Геологическая поэма

— Да-да, — подхватил Панцырев. — Вот именно. Все мы люди, у всех у нас нервы… Но теперь-то что вы посоветуете? Что-то ведь надо делать, а? Что-то предпринимать, как вы полагаете?

— Как я полагаю? — вертолетчик снова уставился в карту, посоображал, потом предложил — Давайте все-таки слетаем, посмотрим. Может, найдется какой-нибудь вариант… такой, чтобы устраивало и вас, и меня.

— Вот это правильно! — с подъемом воскликнул Панцырев. — Глядишь, оно как-то и… — Движением рук он изобразил нечто неопределенное, по-видимому означающее что-то вроде «утрясется», живо обернулся. — Слышь, Роман, что командир предлагает: надо, говорит, слетать… Нет, в самом деле, Роман, неужели где-нибудь в соседних долинках, пониже двух тысяч, не найдется ничего подходящего, а?

В ответ Роман поочередно оглядел их странными, вмиг запавшими глазами, что-то хотел было сказать, но раздумал. Лишь кивнул без особого энтузиазма.

Словно только и дожидавшиеся этого момента, на краю летного поля появились четверо парней. Они приближались поспешно, едва не бегом. Один из них — долговязый и, видимо, старший, — чуть запыхавшись, еще издали прокричал:

— Задержка вышла, извините!.. Ну что, летим? Отозвался Панцырев.

— Как раз вовремя, Толя, как раз вовремя! — Он озабоченно посмотрел на вертолетчика. — Народу достаточно? Или многовато?

— Это сколько же вас получается у меня? — Командир вертолета пересчитал глазами. — Девять человек… Да еще там, говорите, трое, так?.. Да, многовато…

— О, меня можете не считать! — Панцырев шутливо вскинул руки. — Видите, какие тут спасатели — орлы! Куда уж мне, старику, рядом с ними… только обузой буду.

— Все равно перебор… Впрочем, ладно: если дойдет до дела — что-нибудь придумаем.

По знаку командира все, кроме Панцырева, полезли в кабину: врач с медсестрой, спасатели с мотками веревок, инженер со своей кожаной папкой.

Взлетели.

Минуты через две бортмеханик спустился в грузовую кабину, подошел к Роману, мрачно уткнувшемуся в блистер. Тронул его плечо. Когда тот обернулся, кивнул в сторону пилотской кабины.

— Командир приглашает, — напрягая голос, объяснил он сквозь шум двигателя. — Сядешь на мое место.

Командир встретил Романа сдержанным кивком. Глянул через плечо второй пилот, мимолетно-вежливо улыбнулся.

Первое, что бросилось в глаза Роману, была приборная доска. Она состояла из двух половинок, симметрично раскинутых, как крылья гигантской ночной бабочки. Усеивающие доску добрых два с половиной десятка приборов жили каждый своей таинственно-значительной жизнью, ощущаемой в подрагиванье чутких, словно усики насекомого, стрелок. Все эти приборы, тумблеры, ручки, педали… оглушительный грохот над головой… а главное же — непривычный для воздушного пассажира обзор, когда взгляд, устремленный прямо вперед, не встречает препятствий, отчего ощущение полета делается объемным… Роман почувствовал, нет, не робость — ее он вообще никогда в жизни не испытывал, — а некоторую скованность. На земле, поскольку она объект все-таки геологический, он ощущал себя хозяином и, ничтоже сумняшеся, мог отчитать за милую душу пусть даже и командира вертолета. Но сейчас они были в воздухе, в иной стихии, где безраздельно первенствовал Рассолов, тогда как он, Роман, был словно Антей, оторванный от родной почвы. К ситуациям подобного рода он привычен не был, а потому еще больше помрачнел, замкнулся. Впрочем, о неприятных чувствах пришлось сразу же и забыть — стало не до них. Предгорья, через которые на земле пришлось бы топать да топать, появившись, тут же, будто в кино, уплыли вниз, под ноги, и сразу вслед за этим как-то разом, без всяких предисловий, многобашенной крепостью вырос и стал надвигаться сам горный узел. Вертолет, идя с небольшим превышением, плавно разворачивался, чтобы обогнуть его слева, со стороны солнца. «Вот это правильно, — мысленно одобрил Роман. — Лучи будут работать на нас».

