Страница 77 из 101
Я поехал к заливу Поликастро и скоро оказался в Калабрии.
Калабрия — самая романтичная и самая неизученная из девятнадцати областей Италии. До недавнего времени она была отделена от полуострова горами, отсутствием дорог, малярией, а вплоть до XX века — бандами. Еще в 1912 году Бедекер предупреждал читателей, что им следует прежде запастись рекомендательными письмами к местной знати, у которой они смогут остановиться, поскольку гостиницы были лишь в более крупных городах, да даже и там — весьма жалкого свойства. В Ломбардии и Тоскане итальянцы до сих пор содрогаются при одном упоминании Калабрии. Они скорее проведут отпуск в Конго, чем в этом итальянском регионе.
Трансформация Калабрии — возможно, я употребил слишком сильное слово — берет начало с 1950 года, когда итальянское правительство открыло Фонд развития Южной Италии — «Касса дель Меццоджорно». Он влил в Юг миллионы и продолжает это делать: строит дороги, развивает промышленность, культивирует землю, осушает болота и даже реставрирует античные замки и соборы. С бандитами давно покончили, и даже с малярией распрощались. Построили отели с кондиционерами, бассейнами в тех местах, где лишь несколько лет назад трое или четверо писателей, отважившихся приехать в Калабрию, довольствовались лишь гостиницами, населенными клопами. Думаю, что два других фактора в пробуждении Калабрии из ее средневековой комы нельзя преувеличить. Это — автобусы, связавшие горные деревушки с городами и, возможно, самое главное — телевидение, открывшее новый мир. Оно же оказало деструктивное влияние на местные диалекты. Следует также отметить дешевую готовую одежду и нейлон. Все это преобразило внешность женского населения.
О Калабрии писали лишь несколько англичан. Наиболее известные — Генри Суинберн (1790), Кеппел Крэйвен (1821), Рэмидж (1828), А. Стратт (1842), Эдвард Лир (1847), Джордж Гиссинг (1901), Норман Дуглас (1915), Эдвард Хаттон (1915) и Э. и Б. Уэлптоны (1957). Не слишком большой список исследователей. Эти писатели ехали верхом или ходили пешком вплоть до начала XX века, пока не появилась железная дорога — одноколейка, проложенная возле моря. Она до сих пор выделяется на местности. Двадцатипятилетний Рэмидж шел пешком в дорожном костюме собственного дизайна — «длинная куртка из белой мериносовой шерсти, с просторными карманами, в которые я засунул карты, записные книжки. Надел брюки из нанки, шляпу с большими полями, белые ботинки и захватил зонтик — самый ценный предмет, защищавший меня от палящего солнца». Рэмидж был эксцентричнее самого Эдварда Лира, который последовал его примеру и отправился в Калабрию спустя пять лет. Он был Упрямым шотландцем: в случае опасности вытаскивал зонт и оказывал сопротивление. Шел пешком, а если подворачивался случай, садился на мула. Однажды ехал в повозке, которую тащили буйволы. Эдвард Лир путешествовал с Другом — Джоном Проби. У них был отличный гид, с ружьем и лошадью, на которую они погрузили багаж. Ценность книги Лира, на мой взгляд, не в описаниях местности и не в рисунках, которые романтичны до неузнаваемости, а в характеристике знати Калабрии, жившей в середине XIX века. Как и можно было ожидать от автора сказки «Кот и сова», Лир с юмором описывает обеденные приемы, например в Стиньяно, когда самый младший член семейства вскарабкался на стол и нырнул в кастрюлю с горячими макаронами.
Все путешественники XX века передвигались на поезде. Так путешествовали Гиссинг и Норман Дуглас, хотя Дуглас и пешком много ходил. Гиссинг, будучи инвалидом, мало что увидел в Калабрии. Норман Дуглас побывал здесь не однажды, многое увидел, и его «Старая Калабрия» стала классикой. Это — теплая доброжелательная книга, полная очарования, юмора и эрудиции, свойственных автору.
