Карма

Наташа протянула свой телефон:

– Если вам надо кому-то позвонить, пожалуйста.

– Мне некому звонить, там просто в памяти нужные номера… – Пестель вздохнул: – Человек спасся от смерти, а ему некому об этом сообщить. Смешно, правда?

– Так не бывает, не прибедняйтесь. У любого человека обязательно кто-нибудь есть: жена, любовница, друг, в крайнем случае – начальник. Я, например, своему уже доложила.

– Начальник?

Пестель вдруг вспомнил слова Саморяда: «Поосторожней в Останкино…»

– С начальником придется разбираться отдельно. Боюсь, меня круто подставили.

– Саморяд?

Пестель помолчал немного, а потом сказал:

– Наталья Александровна, если не ошибаюсь?

Наташа кивнула.

– Вас представили – я запомнил.

– А вы Павел Иванович Пестель. Прямо как декабрист.

Наташа надеялась, что Пестель ей улыбнется. Но он оставался серьезным и говорил веско:

– Наталья Александровна, я понимаю, что вы – журналист и я для вас сейчас очень интересный объект.

Наташа не возражала.

– Но, знаете, мне бы очень хотелось думать, что вы решили подвезти меня не ради интервью, а просто потому, что пожалели. Однако, даже если я не прав, у меня к вам огромная просьба: не надо использовать наш разговор в вашем будущем газетном отчете… Или как там это у вас называется? Мы – два человека, которые только что смотрели в глаза смерти. После этого как-то… Понимаете?

Наташа поняла. И еще поняла, что ей нравится этот человек, который после всего, что он только что пережил, не ноет, не плачется, а говорит нормально, разумно, по-мужски.

– Не волнуйтесь, – сказала Наташа. – Мы, журналистки желтой прессы, конечно, изрядные суки, но даже в нас есть что-то человеческое.

Пестель опять помолчал, потом произнес тихо:

– Телевидение – проклятое дело. Без него, скажем, в XIX веке люди ведь лучше жили, чем сейчас. Наполненней. Разве нет?

Наташа усмехнулась, но ничего не ответила.

Ехали молча. Точнее, стояли в пробках.

Наташа увидела, что забинтованная рука снова начала кровоточить.

– Хотите перебинтую? Я умею.

– Да ладно. Доедем. Не умру.

– Как же мы теперь будем жить, а? – вздохнула Наташа. – Ну, мы все – после этого?

– Так же, как и жили. Нас уже ничем не пронять. Я даже не знаю, что такое должно произойти в жизни русского человека, чтобы он свою жизнь переосмыслил.

– Я знаю, – твердо сказала Наташа.

Пестель посмотрел на нее с любопытством. Но расспрашивать не стал.

БОЛЬНИЦА

Наташа с Пестелем вошли в приемный покой больницы имени Фасовского в тот самый момент, когда по телевизору шли «Новости».

Они увидели на экране себя, затем раздался глухой звук, лишь отдаленно напоминающий выстрел, и – темнота.

Потом возникла диктор. В глазах ее дрожал ужас – то ли от информации, которую она должна была читать, то ли от того, что приходилось читать по бумажке: бегающий над глазом телекамеры «суфлер» подготовить явно не успели.

Диктор вздохнула, привычно бросила взгляд на отсутствующий «суфлер» и забубнила по бумажке:

– Сегодня в Москве во время прямого эфира марафона «Дети – наше счастливое настоящее» внезапно погас свет. Передачи временно были прерваны. Начато следствие, ведется расследование. В правоохранительных органах нашему корреспонденту сообщили, что пока рано делать какие-то выводы. Рассматриваются разные причины произошедшего, в том числе и технический сбой системы. Однако полностью исключить версию террористического акта также нельзя. Слово нашему корреспонденту. Илья?

На экран выскочил молодой человек с лицом отличника, не сдавшего экзамен, и выкрикнул:

– Ирина!

– Илья!

– Ирина! Итак, начато следствие… – После чего нервный Илья слово в слово повторил то, что только что сказала Ирина. – Рассматриваются разные причины произошедшего, в том числе и технический сбой системы. Однако полностью исключить версию террористического акта также нельзя.

– Видимо, сказать нечего, вот они и решили одно и то же повторять по нескольку раз, – улыбнулся Пестель.

Наташа отметила (про себя, разумеется), что ей нравятся мужчины, не теряющие иронии ни в каких ситуациях. И вообще, Пестель… Дальнейшие размышления она резко прервала: лишнее это, ни к чему.

На экране снова появилась диктор, чьи глаза уже округлились и расширились настолько, что стали похожи на два бильярдных шара, и сообщила:

– После того как в студии прямого эфира погас свет, возникла паника…

Пошли кадры бегущих людей. Странно, но смотреть по телевизору на эту, в секунду обезумевшую толпу было несравненно более жутко, чем бежать среди этих людей.

Наташа хотела сказать об этом Пестелю. Отвернулась от телевизора, увидела, что лицо Павла Ивановича стало белей его рубашки, а рука уже совсем набухла кровью. И подумала: «Боже мой, мы же не телевизор ехали смотреть, мы же в больницу ехали. Вот они – врачи. Целая стена людей в белых халатах».

– Эй, вы! – крикнула Наташа в эту белую стену. – Тут человек кровью истекает. А вы…

– Да ладно, – вздохнул один из белых халатов, не оборачиваясь, и добавил: – Такое происходит… Другие ждут, и вы подождете…

Только тут Наташа заметила, что вокруг действительно много людей. Пьяные или трезвые, с окровавленными лицами или переломанными руками, с легкими или более тяжелыми ранениями – они лежали на носилках или сидели на неудобных, ободранных банкетках. Некоторые страдали в одиночестве, рядом с иными сидели друзья, родственники держали за руки, сочувственно заглядывали в глаза. Но у всех раненых было одно общее, отрешенно-трагическое выражение лица.

Этих людей совершенно не волновали «Новости» по телевизору. Казалось, они постучали в двери Смерти и теперь ждут, откроют им или нет.

– Мы оттуда, – крикнула Наташа. – Мы – из телестудии. – И повторила еще раз: – Из телестудии!

Слово было как пароль. Их тут же узнали:

– Вас же только что по телевизору… Вы же… Мы же видели… – И крики: – Носилки сюда! Скорей! Жертвы теракта! Быстрей!

Наташа почувствовала, как сильные и властные мужские руки пытаются уложить ее на носилки.

– Меня не надо, – огрызнулась она. – Вот он. У него пулевое ранение.

– Я сам дойду без всяких носилок, – сказал Пестель и уже через мгновение исчез за грязными белыми дверьми.

Белая стена халатов резко развернулась к ней, начались вопросы: как там? много ли жертв?

Отвечать не хотелось.

Наташа выбрала среди врачей одного, отвела в сторону:

– Послушайте, сейчас начнут прибывать «скорые» и про этих людей вовсе забудут… – Она показала в сторону несчастных, ожидающих своей участи. – Вы не могли бы сделать так, чтобы ими занялись?

Выражение лица доктора Наташе что-то очень напоминало… Ах да, так смотрит гаишник, когда крутит в руках права.

– А я про вас в газету напишу добрые слова. – Наташа смотрела подобострастно.

– Вы – журналист? Правда?

Наташа показала редакционное удостоверение.

– Хорошая газета, популярная. А вы точно напишете? – Врач смотрел недоверчиво. – Тогда запишите в блокнотик: Денис Сунько, дежурный врач.

Наташа достала блокнотик. Денис Сунько никуда не уходил – ждал, пока она запишет.

Записала.

И – закрутилась карусель. Вмиг откуда-то появились носилки, забегали врачи…

Когда начали подъезжать «скорые», те, стучащиеся в двери Смерти, уже исчезли за белой больничной дверью.

Можно было уходить. Но Наташа понимала, что не уйдет, пока не узнает, что с Пестелем. Казалось бы, что ей до этого человека? Но не уйдет – точно.

Села на банкетку, чтобы передохнуть, и тут услышала:

– Наталья Александровна.

К ней шел удивительно красивый молодой человек в белом костюме и черной майке.

– Коростылев Сергей Сергеевич, – представился он. – Следователь прокуратуры. Вы разрешите задать вам пару вопросов?

Наташа обрадовалась, так как в ожидании вестей о Пестеле у нее появилось занятие.