Страница 1 из 41
Евгений Гуляковский
Шорох прибоя
Говорят, что дождь способен влиять на поступки людей. Возможно, это так и есть. Очевидно, монотонный шум, холодные, проникающие всюду брызги, влажный воздух, насыщенный электричеством, подавляют человеческую психику. Навязывают необычные поступки. Не знаю. Уверен только в одном: затормозив перед развилкой, я свернул вправо именно из-за дождя. Хотя это противоречило нормальной логике, поскольку влево тянулась ровная лента нового шоссе, вправо же уходила разбитая старая дорога, которая в дождь становилась попросту опасной. И все же я повернул вправо…
Дорога вплотную прижималась в этом месте к морю. Уютное урчание мотора в противовес дождю успокаивало, притупляло внимание, почти убаюкивало. Но тревога, рожденная во мне неведомыми силами, принесенными на землю дождем, не уходила.
Я внимательно смотрел вперед, стараясь не пропустить единственный здесь знак, оповещающий о крутом повороте, и все пытался понять, кой черт понес меня на эту дорогу. Поворот был достаточно коварен. В этом месте дорога, до сих пор идущая по самой кромке обрыва, спускалась вниз на дно глубокого оврага. В плохую погоду, когда ветер с моря нагонял волну, здесь вообще нельзя было проехать. Но сегодня ветер дул с берега. Я осторожно развернулся у знака и сразу же начал спуск.
Тревога усилилась, возможно, потому, что машина плохо слушалась руля, колеса на крутом спуске проскальзывали. Обиженный рев перегруженного мотора наполнил балку, но вопреки моим опасениям машина благополучно прошла спуск, и я с облегчением перевел дух.
Разворачиваясь на самом дне оврага, я впервые за весь день так близко увидел море. Оно лежало под дождем совершенно неподвижно, словно нарисованное на плохой картине, и казалось ненастоящим. Я переключил скорость, развернулся и приготовился штурмовать подъем на противоположном склоне балки. И тут меня что-то остановило. Может быть, чувство неуверенности? Страх перед скользким и чрезмерно крутым подъемом?
Как бы там ни было, я решил остановиться и протереть стекло. Мотор, воспользовавшись моим отсутствием, заглох, и сразу же ровный шум дождя заполнил собой все пространство, а я вместо того, чтобы выяснить, что случилось с мотором, неподвижно стоял под дождем и слушал его мощный однообразный гул.
Стоял я спиной к морю, лицом к возвышавшейся передо мной стене обрыва.
Никакие звуки не проникали на дно балки, отгороженной высокими обрывами с обеих сторон. И в этот момент сзади меня кто-то прошел по дороге. Я отчетливо услышал шаги и резко обернулся. Прямо от машины вверх по дороге шла девушка. Я увидел ее спину. Легкое, не защищенное от дождя платье, вообще слишком легкое и слишком яркое для этой погоды поздней осени, промокло насквозь и прилипало к ее ногам при каждом шаге. Она шла не спеша, не оборачиваясь. В ее походке чувствовалась неуверенность или, может быть, нерешительность. Я готов был поклясться, что несколько секунд назад, когда я выходил из машины, в балке никого не было. Здесь нет ни единого места, где можно было бы затаиться, спрятаться хотя бы от дождя. Совершенно голые склоны, дорога, идущая сначала вниз, а потом круто вверх. Больше не было ничего. Поэтому меня так поразило ее появление. Я стоял неподвижно и смотрел, как она медленно, с трудом поднимается на крутой обрыв. Отойдя шагов на пять, она остановилась и обернулась. С такого расстояния было трудно рассмотреть ее лицо. Постояв неподвижно; наверно, с минуту, она вдруг пошла обратно к машине. Подойдя вплотную, обошла меня так, словно я был неодушевленным предметом, открыла дверцу и села в кабину. Поскольку я продолжал неподвижно стоять под дождем, она обернулась и почти сердито спросила:
— Вы что там, ночевать собрались?
