Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 25 из 35



— Ты сошел с ума! Разве можно вскрывать захоронение! Но даже если бы это и было позволено, то скажи, каким образом ты собираешься сдвинуть тяжелый камень?

— Ты прав, Лазарь. Нам остается в очередной раз надеяться на помощь капризной Фортуны.

Я велел Лазарю подождать под печальными кипарисами, что росли на холме, куда он и направился, а сам я тем временем принялся осматривать камень, закрывавший вход в пещеру, в надежде отыскать хоть какой-нибудь зазор или щель. Не обнаружив ни того, ни другого, я присоединился к Лазарю, и мы растянулись на траве в ожидании дальнейших событий. Чтобы как-то занять время, Лазарь принялся перечислять свои недуги, а я погрузился в животворный сон, от которого меня пробудила внезапно наступившая тишина. Нищий вдруг отчего-то примолк. Прежде чем я успел задать ему хоть один вопрос, он зажал мне рот своей искалеченной рукой, а палец второй руки, целой, приложил к губам в знак того, что мне следует молчать. Я приподнялся и увидел три странных фигуры, которые двигались среди могил. Средней была, если судить по формам, женщина, укутанная с ног до головы расшитым золотом пурпурным покрывалом. Ее сопровождали двое мужчин крепкого сложения, возможно, гладиаторы, одетые в черные туники. Один из них нес в руках богато, украшенный сундук, другой тащил на плече странной формы мешок, внутри которого билось какое-то маленькое животное, наверняка предназначенное для жертвоприношения.

Процессия остановилась у пещеры богача Эпулона. Женщина тотчас пала на колени, произнесла непонятное заклинание и три раза ударилась головою оземь. Затем по ее знаку оба мужчины навалились на камень и, сдвинув его, открыли проем, через который все трое проникли в пещеру.

— Смотри-ка, путь открыт, — сказал я Лазарю. — Теперь хорошо бы мне потихоньку к ним приблизиться.

— А это не опасно? — спросил нищий.

— Еще как опасно! Но отступать уже поздно. Слушай, как нам следует поступить: ты должен поскорее возвратиться в город, беги в Храм и передай Апию Пульхру, что я прошу его незамедлительно явиться сюда со своими солдатами. Скажи, что это принесет ему как славу, так и немалую выгоду. Такой аргумент наверняка на него подействует. Поспеши, Лазарь.

— Разве я похож на газель, Помпоний? К тому же столько хлопот…

— Десять денариев.

Лазарь схватил свои костыли и заковылял меж могил. Когда он исчез из виду, я покинул наше укрытие под кипарисами и потихоньку подкрался ко входу в усыпальницу, где покоилось тело Эпулона. Теперь со своего места я мог разглядеть добрую половину выбитой в скале пещеры: в центре на постаменте стоял саркофаг. При слабом свете факела я также увидел расставленные на земле глиняные сосуды разных размеров.

Тем временем женщина опустилась на колени перед саркофагом, продолжая произносить таинственные заклинания. Когда она выполнила эту часть ритуала, один из сопровождавших ее мужчин открыл сундук и достал оттуда длинный нож. Второй положил на землю мешок, в котором они принесли искупительную жертву, и развязал веревку. И тут я понял, что жертвой был не барашек и не другое домашнее животное, а маленький Иисус собственной персоной.

Если ты еще продолжаешь читать мое письмо, о Фабий, ты вообразишь себе не только мое изумление, но и мое отчаяние. А также поймешь: единственное, что мог я сделать в таком положении, это со всех ног бежать прочь. Но когда я уже был готов отступить назад и побыстрее покинуть зловещее место, случилось следующее. То ли нервы меня подвели, то ли своенравная Фортуна решила сыграть со мной злую шутку, но недуг, с описания которого я и начал повесть о своих приключениях и симптомы которого столь часто и всегда не ко времени давали о себе знать, вдруг, неожиданно для меня самого, оскорбляя слух и обоняние, проявился самым громкозвучным образом.

В результате чего жрица и ее спутники обнаружили присутствие постороннего. Слуги кинулись ко мне, схватили, повалили на землю, связали по рукам и ногам, а потом подтащили к жертвенному сундуку — и все это к великой радости Иисуса, который, узнав меня, воскликнул:

— Я ни на миг не усомнился в том, что ты придешь и спасешь меня, раббони!