Отсюда, с высоты двух с половиной километров, вершины казались сплоченными в некую воинскую единицу, как тридцать три богатыря, и оттого производили особенно внушительное впечатление. Долины меж ними лежали в тени, что делало их непроницаемо глубокими и узкими. Собственно, весь рельеф оказывался сведенным только к этим двум элементам: взлеты пиков и провалы ущелий. Осциллограмма. Все остальное сошло на нет из-за высоты, расстояния, угла зрения и чего-то еще, что Роман безотчетно определил про себя «вертолетной психологией».

Множество раз работая со стереоскопом, Роман не мог не отметить характерное для аэрофотоснимков преувеличивание крутизны склонов. Он всегда приписывал это искажающим свойствам оптики аппаратуры, И вот теперь он понял вдруг, что не так уж были обманчивы те снимки с воздуха. Он понял: у вертолетчиков своя особая стереометрия мира — совсем не та, что у идущих по земле геологов.

Меж тем Рассолов, передав управление второму пилоту, быстро и со всей тщательностью сопоставлял открывающийся с воздуха ландшафт с его отображением на карте. Результат не вселял никаких надежд.

Ощетинившийся своими заточенными вершинами горный массив уплывал назад и в то же время как бы разворачивался по солнцу. Командир бросил взгляд на шкалу авиагоризонта. На приборе силуэт самолетика анфас, слегка накренившись вправо, подрагивал на голубом фоне, означающем небо: продолжая облет массива, машина шла с некоторым кабрированием, с набором высоты. Второй пилот без подсказки делал то, что следовало. Поле обзора расширялось, освещение сделалось боковым (солнце било в хвост), но картина внизу по-прежнему оставалась неутешительной.

«Черт, надо же было им забраться в самое гиблое место! — с неудовольствием подумал Рассолов. — Не могли выбрать для своих чепе что-нибудь попроще». Но в следующий миг сообразил, что в месте «попроще» ЧП вообще могло не случиться. Он покосился на геолога. Тот поглядывал то в свою карту, то сквозь блистер. Лицо у него было угрюмо- сосредоточенное.

Почувствовав взгляд вертолетчика, Роман поднял голову. Помедлив, отчеркнул что-то на карте грязным ногтем, после чего указал глазами на землю. Командир кивнул и тотчас сказал по СПУ второму пилоту:

— Беру управление на себя!

Силуэт самолетика стоял теперь уже на черной части шкалы авиагоризонта — машина начала снижаться. Рваные зубцы пиков слева и справа надвигались, росли, и вот они уже потянулись вверх, в небо. Окончив разворот, вертолет нырнул в тесную долину и, наполняя ее звенящим громом, пошел к ее низовьям. Словно серая, шквально вздыбленная река, встречно текло и уходило под днище вертолета дикое нагромождение глыб, большинство из которых показались Рассолову величиной с небольшой деревенский домик. Кое-где меж ними проблескивали серые зеркала воды — не то лужи, не то крохотные озерца. Пятнистые, смазанные скоростью цинково-серые склоны проносились в настораживающей близости. Командир — одна ладонь на ручке циклического шага, другая на рычаге «шаг-газ», обе ноги на педалях — сидел строгий и собранный, как монарх на троне, лицо каменное, одни лишь зрачки стремительно и цепко скачут влево-вправо, вверх-вниз.

Над самым ухом что-то невнятно прокричал геолог, затем, перегнувшись, указал рукой влево и вверх. Рассолов понял, что где-то там находятся потерпевшие, но не это имело сейчас значение. Ровный пятачок земли — вот что единственно интересовало его в данную минуту. Найдись такой — и Рассолов тут же пошел бы на посадку, пусть и не имея на то соответствующего права. При аварийно-спасательных работах разрешается нарушать все инструкции, любой риск оправдан, но об этом командир предпочел давеча не сообщать геологам — во избежание излишних эмоций.

Из каменного хаоса внизу вдруг прорезалась речушка, скорее даже — ручеек, к обочине которого кое-где лепились жалкие лоскутья травянистой почвы. Затем, перегораживая русло, возник скальный порог, ригель, и ущелье кончилось. Дальше, за неширокой полоской подлеска, стеной стояла тайга. Рассолов потянул на себя рычаг «шаг-газ», увеличивая совокупно шаг несущего винта и мощность двигателя, и дал вперед левую педаль. МИ-4 с разворотом влево пошел вверх.