Страница 1 из 47
Данила Комастри Монтанари
«Проклятие рода Плавциев»
Иллюстрации
Главные действующие лица
Публий Аврелий Стаций, римский сенатор
Кастор, его слуга
Помпония, подруга Аврелия
Гней Плавций, богатый провинциал
Паулина, вторая жена Гнея
Плавций Аттик, первенец Гнея
Елена, жена Аттика
Невия, дочь Елены от первого брака
Плавций Секунд, второй сын Гнея
Плаутилла Терция, дочь Гнея, его третий ребенок
Луций Фабриций, сын Паулины от первого брака
Сильвий, вольноотпущенник Плавциев
Деметрий, рыбовод в имении Плавциев
Паллас, художник
Ксения, рабыня
Пролог
Глупо просить у богов то, что можешь раздобыть для себя сам.
Рим, 772 год abUrbecondita[1] (19 год)
Факелы погасли, и большой особняк[2] на Виминальском холме погрузился в ночную тьму.
Прижавшись к стене перистиля[3] и опасливо осмотревшись, человек осторожно прошел в тень колоннады, стараясь не скрипеть сандалиями. У резной деревянной двери он глубоко вздохнул и заглянул в ее ажурный просвет.
Как он и думал, таблинум[4] был пуст: в отсутствие хозяина, уехавшего в Антий на званый ужин, никто не посмел бы войти в эту комнату. Неслышно, словно наемный убийца, он проскользнул внутрь и прикрыл за собой дверь.
Сделав несколько шагов, человек нащупал масляную лампу и осторожно зажег ее, уменьшив фитиль. При слабом свете пламени он увидел кровать, стулья и стоящий у стены большой сундук фисташкового дерева, инкрустированный серебром, с черным замком, подмигивавшим, словно кокетливая женщина.
Человек, проникший в комнату, пошарил в складках туники, достал ключ и наклонился к сундуку.
Мгновение спустя голова его словно взорвалась. Тело медленно сникло, опустившись на пол возле сундука, лампа упала, расколовшись вдребезги, и теплое масло разлилось по мозаичному полу большой липкой лужей.
На другой день в атрии[5] на Виминале разговаривали двое детей, умолкая всякий раз, когда мимо проходил кто-нибудь из слуг.
— Все это ложь! Мой отец не вор! — возмущался младший мальчик, такой худенький, что утопал в своей просторной одежде. — Хотя бы пустили меня к нему!
— Невозможно, Парис. Старший слуга Аквила поместил его в чулан, где отбывают наказание, — уверенно и спокойно ответил другой мальчик, года на четыре старше.
— Как я могу верить в такие ужасные обвинения? Весь Рим знает, что мой отец Диомед — самый честный из управляющих! Его непременно оправдают, верно же?
— Если дело обстоит так, как ты рассказал, не очень-то рассчитывай на это, Парис. Его нашли без сознания возле пустого сундука с ключом в руках, — сразу же разочаровал его старший товарищ.
— Помоги ему, Аврелий… благородный Публий Аврелий Стаций! — упорно настаивал младший мальчик. — Прошу тебя, ты можешь это сделать. Тебе почти шестнадцать лет, и ты — наследник!
— Ну и что? Я все еще ношу буллу, и мое слово ничего не значит в семейных вопросах, — объяснил Аврелий, трогая полую золотую подвеску с амулетами, которую римские дети, рожденные свободными, всегда носили поверх претексты.[6] — И по закону я всегда буду оставаться несовершеннолетним, пока жив мой отец.
Парис в растерянности оглянулся. В Риме все права принадлежали paterfamilias — отцу семейства, самому старшему человеку в доме. До его смерти дети были совершенно бесправны, поэтому нередко встречались люди весьма преклонного возраста, целиком зависевшие от своего отца-долгожителя, но в то же время человек, рано оставшийся сиротой, мог в свое удовольствие распоряжаться состоянием.
— Может, твоя мать… — неуверенно заговорил Парис, хорошо понимая, что затронул больную тему.
— Она в Антиохии со своим пятым мужем. Я не видел ее уже три года, — объяснил Аврелий.
— Тогда kyria[7] Лукреция! — настаивал Парис.