Я приехал в маленький прибрежный город Прайя-а-Маре, который, оказывается, готовился к туристскому буму. В это, как я уже и говорил, здесь все верят. Строители заканчивали новые отели и кафе. Отель «Джолли» был полон, и мне посоветовали другую гостиницу, которая открывалась буквально в этот день. Она находилась на сером вулканическом берегу.
Должен сказать несколько слов об отелях «Джолли». Они появились на юге страны несколько лет назад и теперь распространились по всей Италии. Многие путешественники, впервые услышав о них, возможно, пожмут плечами, предвидя навязанные им современные развлечения, однако эти отели ничуть не веселее других гостиниц.[57] Я был так озадачен таким названием, что написал в администрацию отелей «Джолли» и попросил объяснения. Они ответили, что название связано со счастливой картой в колоде, известной как «джолли джокер», его взяли в подражание римско-миланскому экспрессу Сеттебелло. Его название произошло от бубновой семерки в популярной итальянской карточной игре. Поскольку в карты я не играю, то объяснение меня не просветило. К тому же я не припомню, чтобы мои друзья-игроки упоминали «джолли джокера». Как бы там ни было, отели «Джолли», как называют их итальянцы, проглатывая первый звук, способствовали перестройке Юга. В разных городах они разные, однако все обладают одним драгоценным достоинством: в них царит чистота, и сантехника работает безотказно.
Новый отель только-только открылся. Кухонные работники еще не появились, рабочие проводили испытание горячей воды, а администратор пока не сделал в книге регистрации ни одной записи. Меня приветствовали как первого клиента. Любезный старый крестьянин в форме портье отнес наверх мои чемоданы. Очень может быть, что его дед в остроконечной шапке выскакивал из-за скал и нападал на путешественников, а внук сейчас радостно принял от меня первые чаевые.
Свежее утро лишь подчеркнуло голубизну залива Поликастро. Он казался даже синее Неаполитанского залива, только здесь никого не было. Что за удивительная история — в наши суматошные дни увидеть дорогу, на которой на протяжении многих миль нет ни машины, ни человека! Пляжи тоже абсолютно пусты. Похоже, никто не приходит сюда полюбоваться морем, переливающимся всеми оттенками синего и зеленого цветов. Возможно, это огромное пространство ждет Улисса или Энея, а может, Ясона. Неужели Древняя Греция навеки зачаровала эту область Италии?
Размышляя над этим, я заметил двух женщин. Они шли босиком по краю воды. Каждая несла на голове амфору античной формы. Они ступали по белоснежной пене, а потом свернули в глубь территории. Ни разу я не видел, чтобы кто-то из них пошевелил пальцем, чтобы поправить амфору. Такое зрелище не часто увидишь, тем более что в Калабрию вот-вот придет туризм, но мне, по крайней мере, это удалось, и я буду лелеять это в своих воспоминаниях как атрибут золотого века.
Я повернул в горы и поднялся по дороге, чьи повороты и наклоны напомнили мне об Абруццо. Дорога привела в отдаленную деревню с населением около четырех тысяч человек. У нее статус города, а называется этот город — Лунгро. Живут здесь албанцы, говорящие на смеси албанского и итальянского языков. Они верны греческим традициям. В Лунгро есть собор, принадлежащий к одной из двух греческих епархий в Италии, второй собор находится возле Палермо в Сицилии. Появление автомобиля в Лунгро, да еще и со словом «Рома» на номерном знаке, стало сенсацией. За мной повсюду следовала толпа лохматых мальчишек. Так иногда в поле привязывается к чужаку стадо молодых бычков. Просто из любопытства. Когда я обернулся, улыбнулся детям и сказал несколько слов, они тут же развернулись и помчались прочь, потом снова объединились и продолжили преследование.
Я вошел в маленький собор, в котором, как и во всех греческих церквях, пахло протухшим ладаном. Это было непримечательное современное здание с иконостасом, украшенным хорошими современными иконами. Мой эскорт молчаливо следовал за мной, наблюдая за каждым моим движением. Очевидно, им хотелось знать, откуда я явился и зачем. В церкви было лишь несколько надписей, самой внушительной была доска, увековечившая в июле 1922 года визит в Лунгро папы Бенедикта XV, который, согласно надписи, восстановил достоинство собора.
57
Jolly (англ.) — веселый.