Страница 48 из 101
Глава шестая. Воспоминания о Великой Греции
Славе Таранто — по утверждению Ленормана в его работе «Великая Греция» — немало способствовал ввоз в Европу cattus domesticus, или домашних кошек. Полагают, что кошка явилась сюда из Египта или с Крита. Если это действительно так, то, вступив на священную землю, вы видите берег, к которому приставали корабли с философами, поэтами, купцами и завоевателями. Все они, как и вы, смотрели на место, куда ступило это существо, возмущенно покачивающее хвостом. Кошка соблаговолила разделить с нами жилье. Участия в таком переселении достаточно для того, чтобы обрести славу, а налить кошке первое блюдце молока или сливок — значит удостоиться невероятной привилегии. Давайте не будем слишком присматриваться к этой легенде: было бы невежливо с нашей стороны найти в ней изъян и оскорбить Таранто. И как же кстати то, что святой Катальдо (ирландец по происхождению) является покровителем города.
В античности город отмечали за его географическое положение. Известен он также и за выращивание морепродуктов. Хотя инвестиции и помогли Таранто развить сталелитейную промышленность и другие отрасли народного хозяйства, больше всего запоминаются его рыбные рынки и люди, выходящие на берег со связками иссиня-черных моллюсков и ведрами, полными устриц и других морепродуктов.
По продолжительности это занятие — одно из древнейших на земле. Таранто — греческий Тарас — был основан за семьсот лет до Христа, то есть две тысячи шестьсот лет назад. Мир за это время изменился: зарождались, расцветали и исчезали нации и города, но рыбаки Тараса — Тарента — Таранто, — кажется, бессмертны. Так же, как и много лет назад, выглядят их лица цвета кирпича, греческие носы и брови, похожие на усики у раков.
Тарас возник не так, как другие греческие города Южной Италии. Греки основывали колонии за пределами страны, посоветовавшись прежде с Дельфийским оракулом. Для этого у них имелись разные причины: сельское хозяйство не поспевало за ростом населения; колонистам хотелось торговать за морем; к тому же авантюрный характер греков не давал им усидеть на месте, но главное — это то, что бедная, каменистая почва не могла поддержать всех своих граждан. Однако жители будущего Таранто покинули дом по другой причине: их презирали как бастардов. Слово при этом использовалось менее приятное. Эти молодые люди родились в Спарте во время войны, длившейся девятнадцать лет. Армия тогда была далеко от дома. Недовольные своим статусом, они решили уехать из Спарты и образовать собственную колонию, где надеялись стать политически независимыми и заработать себе на жизнь. Так они и поступили. Тарас сделался самым знаменитым и богатым городом Великой Греции. В пору своего расцвета жители Тараса могли выставить на поле боя тридцатитысячную пехоту, не говоря уже о знаменитой кавалерии.
Я приехал в душный, жаркий вечер. Заходящее солнце нещадно поливало город. Таким я его себе и представлял — узкий остров с белыми домами у входа в голубую лагуну. Неподвижная вода раскинулась на шестнадцать миль. В ней отражалось южное небо. Два моста — по одному с каждого конца — соединяли остров с материком. Лагуну делили друг с другом рыбацкие суда и военные корабли, словно все они относились к временам Великой Греции и знать не знали о Риме.
Увы, я смотрел на все с болью и меланхолией. В чем дело? Я подумал, что простудился. Разозлившись на самого себя за то, что опростоволосился в самый важный момент путешествия, я печально поехал по прямоугольному новому Таранто, не зная, в каком отеле остановиться. Наконец, увидев хорошую парковочную площадку, выбрал гостиницу, в которой предлагали лишь номер и завтрак. Тем не менее все здесь было поставлено на широкую ногу. Отель недавно открылся, что характерно для меняющегося лица Южной Италии. Я вышел из лифта в полутемный, прохладный коридор, облицованный мрамором. Подумал, что интерьер соответствует моему настроению: все здесь напоминало о похоронах. Направился в номер с таким чувством, словно шел в гробницу Великой пирамиды. Одна стена в комнате была сплошь стеклянной, оттуда открывался вид на приятный городской сад, где старики сидели под деревьями, а дети гонялись друг за другом по посыпанным гравием дорожкам. Номер был — слава тебе, господи — оборудован кондиционером. Ванная явдялась образом итальянской страсти к far figura — желанию произвести впечатление. Начало этому заложил Голливуд, в фильмах которого актрисы нежатся в пышной пене. Из черных мраморных стен торчали хромированные краны. Все выглядело великолепно, за исключением того, что пробка в ванне не работала: она застряла в сливной трубе. Вероятно, это сделал ребенок, впервые увидевший такую современную ванную. В обычном состоянии я просто бы рассмеялся, однако нахлынувшая на меня депрессия проявила себя в полной красе. Я сурово высказал претензии по телефону (в номере имелись два аппарата). После звонка явился молодой человек в голубых джинсах, с гаечными ключами, торчащими из всех карманов. Вид у него, как и у всех водопроводчиков, был растерянный, словно его закабалила сила, справиться с которой было не в человеческих возможностях. Тихонько постучав по трубе, он сказал, что сделать ничего нельзя. Тут вошла горничная и выслушала наш спор. Это была крепкая деревенская девушка — невысокая, темноволосая, расторопная. Насколько могу судить, в ней не было ни одной черты, которой бы заинтересовался Пракситель. Она взяла меня за руку, словно шестилетнего ребенка, повела в ванную и быстро заговорила на местном наречии, из которого я не понял ни слова, и продемонстрировала самую простую вещь в мире — заткнула отверстие дорогой ванны мокрой губкой. Я был благодарен за то, что она понизила статус far figura до нормального уровня.
Затем я пошел к фармацевту. Итальянские фармацевты придерживаются латинской логики — продают лекарства. Здесь не продают фотоаппараты, часы, соли для ванной, косметические маски, зажигалки, карандаши, губную помаду или бритвенные лезвия. Это означает, что обычная фармация не забыла, с какой целью ее создали, и не важно, как далеко она ушла от Эскулапа. И в самом деле: здешние аптеки навевают ранние воспоминания, кажется, что вот-вот увидишь чучело аллигатора. Аптека, в которую я пришел, была хорошей. Здесь было темно и пахло лекарствами. Пожилой человек ученого вида вышел из тени, и я пожаловался ему на недомогание.
— Синьор, — сказал он. — Это всего лишь сирокко. Когда он пройдет, вы немедленно поправитесь.
— Но когда он пройдет?
Аптекарь передернул плечами и вздохнул.
— Кто может сказать? Один-два дня — не больше. Он дал мне мазь для губ, черного цвета. Она пахла так, словно ее приготовил кто-то из клана Медичи. Еще он мне дал флакончик с аспирином.
С удовольствием вспоминаю день, когда сирокко не стало. Прогуливаясь утром по саду, я радостно отметил, что мир выглядит и ощущается таким, каким был всегда. Депрессия ушла, и люди на улице снова улыбались и даже смеялись.
Теперь я был способен посетить новый Национальный музей совсем с другим чувством, нежели в предыдущие дни. Меня интересовали женщины, жившие в Тарасе за несколько столетий до новой эры. Мне кажется, что этот музей собрал самую большую в мире коллекцию греческих терракотовых статуэток. Говорят, их здесь почти пятьдесят тысяч, и это еще не все: когда строят новые здания и прокладывают подземные дороги, находят и другие статуэтки. Возрождение греческого Тараса в последние восемьдесят лет столь же сенсационно, как и обнаружение Помпеи и Геркуланума. Все чудесные экспонаты в музее были найдены на кладбищах Тараса. Их обнаружили, когда Таранто сделали морской базой и построили новый город.