Страница 24 из 35
— А не могу ли я остаться с тобой? Я чувствую себя очень одиноким, и моя компания не разочарует тебя. Ведь я учился в Греции.
— Тогда ты наверняка знаешь, что лучшее средство от безутешного горя — это философия. Ступай же, но будь до крайности осторожен. Не знаю, кому мы встали поперек пути, но кто бы то ни был, он ни перед чем не остановится. Ты храбр, пылок и наверняка ловко владеешь мечом. Трех этих важных качеств достаточно для того, чтобы нанести тебе удар в спину. Да, еще одна вещь… Не слышал ли ты когда историю Амрама?
— Нет, — ответил юный Матфей, — а она имеет какое-нибудь отношение к делу?
— Не знаю, — ответил я.
Глава XIV
Спалось мне дурно, и прежде чем Эос поднялась с ложа Тифона, сам я встал и вышел на улицу, где был встречен рычанием шелудивых псов, роющихся в отбросах. Я пустился в путь через безлюдный город и спустя какое-то время вышел за окраину. Легкий туман поднимался над полями пшеницы, слегка волнуемой ветром, слышалось пение жаворонка. Наконец я оказался перед домом, где еще совсем недавно жила Зара-самаритянка. Дверь так и стояла полуоткрытой. Я толкнул ее и шагнул через порог. Тела исчезли, видно, их кто-то похоронил — либо стражники синедриона, либо добросердечные люди. Я лег на ложе и предался размышлениям, но тут мне почудился жалобный стон, и, когда я направил взгляд туда, откуда он доносился, словно бы увидел Зару-самаритянку, вернее, какую-то бледную тень среди других теней. Я не верю ни в призраков, ни в пришельцев из загробного мира, поэтому не сомневался, что это моя скорбь породила видение, но все равно не мог сдержать слез и срывающимся голосом произнес:
— О ты, несчастнейшая из женщин, неужто ты явилась, чтобы открыть мне имя человека, положившего конец твоей недолгой жизни? И если это так, скажи поскорее, прежде чем Аид призовет тебя обратно, а я клянусь всеми богами, твоими и моими, ложными и настоящими, что не отступлюсь, пока не отыщу его и не заставлю заплатить за преступление. Но если ты не ищешь мести, то скажи, зачем пришла?
Однако милая тень так и стояла, опустив глаза, поэтому я добавил:
— Возможно, тебе позволено лишь явиться пред мои печальные очи, но запрещено вести со мной беседу посредством слов, возможно, ты лишь плод моего воображения, но даже если это так, я не допущу, чтобы ты опять ступила на ненавистную дорогу, которая ведет в глубокую ночь, не сказав…
Но фигура уже растаяла, словно луна среди туч, и ее безутешные стоны заглушил омерзительный голос, говоривший надменно:
— Упрямец Помпоний ведет себя хуже, чем когда мы видели его в последний раз. Если бы ты не помешала мне тогда применить к нему некую действенную меру, наверняка теперь не случилось бы с ним этой беды.
— Скажи же мне, о кичливый ворон, — с издевкой ответил другой голос, — каким же образом он помешал бы гибели любимой женщины?
— Да никаким, злоязыкая лиса, — ответил ворон, — зато он принял бы ее смерть со смирением. Когда тело испытывает такое, дух воспаряет к метафизике. Так утверждает Парменид в труде, который, к несчастью, утерян.
Сознавая, что на самом деле всего лишь вижу сон, я изо всех сил постарался вернуться в реальный мир. Когда мне это удалось, я увидел ворона, глядевшего на меня со свойственной птицам опаской. И сразу стало понятно, что это самый обычный ворон проник в дом через окно в поисках поживы. Я замахал на него руками, ворон каркнул и вылетел вон. При этом он выронил металлический предмет, который держал в клюве. Я узнал тот самый ключ от двери, что накануне валялся на полу. Подняв ключ, я отер его рукавом, чтобы убрать следы, оставленные мерзкой птицей. Потом решил испробовать его на деле и вставил в замочную скважину, но, как ни крутил, так и не сумел с ним справиться. В конце концов у меня не осталось сомнений: ключ предназначался для совсем другой двери. И тут я почувствовал, как в голове моей чуть-чуть приоткрылась некая завеса. Я громко вскрикнул и со всех ног кинулся прочь из этого дома. На улице меня ослепил дневной свет, и, сделав шаг, я обо что-то споткнулся и едва не рухнул на землю.