Я молча опустился на водительское место. Она села в мою машину так, словно мы были знакомы много лет, словно она только минуту назад вышла из моей машины и вот теперь вернулась обратно. Ни обычных в таких случаях слов благодарности, просьбы подвезти или хотя бы вопроса, куда я еду. Она просто села, отряхнула свои длинные черные волосы, странно сухие и пушистые после такого проливного дождя. Точно таким жестом, войдя в помещение, отряхивается кошка или собака. В кабине сразу же возник тонкий, едва уловимый аромат, странный тем, что он был чужеродным, неуместным в тесной металлической коробке машины, в которой сидело теперь два человека, и в то же время этот запах показался мне знакомым.
— Почему мы стоим? — Она в первый раз посмотрела мне прямо в лицо. Впечатление было такое, словно меня окатила холодная серая волна, такими огромными, печальными были ее глаза. Я растерялся и от этого разозлился. Не хватало только, чтобы мною командовали в моей собственной машине.
— Что вы тут делали, одна, на этой пустынной дороге, откуда вообще вы взялись?! — Я не смог скрыть невольной резкости тона.
Девушка нахмурилась, прикусила губу, было заметно, что она о чем-то мучительно раздумывает.
— А разве… Простите, мне показалось, именно вы… Но если это не так, я сейчас уйду.
Она потянулась к ручке, и я не стал ее останавливать. Я не верил, что она выйдет из машины под проливной дождь, зачем вообще тогда было садиться? Но она вышла. Вышла, ни на секунду не задумавшись, резко повернулась и пошла обратно к морю. Ее почти сразу же скрыло облако водяных брызг. Мне ничего не оставалось, как выскочить вслед за ней из машины.
— Постойте! Ну нельзя же так! Вы совсем промокли. Простудитесь. У вас даже зонта нет!
Я стоял под проливным дождем и уговаривал ее вернуться. Не знаю, что ее убедило. Скорее всего мое предложение спокойно во всем разобраться. Мы вернулись в машину, и я включил отопитель, чтобы хоть немного обсохнуть. Я старался не смотреть в ее сторону. Промокшее летнее платьице стало почти прозрачным, но она, по-моему, этого даже не замечала.
— В такую погоду по этой дороге редко ходят машины, но часа два назад недалеко отсюда проходил рейсовый автобус на Камену. Вы, наверно, ехали на нем?
Она прижала руки к вискам, и тут я заметил, что ей страшно.
— Не спрашивайте меня сейчас ни о чем. Может быть, позже я смогу что-то объяснить.
Мне ничего не оставалось, как снова включить мотор.
Машина взяла подъем легко, без всякого усилия. Словно под колесами лежала не раскисшая глина, а сухой асфальт. Не успел я этому удивиться, как мы были уже наверху. Отсюда до города оставалось километров десять, не больше. Девушка молчала. Я заметил глубокую складку у нее между бровями. Казалось, она совсем забыла о моем присутствии. Что все это значило? Кого она здесь ждала? Почему села в мою машину, что означала эта незаконченная фраза: «…Простите, мне показалось, что именно вы…»?
Изредка встречаются женские лица, невольно заставляющие нас посмотреть на свою жизнь со стороны. У нее было именно такое лицо. Я представил, как минут через десять-двадцать она встанет, поблагодарит за небольшую услугу безликого для нее водителя и, плотно закрыв за собой дверцу, навсегда уйдет из моей жизни. А я останусь, развернусь, подъеду к дому номер семнадцать. Стоянка во дворе, как всегда, окажется занятой, придется приткнуть машину у самого тротуара на улице и потом весь вечер беспокоиться, что ее борт обдерет проезжающий грузовик, так уже было однажды.
На ужин мне предложат все тот же опостылевший салат: от макарон полнеют, котлеты на ночь вредно. — Разговоров особых не будет — все уже переговорено за пятнадцать лет супружеской жизни. Может быть, я закончу статью о биоценозе. Хотя вряд ли, настроение сегодня не то. Возможно, вместе с женой мы посмотрим телевизор или почитаем. Наш единственный ребенок так и не родился на свет, других не будет, и вообще ничего не будет. Ничего неожиданного, волнующего, вредного для здоровья. Нас считают очень удачной и вполне благополучной парой. У моей жены золотой характер. Мои друзья завидуют мне и говорят, что в семейной лотерее я вытянул счастливый билет. Наверно, все это так и есть.