть вежливой:
— Три билета, пожалуйста. И спасибо за помощь.
— Три?
Ее пластиковая улыбка превратилась в хищный оскал.
— Три паспорта, пожалуйста.
У меня был только мой. Мне никогда не приходило в голову, что для внутренних переездов во Вьетнаме тоже нужны паспорта.
— Нет паспортов — нет билетов.
Она захлопнула билетную книжку и торопливо заперла ее в ящик:
— Вернетесь потом.
Колесить по городу в поисках Джея и Йохана не было времени. У меня не осталось другого выбора, как устроить скандал. Когда это не произвело впечатления, я решительно ступила на лестницу, ведущую на второй этаж.
— Обед! — крикнула сотрудница мне вслед. — Никого нет на месте.
Я даже не остановилась.
— Я продам вам билеты, — признав свое поражение, сказала она.
Не успела она отпереть ящик, как я уже вернулась на свое место.
— Запишите другие номера паспортов, — приказала она, подвигая ко мне толстую регистрационную книгу.
Я кивнула и принялась записывать циферки. Номер паспорта Йохана состоял из номера моего «ниссана» и телефона; для Джея я выбрала мамин день рождения и свой регистрационный номер в банке. Сотрудница выдернула у меня книгу.
— Вы должны вернуться до шести и показать мне паспорта, — коротко сказала она.
Я кивнула, соблюдая вежливый ритуал, согласно которому должна была ей поддакивать. Она выписала билеты и протянула их мне. Два билета были в шестиместном купе, один — через два вагона. Я запротестовала.
— Ничего не могу сделать, — ответила она и с финальным хлопком закрыла билетную книжку. — Мы продаем только два места на вагон. Остальные пассажиры сядут в Хюэ.
Хюэ, подумала я, на полпути до Кукфыонга. К тому времени я успею договориться с кондуктором.
Я встала и ушла.
Мы с Йоханом встретились на рынке ровно в четыре, но не увидели ни одного гиббона. Чуть раньше случился настоящий полицейский налет, и лавочники были вынуждены свернуть торговлю.
— Приходите завтра, — сказал один из них, отмахиваясь от нас.
Мы посовещались. Билеты на поезд обошлись в несколько сотен долларов, а вероятность сдать их и вернуть деньги была ничтожной. В отчаянии мы стали наводить справки о раненом гиббоне, спрятанном где-то в городе.
— Он далеко. Сто километров, — ответила хозяйка лавки. — Приходите завтра.
Но завтра было бы уже слишком поздно. Мы в печали собрали питомцев и уехали из Сайгона.
Шестиместное купе значительно уменьшилось в размерах с тех пор, как я ехала в таком же в Лаокае. Четыре клетки с животными, рюкзаки и двухдневный запас еды для девяти голодных ртов заполнили почти все свободное место. Проходивший мимо кондуктор заглянул за рваную шторку и ворвался в двери, подняв трезвон. Я замерла от страха и оглядела наши вещи. Клетки были хорошо замаскированы, но издавали странные царапающие звуки. Я уже знала, что это звуки леопардов, которые жаждут игр и развлечений. Если у орла вырвется характерный свист, пронизывающий до костей, весь поезд будет знать, что у нас за груз. Несмотря на разрешения на вывоз, которые я подделала, поставив даже фальшивую официальную печать, мы по-прежнему везли нелегальный контрабандный товар. Если бы кондуктор обнаружил животных, то конфисковал бы их или, чего хуже, попросту выбросил в окно.
Мы стали разговаривать громкими голосами. Йохан запел гимн Германии. Я зашуршала бумажкой, на которой начала писать письмо. Сам того не зная, кондуктор помогал нашей маскировке, так как принялся орать и расхаживать по купе туда-сюда. Почему в купе три человека, а билета два, возмутился он. Увы, билет в другой вагон достался Йохану. Его немедленно заставили уйти.
Я вежливо спросила, не могли бы Йохан с Джеем поменяться местами на протяжении поездки. Нет, это было категорически запрещено. Не мог бы Йохан иногда заглядывать к нам, если другие места так и останутся незанятыми? Ни в коем случае. И кстати, где мы собираемся спать? Ведь две верхние полки, положенные нам по билетам, завалены нашими вещами. Я возразила, что в купе еще четыре свободных места. Может, мы могли бы…
— Запрещено, — отрезал кондуктор.
— Пол, — осенило меня. — Мы могли бы расстелить одеяла…
— Нельзя.
— Если нужно, — солгала я, — мы можем спать на одной полке…
— Она наверняка обрушится под таким огромным весом, — отрезал кондуктор, не стесняясь жестокой правды.
Он ушел, но перед тем приказал сложить вещи в альков над дверью, то есть каким-то образом уменьшить груз объемом в несколько кубических ярдов до пары футов. Следующий час я провела за новым вариантом игры в «лису, утку и зерно», пытаясь разместить гиббона, орла и леопардов в крошечном алькове, да так, чтобы острый, как бритва, клюв не задел ненароком высунувшийся хвост, а любопытные пальчики не надергали перьев из без того плешивой макушки.
Часы сменяли друг друга под мерный стук колес и торопливые кормления украдкой, в ночной темноте. С тех пор, как леопардов начали кормить полноценно, у них появилось много нерастраченной энергии. Малышка гиббон нуждалась не только в еде, но и в опеке. Поскольку Йохана прогнали, я должна была кормить, чистить и веселить весь наш неуправляемый зверинец. Я развесила полотенца на средних полках, устроив леопардам импровизированные джунгли, и выяснила — увы, слишком поздно, — что орлы инстинктивно направляют струю экскрементов за пределы своей территории, чтобы не пачкать пространство вокруг себя. Мне стало казаться, что купе все уменьшается и уменьшается, ведь в нем барахтались восемь грязных существ и каждый пытался отвоевать хоть немного пространства и воздуха. Из купе все сильнее воняло бездомными кошками, и это увеличивало риск быть пойманными. Иногда я приоткрывала окно, но рассказы Тило о гиббоне, простудившемся на закате и умершем к рассвету, были еще свежи в моей памяти и вынуждали закупорить окна и двери.
К середине второго дня мы пересекли границу демилитаризованной зоны, и солнце вдруг пропало. Я выглянула в окно и увидела серый, угрюмый ландшафт. За месяц пребывания на юге, во влажной сайгонской жаре, я напрочь позабыла о северных холодах и сырости. Температура упала на двадцать градусов за столько же минут, и жаркая духота в купе сменилась ледяной сыростью. Ничего не сохло — ни полотенце, которое я постирала и вывесила на ночь за окно, ни жалкий котенок, который свалился в миску с водой и теперь спал у меня на груди, словно промокший клубок шерсти.