Страница 9 из 46
Легкое дуновение ветерка шевельнуло волосы киммерийца, и вместе с ветром пришел голос. Хриплый, клекочущий…
– Кровь! Теплая красная кровь!
– Рорта?
– Я-а-а… Кровь, кровь! Крр-роовь!
– Где ты?
– С тобой, киммериец. Невидимый, на твоей спине, у твоего плеча, рядом с твоим ухом… Кровь, кровь!
Конан сплюнул в темную пропасть под ногами.
– Все-таки ты - вампир, трухлявое топорище!
– Не-е-ет… Я - боец. Я убиваю для потомков Гидаллы, и смерть их врагов дает мне жизнь. Сейчас я должен утолить голод. Стигийской кровью!
– Будет тебе кровь. Только у стигийцев она похожа на шакалью мочу - такая же едкая, жидкая и вонючая. Я бы побрезговал. Клянусь Кромом!
– Кровь мести пьянит, потомок Гидаллы, и вкус ее сладок. Помни только: мне годится лишь та кровь, что взята в бою.
– Я не режу беззащитных, - буркнул Конан. Он задрал голову вверх: до зубцов башенного парапета оставалось три длины копья. Он уже видел панцири солдат, блестевшие в лунном свете, и черные перья, что развевались над бронзовыми шлемами. Черные перья… Скоро они станут багровыми!
Хриплый голос Рорты бубнил за спиной, требовал, торопил. Конан ухмыльнулся.
– Спешишь поужинать, приятель? Тогда прикуси язык, если не хочешь, чтоб тебя услышали.
– Меня не услышат. Меня можешь слышать только ты. Кровь, кровь! Крр-роовь!
До верха башни осталось две длины копья, и Конан удвоил осторожность. Он карабкался по камням словно барс, запуская скрюченные пальцы-когти в щели меж гранитных плит; его стальной клык висел за спиной - нетерпеливый, жадный, жаждущий. Похоже, близость схватки лишала Рана Риорду разума - если у него было нечто похожее на разум.
Одна длина копья. Судя по голосам, наверху сторожили четверо. Разгоняя сон, они то вступали в перебранку, то вызванивали рукоятями мечей по панцирям нехитрую мелодию походного марша, то принимались хвастаться - кто сколько срубил шемитских голов да завалил шемитских девок. Конана это злило: Белит тоже родилась в Шеме и до того, как сделаться владычицей Черного Берега, побывала в лапах стигийцев. Вдруг солдаты смолкли, и через несколько мгновений он уловил звук откупориваемой фляги и потом - призывное бульканье. Вино! В горле у киммерийца сразу пересохло, перед глазами полыхнул яростный огонь; змеей проскользнув между зубцами парапета, он распустил узел на груди и поднялся, сжимая секиру в руках.
Стражей и в самом деле оказалось четверо. Двое стояли на противоположных сторонах башенной площадки, наблюдая за стенами, еще пара - у самых каменных зубцов. Эти, отложив копья и щиты, поочередно угощались из фляги - да так и застыли, когда перед ними возник обнаженный гигант с огромным сверкающим топором.
Конан, однако, не медлил. Он даже не стал поднимать секиру - ударил словно копьем. Острие вошло солдату пониже подбородка, угодив в нашлемный ремень; тот лопнул, шлем загрохотал по камням, а следом рухнул и его хозяин. Второй стигиец отбросил флягу и потянулся было к мечу, но Рана Риорда свистнула в прохладном ночном воздухе, и лунный ее полукруг опустился воину меж плечом и шеей. Конан почти не ощутил удара: огромное лезвие рассекло бронзовый панцирь разом и на груди, и на спине, и вышло из левого бока стигийца. Раздался странный звук, словно какой-то большой зверь нетерпеливо и жадно всасывал воду; потом - знакомый клекот:
– Кровь! Крр-ровь! Крр-роовь! Еще!
– Погоди, - сказал Конан и, вырвав флягу из мертвой руки, осушил ее в пять глотков. Вино было холодноватым и кислым, дешевый напиток солдатни, но жажда сразу отступила. Теперь киммериец чувствовал себя гораздо лучше.
