Страница 117 из 145
— Ты что?
— Вдарился башкой о вьючный ящик! — сердито прозвучало в ответ.
Валентин невольно посочувствовал: ему и самому доводилось ушибаться об эти окантованные металлом ящики с острыми углами.
— Причиной его преждевременной смерти во цвете лет явился яхтан, — уныло бубнил, Роман.
— Ты что там бормочешь?
— На Памире вьючный ящик именуется яхтан…
— Благодарю, именно это я и хотел услышать среди ночи.
— Смеешься, а я так страдаю…
Роман наконец влез в мешок и успокоился.
— Вы что, до сих пор сочиняли резюме? Светящиеся стрелки «командирских» показывали начало второго ночи.
— Не-а… — Роман вздохнул, помолчал. — Я потом еще на берегу сидел… Считал звезды…
— Хорошее занятие. Актуальное.
— Опять смеешься, — голос Романа был непривычно тосклив. — Я ведь со дошкольных аж лет мечтал стать астрономом…
Валентин счел за лучшее помалкивать. Лишь покашливал легонько, давая знать, что слушает.
— А в десятом классе вдруг сделал финт ушами, — невесело сообщил Роман. — Посмотрел фильм «Призраки покидают вершины». Кажется, Армянской киностудии. Цветной. Про красивую жизнь геологов. Горы, ртутное озеро, шпионы, стрельба. Боже, какой бодягой нас кормили!.. Мы тогда жили в Средней Азии. Рядом горы, граница… Я, кажись, говорил тебе, что отец у меня был военный. Поколесили же мы по стране — офицерская семья… А дед всю жизнь проработал кочегаром на железной дороге. Помню, бегал к нему на Савеловский вокзал. Пехом из Свиблова, между прочим…
— Забавно! — вырвалось у Валентина.
— Это ты насчет фамилии? Свибловы из Свиблова… Говорят, нас там когда-то было много. Однофамильцы, родственники… и село так же называется. Даже князь был такой, Свиблов. Возможно, Свиблово было его родовым поместьем, имением или как оно там называлось… Деревня. Куры — гуси, вилы — грабли… И пастух по утрам: «Выгоняй коров!» А сейчас — в черте Москвы…
— Слушай, ты уж не княжеских ли кровей? — пошутил Валентин. — Потомственный дворянин?
— Я же говорю, дед — кочегар, — по-прежнему грустновато отозвался Роман. — А прадед был крестьянин, крепостной… В общем, дед — казак, отец — сын казачий, а я — хрен собачий…
— Привет! — рассмеялся Валентин. — Кстати, о казаках — я ведь из казаков. Забайкальских. Наша фамилия упоминается в «Даурии» Константина Седых…
— Казак, идешь ты пляшешь! — Роман повеселел. — Папаха, шашка, лампасы… А в тебе есть, есть что-то такое… турецкое, как в Гришке Мелехове.
— Это не турецкое, это монгольское. Или бурятское. Я не особенно в курсе, но вроде бы дело было так. Во времена царя Алексея Михайловича, отца Петра Первого, в Забайкалье прислали воинский отряд. Для охраны восточных границ. Как шутит мой отец, походно-полевыми женами царское правительство не обеспечивало, поэтому служилые мужички через какое-то время естественным образом переженились на местных девицах. Таково, как говорит батя, наше, Мирсановское, происхождение.
— Значит, вы произошли не совсем по Дарвину, — съязвил Роман. — Понятно…
Он вдруг тихонько засмеялся.
— Ты чего? — полюбопытствовал Валентин.
— Д а вот подумал, какая это головоломная штука — родословная. Чего там только не накручено!.. Помню, едем мы по Западному Памиру, трасса Душанбе — Хорог. И останавливаемся пообедать в одном кишлаке. Гляжу, а по улице народ ходит какой-то не такой, как до этого. Там везде были сугубые брюнеты, нормальная Азия, а здесь — половина черные, половина блондины, прямо белокурые бестии, только в тюбетейках и халатах. Что за чертовщина? С нами местный геолог ехал, он и объяснил: еще когда войска Александра Македонского проходили через эти горы, тут осел какой-то отряд — от них, говорит, и пошло вот такое разнообразие. Но только здесь, и нигде больше. Причем в одной и той же семье часть детей бывают такие, а часть — такие. Гротеск!.. — Роман вздохнул и уже другим голосом проговорил — Но вернемся к нашим баранам. Слушай, казак, тебе не пора на рандеву со своим летающим геофизиком?
— Через недельку.
— А по-моему, лучше иметь в запасе пару деньков.
