Страница 74 из 95
— Не наступите на плиту ненароком, — предупредил он. — Кто знает, где потом окажешься.
— Может, это еще одна ловушка, которую нам Морошь уготовила? — предположил Филимон.
— Может, так, а может, и нет, — задумчиво произнес Чуча, глядя на плиту. — Стрела на запад указывает, в наши края. А ну-ка, стойте все на месте! — Он вдруг опустился на корточки и раздвинул ладонями невысокую, но густую траву. Затем, пригнувшись, сделал несколько шагов в сторону. Потом встал и объявил: — Временным колодцем кто-то пользуется. Он тут наследил немного. Судя по подошве, не юноша уже, но и не слишком грузный. Дорогие сапоги на нем, каблук высокий, в таких простой люд не щеголяет.
— Да ты следопыт у нас! — хмыкнул Филимон.
— Молодец Чуча! — похвалил Владигор. — Если стрела на запад указывает, значит, можно назад кому-то из нас вернуться. — Он взглянул на Филимона.
— Ну уж нет! — возмутился тот. — Почему я? Вон Чуча пусть! Я тут нужнее!
— Белун вторую неделю от тебя вестей ждет, — сказал князь. — У него с тобой какой был уговор, вспомни? Лишь только врага обнаружим, ты летишь обратно и все ему в точности передаешь.
— Летишь, а не в бездонный колодец ныряешь! — поправил Филимон. — А у тебя, вспомни, какой был с чародеями уговор? В единоборство с неведомым врагом ни в коем случае не вступать! А ты что задумал?
— Белун, о единоборстве говоря, кровавую схватку разумел. А мне, чую, меч может и не понадобиться. Ступай, Филя. Не прогуливаться тебя посылаю. Еще неизвестно, где вынырнешь, так что ко всему будь готов. Расскажи Белуну все, что с нами приключилось. И Ждану от меня передай, чтобы не мешкая двигал рать к Вороньей горе. Там и встретимся, коли живы будем.
Филимон стоял насупясь. Возвращаться ему очень не хотелось, однако доводы Владигора были убедительны. Белун давным-давно ждал его с известиями.
— Куда следы-то ведут? — спросил он ворчливо у Чучи.
— Куда-куда! Туда вон! — Подземельщик указал в сторону дворца, до которого все еще было далеко. — Князь прав, возвращайся. И его прихвати. — Он кивнул на аскана.
— Нет, я с вами пойду, — покачал певец головой. — Если Золотой дворец не выдумка, я должен побывать в нем.
— Нам его не обойти, — тихо сказал Дар, и от этих слов всем стало не по себе.
Филимон вздохнул:
— Ладно, уговорили. Отойдите подальше, мало ли что. Аскан, лук мой и колчан себе возьми, авось пригодятся.
Он шагнул на каменную плиту и встал на круг со стрелой. Остальные невольно попятились назад. Но ничего не изменилось, Филимон продолжал стоять, глядя на товарищей виновато и немного испуганно.
— Филька, чуть не забыл! — крикнул вдруг Чуча. — Пусть Белун в Книгу пророка Смаггла еще заглянет. Сдается мне, что в ней новые подсказки появятся. И чего я с собой ее не взял!..
— Да ты не видишь, что ли, что я никуда не деваюсь! — рассерженно ответил Филимон. — Может, это просто обыкновенная плита, а никакой не Временной колодец?
— Ну и кто ее сюда положил, по-твоему? — возразил подземельщик. — И зачем? Для красоты?..
Тот не успел ответить. Неподвижный воздух шевельнулся, возник и тут же смолк какой-то сиплый свистящий звук, и Филимон исчез. Выдолбленная в каменном круге стрела тоже исчезла, хотя сама плита осталась лежать в траве.
— Словно корова языком слизала, — пробормотал Чуча.
— У айгуров есть другая поговорка, — подал голос аскан, покосившись на Дара.
— Какая же, говори?
— Словно ослица пернула.
Чуча вытаращил на него свои круглые желтые глаза:
— И ничего похожего! Тоже мне поговорка!
Владигор взглянул на Дара и пожал в недоумении плечами. Мальчик улыбнулся:
— Все просто. Чуча рассказал о том, что он увидел, аскан — о том, что он услышал.
Айгурский певец согласно кивнул.
— А-а, — протянул Чуча. — Ну, тогда понятно. Вообще-то поговорка неплохая!
Владигор расхохотался так звонко и заразительно, что от веселого дружного смеха не смог удержаться никто.
— Я их не вижу, но чувствую, что они рядом.
Морошь произнесла свою мысль вслух и даже не заметила этого.
— Про кого ты говоришь? — сверкнула любопытными глазками некрасивая девочка лет двенадцати.
— Ах, это не твоего ума дело, Замарошка! — Царица с досадой поморщилась. — Не приставай, займись чем-нибудь.
— Мне скучно! — захныкала та. — Давай гадость кому-нибудь сделаем?
— Оставь меня, мне нужно думать.
— Хоть бы этот одноглазый дурак прилетел. Или папашка с хвостом.
— Уходи, говорю.
— Почему ты красивая, а я нет?
— Потому что твой папашка — с хвостом.
— Ты его сильнее, да? Отруби ему его мерзкий хвост, пусть повизжит!
Царица едва заметно усмехнулась, поднялась со своего трона и подошла к дочери.
— В твоих жилах кровь человеческая течет вперемешку с кровью лютого зверя, даже более чем зверя, — произнесла она, взяв девочку за подбородок и глядя ей прямо в глаза. — Зверь сидит в каждом человеке. Но тот, который в тебе, будет рваться наружу с особенной прытью. Я хочу, чтобы ты навсегда запомнила вот что. Как бы ни был силен зверь, человек в конечном итоге окажется сильнее его. Более умной, жестокой и коварной твари, нежели человек, невозможно себе вообразить. Поэтому не поддавайся звериным желаниям, а подавляй, подчиняй себе, приберегай их до поры, чтобы в нужный момент выплеснуть их с такой страшной силой, какой не обладает ни один смертный.
— Как тот Огненный вал?
— Ну хотя бы, — неохотно ответила царица, выпуская подбородок Замарошки из своих цепких пальцев. — Он несколько опустошил меня, голова ноет.
— Научи меня управлять им, — вкрадчиво попросила девочка. — Я однажды попробовала, и у меня почти получилось.
— Ты? — искренне удивилась Морошь. — Когда же?
— А не помню, недавно. Твоя ручная двухголовая ворона прилетала в тот день.
— Ворон, а не ворона.
— А, все равно дурак!
— Зачем же ты разбудила стихию, природа которой тебе неизвестна?
— Мне хотелось убить уродливого коротышку с его компанией.
— И что же, убила?
— Ага!
От оглушительной пощечины девочка отлетела к стене и больно ударилась головой о высокую, расписанную змеями вазу, которая раскололась на мелкие черепки. Протяжный жалобный вой огласил просторную залу. Вода в фонтане перестала журчать и словно остекленела. Морошь махнула рукой, звонкая струя вновь послушно ожила.
— Я ударила тебя не за то, что ты хотела убить чужаков. — Голос царицы был совершенно невозмутим. — Ты не по назначению использовала силу, которая могла в любое время понадобиться мне. Если ты по-прежнему будешь поддаваться своим звериным прихотям, твои волосатые ноги станут еще уродливей.
Девочка гневно топнула ногой, но не нашлась что сказать, горько заплакала и бросилась вон из залы.
В раскрытое окно потянуло вдруг едким дымом, который начал сгущаться, обретая формы коротколапого чудовища с оскаленной зубастой пастью. Царица поморщилась и провела ладонью сверху вниз, воздвигая перед собой незримую преграду. Триглав двинулся вперед, ткнулся мордой в прозрачную стену и озадаченно замер. Затем усмехнулся и прорычал:
— Вот, значит, как! Даешь понять, что даже дух мой тебе непереносим?
— Ты догадлив.
— И пытаешься вытравить из моей дочери семя отца?
— Она не твоя дочь.
— А чья же? Не ты ли минуту назад растолковывала Замарошке, чья кровь в ней главенствует?
— Никогда в ней не будет главенствовать твоя кровь! Я запретила тебе являться ко мне! Что тебе опять надо?
— Открой мне свои мысли, свои планы. Я же знаю, что ты задумала что-то неслыханное. Учти, Воронья гора моя, и я тебе не позволю туда соваться.
— Не позволишь? Хотела бы я посмотреть, как ты сможешь помешать мне сделать что-либо. Если ты попытаешься, я сделаю то, что посоветовала Замарошка.
— Что она такого посоветовала?
— Отрезать твой мерзкий хвост и послушать, как визгливо ты будешь верещать от боли и унижения.