Отшвырнув фляжку, он бросился налево, к третьему из стражей, уже выхватившему меч. Последний из солдат, наставив копье, бежал к нему, жутко оскалив зубы и топоча по камням подкованными башмаками. Противник Конана - тот, что с мечом - оказался, видать, из ветеранов; ловко подставив щит под удар, он послал вперед короткий клинок, целя киммерийцу меж ребер, в самое сердце. Мог ли он знать, что щит из прочного железного дерева, обтянутый дубленой кожей, обитый бронзовыми бляхами, был для Рана Риорды куском шелковой ткани, полоскавшейся на ветру? Серебристое лезвие и рассекло его точно ткань, без всяких усилий. Верхний рог стального полумесяца полоснул стигийца по горлу и поперек груди; потом раздался прежний хлюпающий звук - секира высасывала из побежденного влагу жизни. Вырвав ее из мертвого тела, Конан обернулся, готовый отразить удар копья, но последний из стражей, бросив оружие, мчался к лестнице. Мчался без крика, без вопля; похоже, от ужаса перехватило горло.
– Скорее! - проклекотал Рорта. - Скорее! Кидай!
– Сам знаю, - буркнул киммериец.
Секира вырвалась из его рук стальной птицей, и воин упал с перерубленным позвоночником. От ступеней, что вели вниз, в темное чрево башни, его отделяли четыре шага.
Конан огляделся. На просторной башенной площадке валялись трупы, сухие, как мухи, высосанные пауком; над стенами же Файона царило молчание - если не считать далекой переклички часовых. Видать никто из них не услышал шума короткой схватки. Да и понятно: кроме звякнувшего о камни шлема, все противники киммерийца расстались с жизнью на удивление тихо.
Он поднял свою набедренную повязку, скатанную в жгут, и обмотал ее вокруг пояса. Взял еще сумку с припасами, что валялась в углу площадки; больше ничего от мертвых стигийцев он не хотел. То были простые солдаты, и на их телах вряд ли удалось разжиться чем-нибудь ценным.
Пристроив секиру на плече, Конан направился к лестнице.
– Доволен? - он стиснул сильными пальцами древко, точно подавая сигнал своему невидимому призрачному спутнику.
– Мало, - проскрежетал дух, - мало! Помню я, на равнинах Валузии кровь текла рекой, хлестала по оси колесниц. Я убивал и пил, пил и убивал! И сила моя крепла.
– То была солдатская кровь, - возразил Конан. - Много ли в ней проку? Скоро я угощу тебя кровью черного жреца. Вот лакомое блюдо!
Рана Риорда что-то пробормотал и смолк. Они продолжали спускаться в недра гигантской башни, не встречая никого; похоже, это укрепление, выходившее к речному берегу, охраняла лишь четверка часовых, которых киммериец уже прикончил. Лестница бесконечной спиралью вилась в узком проходе, и Конан с напряжением ждал, что за очередным поворотом откроется выход в какой-нибудь коридор. Но коридора не попадалось, и он решил, что спустится вниз, где наверняка были двери, выйдет во двор и там прикинет, куда мог забиться проклятый змееныш Сета.
Внезапно топор дрогнул у него в руках, и хриплый голос Рорты прошелестел:
– Кровь! Теплая красная кровь! Много крови!
– Где? - Конан оглянулся; кроме глухой каменной кладки слева и справа он не видел ничего.
– Чую, - шептал над ухом призрак, - чую! Тут, за стеной! Руби!
– Рубить камень? Клянусь Кромом! К чему портить добрую сталь?
– Не испортишь! Я взял уже четыре жизни! Сила моя растет! Руби, киммериец!
Конан не стал спорить и, размахнувшись, обрушил топор на внутреннюю стену. Файон строили в незапамятные тысячелетия, и камни его потрескались и раскрошились под действием времени, которое властно даже над гранитом. Теперь каменные блоки держались не столько засохшим известковым раствором, сколько собственной неимоверной тяжестью. Внизу башни, где находилась темница Конана, толщина стены достигала восьми локтей, и здесь, на половине высоты, она вряд ли была уже. Но секира вошла в древние камни словно отточенный нож в кусок сыра; посыпался щебень, большой каменный блок рухнул на ступени и с грохотом покатился вниз. Нашумим, перебудим весь гарнизон, подумал киммериец, быстро отскочив в сторону.
– Руби! - заклекотал Рорта. - Руби! Кровь! Много крови!
Несколькими мощными ударами Конан расчистил проход. Перед ним открылась гигантская камера; вероятно, она занимала половину высоты башни. В бронзовых кольцах, врезанных в стены, пылал десяток факелов; два из них обрамляли маленькую железную дверь, притулившуюся в самом низу. Вероятно, Конан добрался бы до нее, спустившись по лестнице, но сбить чудовищной толщины засов оказалось бы не легче, чем прорубиться сквозь камень. Впрочем, для Рана Риорды и то, и другое проблем не составляло.