— Да, — после некоторого молчанья отозвался Вален тин. — Надо будет поговорить с Василий Палычем.
— Спокуха, Валя, я уже говорил. С тебя причитается.
— Ч-черт!.. Ром, я тебе так обязан…
— Что вы, какие сапоги? Просто я решил от тебя избавиться, ты нам мешаешь, мы тут с Василий Палычем такую структуру закрутим — наливай!
— Это что, все та его идея?
— Угу. А ты с ней не согласен?
— Не знаю, — честно отвечал Валентин.
— А надо бы знать! — назидательно произнес москвич. — У Василий Палыча нюх — дай боже. А тебе с твоими шарьяжами и дрейфами континентов фантазии старика, конечно, до поясницы. И напрасно. Еще не известно, как все обернется, если он окажется прав. Я не удивлюсь, если однажды его фантазии приведут к открытию чего-нибудь такого… вроде якутских алмазов…
Это прозвучало до того нелепо, что Валентин почти серьезно посоветовал:
— Иди искупнись, остуди голову.
— Спокуха, сынишка, я говорю для примера. Пока. И еще… — Роман энергично, с шумом повернулся в своем спальном мешке. — Старик, конечно, не скажет, но я усек: ему хочется оставить свое имя в истории исследования района. Представь себе разговор лет через пятьдесят или сто: «Кто впервые выделил маскитскую свиту?» — «Так Субботин же, В. П. Субботин!» Разве плохо? У старика обычная человеческая слабость, понять надо…
«А ведь он, пожалуй, прав, — подумал Валентин. — Вот как я вижу Субботина? Начальник. Любит иногда поскрипеть. Неплохой геолог… правда, взгляды немного устаревшие… Хороший человек, но это — вообще, вообще… так сказать, дистанционно, а что я по-настоящему-то знаю о нем?» И тут где-то на периферии сознания мелькнула проблеском уже возникавшая однажды мысль о стереоскопичности внутреннего зрения, но сразу же пропала, отметенная голосом Романа.
— …А вообще-то тебе не за что меня благодарить. Ничем ты мне не обязан да и не будешь обязан. К сожалению…
Валентин инстинктивно напрягся:
— Ты о чем?
— О том! — почти с раздражением отвечал Роман. — Я пока не фигура! И для Стрельца — всего лишь один из его учеников! Ну, скажу я ему, что Мирсанов-то, возможно, прав, — это же мало, ничтожно мало! Поэтому ничего тебе не обещаю и обещать не могу.
— Тогда зачем же он тебя послал сюда?
— Для меня это тоже загадка…
Наступившая тишина была недолгой, но давящей — Валентин почти физически ощущал ее тяжесть.
— Если говорить откровенно, — медленно, каким-то отчужденным голосом начал Роман, — я не готов принять мобилизм. Моя жизнь в геологии складывалась так, что я с этой проблемой не сталкивался. Как и тысячи других геологов.
— Значит, все же фиксист, — Валентин сказал это негромко, скорее для себя.
Ответом было молчанье.
— Жаль. С такой головой — и фиксист…
— Идешь ты пляшешь! — внезапно озлился москвич. — фиксист, мобилист!.. Что ты понимаешь в городской любви? Я не фиксист и не мобилист — я на стороне правды сегодняшнего дня, если тебе это о чем-нибудь говорит!
— Ну… ты дал! — Валентин даже приподнялся в мешке. — А что, есть еще правда завтрашнего дня? Правда всегда правда — вчера, сегодня, завтра. Она вечна и всевременна!
Почти выкрикнув это, он лег и, возбужденно дыша, отвернулся к стенке.
Спустя долгие, долгие минуты — Валентин подумал даже, что Роман уснул, — тот примирительно заговорил:
— Ладно, сынишка, не пульсируй. Ты прав… Вот Стрелец мне рассказывал. Дело было в конце двадцатых — начале тридцатых годов. Тогда в Нефтедаге — это в Туркмении — велись поиски нефти. Долго и безрезультатно. В тридцать первом году туда направили специальную комиссию — что, мол, они там вошкаются, найдут наконец или не найдут? Комиссия съездила, проверила и докладывает: дупль-пусто, надо закрывать лавочку. А буквально на другой день в Нефтедаге ударил грандиозный нефтяной фонтан. Море удовольствия!.. Так что, казак, присылай хоть Свиблова в единственном числе, хоть целую комиссию — без разницы. Все зависит от тех, кто вкалывает на месте. Работа — вот она, правда, а все остальное — замазка… Ты что молчишь, будто ухо приклеил?