Я не стал разубеждать его относительно своих недавних намерений и только спросил, как его угораздило попасть в столь неприятное положение.

— Когда ты бросил меня посреди дороги, — начал рассказывать Иисус, — я решил продолжать расследование собственными силами и направился в дом богача Эпулона. На подходе я заметил, как оттуда вышли эти люди, и хотел спрятаться, но они меня обнаружили, схватили и притащили сюда, чтобы принести в жертву, исполняя неведомый мне ритуал. А ты? Как ты отыскал меня и каким образом собираешься разрешить эту неприятность, раббони?



— Молчите! — приказала нам жрица. — Жертвам не позволяется разговаривать во время церемонии. Как, впрочем, и после нее, — добавила она ехидно, показывая мне мясницкий нож.

— Ты не можешь убить нас, — быстро вставил я. — По крайней мере, меня. Я римский гражданин из сословия всадников. Вдобавок нынче утром я ел свинину. А также крабов. Я проклят в глазах Яхве.

— Но не в глазах Иштар, которую также называют Астартой, богини любви и войны, плодородия и смерти.

— Хотя ты и закуталась с головы до ног, я сразу узнал тебя по фигуре, особенно со спины, а теперь, услышав твой голос, и вовсе перестал сомневаться. Ты Береника, дева румяноланитная, дочь покойного Эпулона. А раз уж я угадал, кто ты такая, скажи, зачем приносишь ты жертву ассирийской богине. Разве не воспитывали тебя в вере Моисея?

— Только для видимости, — отозвалась Береника. — Мать в тайне учила меня поклоняться Ваалу. Моя мать — тоже иудейка, но она отвергла Яхве и поклоняется вавилонским идолам. Если ты прочитаешь Писание, то узнаешь, что такое часто встречается среди нашего народа, вопреки предупреждениям пророков. Даже проклятие самого Яхве не пугает нас. Это принесло нам немало бед, но такова наша судьба.

— А твой отец? Неужели Эпулон тоже отказался от веры предков?

— Нет. Отец придерживался старых традиций.

— Однако, насколько мне известно, точно такие же саркофаги используют, хороня своих умерших, знатные египтяне. То же самое можно сказать и об этих сосудах, в которых должны храниться пища и вода для поддержания сил умершего во время путешествия в загробный мир.

— Я не обратила внимания на такие детали, — призналась Береника. — Мой отец много странствовал, как и всякий купец. Наверное, в Египте он купил среди прочих древностей и этот саркофаг, который очень ему нравился, потому, верно, и приказал похоронить себя в нем, когда настанет его час.

— Мне жаль, но я вынужден снова вступить с тобой в спор, поскольку, на мой взгляд, саркофаг отнюдь не древний, а изготовлен в недавнем времени. Взгляни на древесину, она еще свежая, как, впрочем, и надписи. Это самый обычный и простой саркофаг, какие продают в любой похоронной лавке Александрии.

— Теперь это не имеет значения! Мы здесь не для того, чтобы разглядывать саркофаг, а для того, чтобы совершить жертвоприношение у гроба моего отца — в противном случае душа его переселится в какое-нибудь мерзкое животное. Или, что еще хуже, в грека. Мы и так напрасно потратили слишком много времени. Преклоните же головы.

Тут я понял, что пришел наш последний час, и попытался закрыть лицо краем тоги, чтобы умереть с достоинством, как подобает римлянину самого высокого сословия, но даже этого мне не удалось сделать, ибо руки мои были связаны за спиной. Увидев, как кровожадная жрица занесла надо мной нож, я покорно закрыл глаза, но в тот же миг раздался громоподобный голос:

— Именем сената и римского народа, выходите из склепа и сложите оружие!

Приказ сопровождался хорошо нам знакомым бряцаньем копий, ударяющих о щиты и доспехи. Хвала Геркулесу! Это вернулся Лазарь, посланный за подмогой.

В мгновение ока мужчины, сопровождавшие Беренику, были обезоружены и связаны по рукам и ногам, как и сама Береника, с которой вдобавок солдаты, пользуясь своим правом на военные трофеи, сорвали жреческое одеяние, чтобы, бросив жребий, решить, кому оно достанется, и на всеобщее обозрение были выставлены ее белоснежные руки, как, впрочем, и все остальные части тела, — на потеху и поношение присутствующим, пока Иисус, движимый состраданием, не отнял у Лазаря одну из его грязных тряпок и не прикрыл ею плечи девы.