Шорох прибоя

Он шагнул к столу, бесцеремонно взял у меня из рук журнал проб и сунул его под мышку. Стремительно пронесся мимо термостата, на ходу пожурил Артама, заглянул в его записи и исчез, извергая потоки слов, словно паровоз клубы дыма. И только когда дверь за ним захлопнулась, я сообразил, как странно все это выглядит. Какого дьявола Мишуран делал в институте в час ночи? Почему вдруг нагрянул в нашу лабораторию? Обычно он вызывал сотрудников в свой кабинет и заставлял дожидаться аудиенции по полчаса… Все эти вопросы промелькнули у меня в голове, и только после этого до меня наконец дошло главное — Мишуран унес с собой бесценный теперь журнал… Я бросился к двери. Гвельтов не отставал от меня. На лестнице было пусто. При своей грузности Мишуран вряд ли успел уйти слишком далеко. Мы остановились на секунду, прислушиваясь. Внизу, в вестибюле, хлопнула дверь… Дежурный подтвердил, что профессор только что вышел…

— А что, собственно, случилось? Он же в отпуске?

— Кто в отпуске? — на ходу спросил я. — Мишуран?

— Ну да, неделю назад уехал в Бурму.

И тут я вспомнил, что это так и есть. Вчера я безуспешно пытался оставить на подпись докладную у его секретарши… Быстрее, Артам! Здесь что-то неладно!

Мы бросились во двор. Квадратная спина в клетчатом плаще мелькнула перед нами метрах в пяти…

— Мишуран! — крикнул я.

Он обернулся и вдруг припустился по дорожке бегом. Нелепо видеть, как от тебя убегает твой собственный начальник, воплощение административного высокомерия и важности. На секунду я остановился в растерянности. Артам дернул меня за рукав.

— Скорее, у него внизу машина!

Мы пронеслись по дорожке вниз до самых ворот со всей скоростью, на какую были способны, и увидели, как за Мишураном захлопнулась дверца его черной «вольво». Водителя не было, он сам сел за руль… Взревел мотор, и вдруг, ломая кусты, машина прыгнула нам навстречу. Я успел отшвырнуть Гвельтова в сторону, и от этого толчка сам каким-то чудом избежал удара сверкающего бампера. Расшвыривая вырванные с корнями кусты, «вольво» развернулась, как танк, и снова понеслась к нам по пешеходной дорожке. Но теперь нас защищал высокий каменный бордюр. Машина промчалась мимо, к воротам. До них было метров сто, и к счастью, они оказались закрыты.

«Вольво» встала, и вновь у меня перед глазами мелькнул клетчатый плащ. Он открывал замок… Гвельтов рванулся к воротам, я едва успел задержать его.

— Подожди. Так мы все равно не успеем, за углом у меня машина…

Пока я заводил мотор и объезжал здание института, «вольво» у ворот уже не было. Я хорошо знал эту часть города: от заднего двора института шла глухая тупиковая улочка, и я успел заметить, что «вольво» свернула именно в нее. Это давало нам шанс… Я остановил машину так, чтобы ее полностью скрыло угловое здание. Потом выключил фары и отпустил газ. Мотор теперь работал едва слышно.

— Он обязательно вернется. Там нет ни одного поворота, в конце тупик.

— Тогда давай перекроем дорогу!

— Бесполезно. Его машина тяжелее. Она собьет нас и уйдет, зато в скорости мы ему не уступим.

— Что же это такое, как он мог. Ведь это же…

Я чувствовал, что Артама колотит нервная дрожь. Но сам почему-то не испытывал ни малейшего волнения, только холодную ярость. Минуту назад нас пытались убить. В этом не было никакого сомнения. И еще, сегодня меня предупреждали, чтобы я не приходил в лабораторию… Дважды за один день я оказался втянутым в события, плохо объяснимые с точки зрения нормальной логики. И у меня сейчас не было ни малейшего желания в них разбираться. Одно я знал совершенно точно: больше я не позволю превращать себя в пешку в чужой, непонятной игре.

Я услышал шум мотора «вольво» за несколько секунд до того, как она выскочила из-за угла, и успел приготовиться. Это дало мне возможность сразу же повиснуть у нее на хвосте. Я вел машину очень осторожно и выдерживал дистанцию, все время ожидая со стороны своего противника какой-нибудь каверзы. Первые километры Мишуран ехал спокойно, пока не понял, что мы его преследуем. Тогда он резко до предела увеличил скорость. Шел третий час ночи, город словно вымер. На его пустынных, залитых дождем улицах не было ни души. Стрелка спидометра подрагивала уже возле отметки «сто двадцать». Мне пришлось еще больше увеличить дистанцию, при такой скорости на мокром асфальте ничего не стоило потерять контроль над машиной. «Вольво» Мишурана сливалась с асфальтом. Фары он выключил, и, чтобы не прозевать неожиданный маневр, я включил дальний свет. Видимо, отражение наших фар в зеркале ослепило Мишурана, потому что он занервничал. «Вольво» шла теперь неровно, ее бросало из стороны в сторону, фонтаны из-под колес летели в стены домов, водяные брызги и грязь забивали мне смотровое стекло, щетки с трудом справлялись, обзор ограничился, пришлось еще дальше отпустить Мишурана — и он, воспользовавшись этим, резко свернул в боковую улочку. Водитель я не ахти какой, хотя в данных обстоятельствах вряд ли кто-нибудь сумел бы сделать больше. Я несколько погасил скорость машины перед поворотом, но все же недостаточно: на мокром асфальте нас занесло и буквально швырнуло в переулок. Я слышал, что опытные гонщики срезают угол и проходят поворот вот так, на заносе; я не был гонщиком, а фонарный столб оказался слишком близко к проезжей части. Удар, характерный скрежет металла, свидетельствующий о том, что нас здорово зацепило, звон разбитого стекла… Правая фара погасла, но машина, виляя, уже неслась по переулку, мы все-таки прошли поворот, удар оказался скользящим. При других обстоятельствах я бы остановился, но теперь мысль не упустить Мишурана погнала нас дальше. Только бы выдержала правая передняя покрышка, принявшая на себя основной удар и отбросившая машину от столба. Если она не выдержит на такой скорости… Не хотелось думать о том, что тогда станет с машиной и с нами.

На повороте Мишуран оторвался от нас метров на двести, но теперь мы его снова нагнали. Мотор «вольво» ревел свирепо, с натугой. Такие нагрузки его старой машине были явно не по плечу. Увлекшись погоней, я приблизился к «вольво» чуть больше, чем следовало, и Мишуран сразу же резко затормозил, надеясь, что мы врежемся ему в багажник. Если бы это случилось, более твердый вольвовский кузов разбил бы нам двигатель. Но наши тормоза сделали свое дело, и мы остановились в двух метрах позади него.

Прошла минута-другая. Ничего не происходило. Машина Мишурана стояла неподвижно. Слышно было, как кашляет на холостых оборотах ее двигатель.

— А что, если попробовать перескочить в его машину? Дверь наверняка не заперта, он слишком спешил…

— Не успеешь. Он просто двинет дальше, и мне придется гнаться одному.

— Зачем мы вообще за ним гонимся? — почему-то шепотом спросил Артам, словно Мишуран мог нас услышать. — Где он живет, мы и так знаем, машину вот разбили, да и вообще… Ну, приедет он, войдет в квартиру, что дальше-то делать, дверь, что ли, ломать будем?

— Ладно, посмотрим.

Артам молчал, явно неудовлетворенный моим ответом.

Ожидание становилось тягостным. Казалось, мы стоим в вымершем пустом городе целую вечность… Обычно в этом районе города даже ночью не бывает так пустынно… Мы стояли на Дерковской. Она вела прямо на Приморский бульвар. Неудивительно, что он остановился. Это опять тупик. За бульваром набережная, дальше дороги нет. Над причалом обрыв. Ему придется развернуться на набережной, там очень узко, а я должен буду успеть уклониться в сторону, потому что он наверняка опять пойдет на таран. Его единственное преимущество перед нами в весе и в прочности кузова, и похоже, он это прекрасно понимает… Значит, опять соревнование на быстроту реакции…

Наконец «вольво» осторожно, как большая черная кошка, двинулась вперед. Я выждал несколько секунд и тронулся следом. Теперь мы ехали очень медленно. Казалось, Мишуран все еще не решил, что предпринять… Набережная была совсем близко, до нее оставалось метров двести, не больше, когда «вольво» вновь рывком увеличила скорость. Теперь время измерялось уже на доли секунды, Мишуран не зря тащился так медленно и не зря сделал этот неожиданный рывок. Если теперь я не успею выскочить на набережную прежде, чем он развернется, таранного удара не избежать… Но, к моему удивлению, «вольво» не стала разворачиваться… Совершенно рефлекторно я до отказа нажал на тормоза, и вовремя. Вслед за «вольво» мы вылетели на набережную. Теперь от обрыва нас отделяла совсем узкая асфальтированная полоска. Как в замедленной киносъемке, я видел, что передние колеса «вольво» уже вращаются в пустоте. Потом корпус машины накренился, и она исчезла в черном провале обрыва. Только теперь до моего сознания дошел весь смысл происшедшего. Нас еще несло вперед. Визжали тормоза. Перед самым обрывом машина остановилась. И лишь после этого мы услышали снизу тяжелый всплеск. Я развернул машину, подведя ее к обрыву. Единственная наша фара выхватывала из темноты порядочный кусок поверхности тяжелой черной воды. По ней бежала только мелкая рябь да клочки белой пены. Больше ничего не было видно.