— Любовница отца терпеть меня не может и даже не пытается этого скрывать. Она молода, красива, тщеславна и надеется получить какие-то выгоды от связи с могущественным патрицием. Но он обращается с нею как со служанкой, а когда сердится, даже пускает в ход кулаки. Я не раз слышал, как он бил ее, когда напивался, — сказал Аврелий, умолчав о том, как исподтишка часами наблюдал за блистательной и недоступной матроной. — Лукреция и не думает жаловаться, сносит любое унижение, чтобы не утратить своих привилегий, хотя на самом-то деле они ничтожны: пригоршня сестерциев,[8] разрешение надевать по большим праздникам семейные драгоценности и бесплатное пользование домиком на Целиевом холме. Она убеждена, что, не будь меня, ей удалось бы уговорить моего отца жениться на ней или хотя бы завещать ей что-то. А ему, с другой стороны, удобно оставлять ее в заблуждении… и ссылаться на меня всякий раз, когда не хочется открывать кошелек.
У Париса задрожали губы.
— Выходит, ничего нельзя сделать, чтобы помочь отцу?
Глядя на испуганного мальчика, Аврелий не стал огорчать его сильнее.
— Давай немного подумаем, Парис. Наверное, должно быть какое-то другое объяснение этой краже. И в самом деле, не все в случившемся понятно, — проговорил он, убеждая скорее себя, чем друга. — Например, как мог твой отец открыть сундук в темноте?
— У него была масляная лампа, она разбилась вдребезги. Говорят, он уронил ее, поскользнулся на масле и ударился головой об угол сундука, который опустошал.
— В таком случае куда он дел украденное?
— Никто не знает. И это, в общем-то, единственное обстоятельство, которое может служить доказательством его невиновности.
— Забудь об этом, Парис. Всегда можно сказать, будто у твоего отца был сообщник, — покачал головой Аврелий, огорчая друга.
— Кто-нибудь из слуг?
«Или его собственный сын!» — подумал Аврелий, поостерегшись, разумеется, высказать свое опасение вслух.
— Так или иначе, но Диомед почему-то осмелился войти в эту комнату, — произнес он.
— Это верно, но, скорее всего, он хотел только убедиться, что там все в порядке, прежде чем отправиться спать. И как раз в этот момент получил удар по голове, — объяснил Парис.
— Но на затылке нет раны, нет и никаких других примет, что на него в самом деле кто-то напал, — заметил Аврелий.
— Выходит, даже ты не веришь ему! — горестно воскликнул мальчик.
— Я не говорил этого, — возразил друг. — Что синяков нет, это еще ничего не значит. Известно же, что некоторые удары не оставляют на коже никаких следов. Против твоего отца, однако, есть и другие довольно серьезные улики. Каким образом, например, Диомед объяснит, почему сжимал в руке ключ или почему в комнате, где вы с отцом спите, обнаружена золотая пряжка? Старший слуга Аквила нашел ее там сегодня утром — она была за сундуком. Это старинное, дорогое украшение, переходит у нас из поколения в поколение, и наша семья редко использует его, предпочитая хранить в сундуке.
1
От основания Города (лат.), то есть Рима. Официальная дата основания Рима — 21 апреля 753 года до н. э. — Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, прим. авт.
2
Такие одноэтажные дома для одной семьи, многочисленные образцы которых сохранились в Геркулануме и Помпеях, и которых в Риме насчитывалось около двух тысяч, римляне называли domus. Поскольку земля стоила очень дорого, здесь чаще строили insulae — здания в несколько этажей (вплоть до шести), где семьи проживали в отдельных квартирах. Руины многих таких строений можно и сегодня видеть в Остии.
3
Перистиль — двор с портиками и колоннами внутри греческого и римского дома. (Прим. пер.)
4
Таблинум (tablinum) — помещение, служившее кабинетом хозяину дома. (Прим. ред.)
5
Атрий — главное помещение римского дома, где находился очаг и алтари домашних богов. (Прим. ред.)
6
Претекста — окаймленная пурпуром тога, которую носили римские мальчики до тех пор, пока не надевали мужскую тогу.
7
Госпожа (греч.).
8
Сестерций — древнеримская серебряная монета. (Прим. ред.)