Страница 6 из 47
Аврелий сжал губы, понимая, что Лукреция права: перед нею, взрослой и решительной женщиной, он действительно всего лишь мальчишка. И все же он не должен уступить ей.
— Очаровательная Лукреция, браслет украшал твою руку именно тогда, накануне смерти отца… Я могу доказать это, — заявил он.
— Каким образом? — спросила она, однако уже без прежней уверенности.
— В тот солнечный день ты долго сидела на скамье в перистиле, когда сушила волосы. А наутро мы получили известие о смерти отца, и я, проходя между слуг, взял тебя за руку, если помнишь. И заметил на коже несколько белых полосок, которые никак не совпадали с браслетом на твоей руке. Светлые полоски на твоем запястье были как раз той восьмиугольной формы, что и пластины исчезнувшего браслета с сапфирами.
— Глупости! Даже если то, что ты говоришь, правда, это еще ничего не доказывает. Я могла сидеть на солнце когда угодно.
— В самом деле, любезная Лукреция? Но ведь до того самого утра было довольно много пасмурных дней. А легкий загар держится, как известно, недолго.
Женщина закусила губу, терзаемая злостью и страхом.
— Советую поскорее вернуть мне эту драгоценность! У меня добрый нрав, и я легко мог бы закрыть глаза на забывчивость красавицы, — саркастически посоветовал Аврелий. — Но что касается дома на Целиевом холме… Такая обворожительная женщина, как ты, без труда найдет себе другое жилище.
— Но разве ты не знаешь, сколько стоит приличный дом в Риме? — возмутилась матрона, вне себя от бешенства.
— Тебе принадлежит пара комнат в инсуле, можешь переехать туда, — с иронией заметил Аврелий.
— Но эта конура под крышей в жалкой инсуле годится разве что для нищего. Неужели ты полагаешь, будто женщина в моем положении станет там жить! — возразила Лукреция, вся красная от возмущения.
— Подумав немного, я, пожалуй, оставил бы тебе дом, — спокойно продолжал Аврелий, надеясь, что голос не выдаст охватившего его волнения.
— Спасибо, дорогой Публий. Я всегда говорила, что ты добрый юноша! — воскликнула Лукреция, успокаиваясь.
Теперь или никогда, решил молодой человек, чувствуя, как колотится сердце. Лишь бы только не дрогнул голос.
— При условии, однако, что ты будешь платить мне за аренду так же, как платила моему отцу! — выпалил он одним духом.
От растерянности Лукреция открыла рот, не зная, что сказать.
— Можешь поразмыслить до вечера. Жду тебя в моей комнате после ужина, — заключил Аврелий, выпроваживая ее и не замечая при этом, каким новым, заинтересованным взглядом окинула его матрона.
Придет, решил он, исполненный неколебимого оптимизма юности. Потом тронул колокольчик, вызывая управляющего.
— Заходи, Диомед. Я вызвал тебя сюда, потому что не хочу, чтобы твой сын Парис слышал наш с тобой разговор.
Диомед медленно прошел и остановился в нескольких шагах от молодого хозяина.
— Я узнал, что, несмотря на жалкие гроши, которые платил тебе мой отец, у тебя есть имение в Пицине, дом на холме Эсквилии и ты помещаешь деньги в рост. К тому же из расходно-приходных книг выяснилось, что ты делал некие странные перечисления…
— Как ты узнал об этом, хозяин? — спросил управляющий поспешно, как человек, радующийся возможности снять с души тяжкий груз. — Я действовал очень осторожно и думал, что никакой счетовод не сумеет разоблачить меня…
— Это, разумеется, не моя заслуга. Это сделал Паллант, раб Клавдия, он изучил документы, страницу за страницей. Он непревзойден в том, что касается цифр. Скажи мне лучше, как ты объяснишь подобное предательство? Годами моя семья целиком и полностью доверяла тебе!
— Однажды я попросил у хозяина денег в долг, чтобы устроить своих родителей в деревне и купить свободу Парису, но он отказал. Тогда я взял некоторую сумму из сундука и осторожно вложил ее в выгодное дело. Через год у меня уже были имение, домик, небольшие деньги и освободившийся от рабства сын. И тогда я поспешил возместить взятое ранее с процентами.
— Ну а затем ты повторил эту игру еще несколько раз. И той ночью ты искал рубиновую печать? С ее помощью ты мог изготовить любой документ от имени моего отца. Значит, Умбриций не лгал, утверждая, что у тебя был ключ от сундука. Как тебе удалось раздобыть его?
— Однажды вечером много лет тому назад, — объяснил Диомед, — хозяин опьянел, как никогда, и внезапно уснул за столом. Мне пришлось перетащить его на кровать. Ключ висел у него на шее, а я знал одного кузнеца, который мог сделать мне тайком копию…
— Выходит, ты не раз использовал подпись семьи Аврелиев для своих сделок? — строго спросил юноша.
— Сделки эти, однако, оказались весьма выгодными, — уточнил управляющий. — Я заключал договора на земли и недвижимость, приобретая новые инсулы в Остии, молы в Таренте, огороды в Кампании, виноградники и даже мастерскую глиняных сосудов для хранения вина, оливкового масла и зерна у ворот Рима. Я поступал так, потому что был убежден — твой отец пустит все на ветер и погубит нас всех. Но, уверяю тебя, я всегда возвращал все, что брал в долг!
— Тем не менее, ты совершил очень тяжкий проступок.
— Я готов отвечать, хозяин. Как только я увидел, что ты уносишь к себе счета, сразу понял, что пропал, и приготовился к худшему. У меня уже давно хранится веревка, чтобы повеситься, если моя игра раскроется, и теперь пришло время использовать ее. Поклянись мне только, что никогда не расскажешь Парису о том, что я сделал. Если он узнает об этих обманах, то будет стыдиться меня, а это для меня хуже смерти. Он поистине воплощение честности, позаботься о нем, когда меня не станет.
— Ты мог бы предстать перед судом, — предложил Аврелий.
— И утратить уважение Париса? Нет, нет!
— Как хочешь, — согласился Аврелий, сдерживая слезы.
Диомед направился к двери, согнувшись под тяжестью своей вины. На пороге он обернулся:
— Ах, господин, вот еще что. Не забудь, прошу тебя, убрать слово «Младший» из формулы «Публий Аврелий Стаций Младший» на документах о собственности, которые я оформлял на твое имя, иначе теперь, после смерти отца, у тебя могут возникнуть трудности с вступлением в права, — посоветовал он тихим голосом.
— Ты хочешь сказать, что купил все это и записал на мое имя? — спросил потрясенный Аврелий.
— Конечно, хозяин, а ты что подумал? Твой отец оставался неразумным человеком и в конце концов промотал бы твое наследство… Я постарался обезопасить состояние семьи даже ценой того, что допустил непростительное преступление. Раб не может решать за хозяина, а я делал это. И теперь, если хочешь простить меня, позволь мне повеситься на этой веревке, прежде чем будет принято решение…
— Забудь эту глупость, Диомед! — с волнением воскликнул Аврелий и бросился к нему.
— Но имение в Пицине, дом на холме Эсквилин, деньги…
— Это такой пустяк по сравнению с тем, что ты сделал! Оставляю тебя управляющим, надеюсь, Парис захочет пойти по твоим стопам. Подготовь документы вольноотпущенника. Немедленно дарую тебе свободу. Я не намерен больше доверять такое ответственное дело простому рабу!
— Хозяин, я буду служить тебе вечно, а после меня мой сын и сын моего сына! — пообещал управляющий, растрогавшись до слез.
— Это еще что такое! Римляне никогда не плачут, забыл, что ли, Диомед? Теперь осталось только уладить последнее дело. Пришли сюда наставника Хрисиппа, — приказал он управляющему, и тот ушел весь в слезах.
Едва хмурый наставник вошел в комнату, Аврелий помахал у него перед носом розгой.
— Розга эта теперь моя, и я буду делать с нею что захочу, — грозно заявил юноша.
Старый наставник опустил голову и в ожидании удара проклинал свой длинный язык.
Аврелий почувствовал, как у него руки чешутся пустить в ход розгу, но, посмотрев на дрожащего и неожиданно поникшего Хрисиппа, вспомнил примеры благородства, о которых читал в исторических книгах. Это были образцы великодушия, которые старый наставник заставлял его учить наизусть под Удары хлыста. Теперь настал его, Аврелия, черед преподать урок непреклонному учителю.