— А тебя зачем сюда принесло? — завопил я в гневе.
— Я пошел за тобой туда, где ты обычно ночуешь, — принялся объяснять Иисус, — и убедился, что ты уже ушел. Нетрудно было догадаться, где тебя искать. А куда ты так спешишь теперь? И почему ты кричал «эврика»?
— Нипочему. А спешу я туда, где тебе делать нечего. И оставь меня наконец в покое. Мне до смерти надоели и твоя назойливость и твои вопросы. Отныне я буду один делать все, что надо.
Слова эти я произнес не терпящим возражений тоном и быстро зашагал по дороге. Иисус пошел было следом, но сразу понял, что ему за мной не угнаться, и остановился. Я же мчался во всю прыть, пока, совсем запыхавшись, не добежал до рынка, где к этому часу уже кипела жизнь. Среди людей и скотины я принялся искать нищего Лазаря, будучи уверен, что он непременно собирает где-то здесь милостыню. И без особого труда нашел его.
— Лазарь, — сказал я, — мне нужна твоя помощь.
— Сколько ты мне заплатишь? — спросил тот.
— А без денег ты и палец о палец не ударишь?
— Нищета — мое ремесло, и кто же станет упускать выгоду. Что тебе от меня надо?
— Проводи меня туда, где похоронен богач Эпулон, но только немедленно, не теряя ни минуты и без лишних вопросов. Если сделаешь все как следует, получишь пять денариев. Это много, но мне не жаль потратить их ради благого дела. Только запомни: если ты вместо помощи попытаешься предать меня или же обмануть, пеняй на себя, ты крепко о том пожалеешь. Не так давно ты сам видел меня в сопровождении легионера. Он приставлен ко мне для выполнения любых моих приказов, так вот, ему велено отрубить тебе обе руки и обе ноги, если со мной что-нибудь случится. И еще оба уха. А теперь решай сам, как себя вести.
Он с минуту подумал, опершись на свой костыль, а потом сказал:
— Ты все наврал: у тебя нет пяти денариев, а Квадрат ищет тебя повсюду, чтобы свернуть тебе шею, потому что ты дважды его обманул. Но я отведу тебя туда, куда ты желаешь попасть, и ничего не стану просить в обмен за услугу. Я тоже хочу отдать свой долг Заре-самаритянке. Как-то раз мне довелось постучаться в ее дверь, прося подаяние. Она перевязала мои раны, смазав их маслом и вином. Потом накормила и напоила. Я обещал ей отплатить добром за добро, но мне так и не выпало случая исполнить свое обещание. А остальное тщета и ловля ветра.
Очень медленно, оба немощные, мы пересекли весь город, но только теперь я сделал это в обратном направлении, и вышли за городскую черту в месте, до тех пор мне незнакомом. Земля там была бесплодная, белесая и покрыта трещинами. Повсюду рос чертополох. В бронзовом небе зловеще кружили грачи. Вскоре по сторонам дороги стали встречаться перевернутые и разбитые могильные плиты. Это могилы тех, кому не дозволено покоиться на кладбище: лихих людей, клятвопреступников и тех, кто поклонялся новоявленным и сомнительным богам. Надписи, сделанные либо загадочными рунами, либо с помощью неведомых мне букв, либо странными иероглифами, были наполовину стерты дождями, ветрами и руками осквернителей могил. Некоторые могилы успели разрыть собаки, и вокруг валялись кости, высушенные солнцем. Чуть дальше, расположенные в некотором порядке, виднелись греческие и финикийские захоронения, а на склоне холма высились высокие прямоугольные башни, в каких хоронят своих умерших набатеи.
Наконец мы достигли еврейского кладбища, где царила тишина, но не наблюдалось следов разорения. И росли там уже не сорняки, а душистые травы, захоронения же были ухоженными и неповрежденными.
Лазарь привел меня к пещере, вход в которую закрывал огромный круглый камень, заменявший могильную плиту. Землю вокруг него совсем недавно кто-то ковырял лопатой. Нищий спросил:
— Что ты хочешь увидеть?
— То, что находится внутри, — ответил я.
Нищий Лазарь воздел вверх свои костлявые руки и воскликнул: