Карма

Подумала: «А вот интересно, история с Артуром разгладила узлы на моей карме?» И во весь голос расхохоталась над дурацким этим вопросом.

На самом деле волновало Наташу не то, что было, а то, что теперь будет. Кто, так сказать, следующий?

Мысленно разложила пасьянс мужиков.

Цветков отпал сразу. Он, конечно, мужик и должен бы за свой род отвечать. Но человек все-таки хороший.

Подумала почему-то про Алика – Ритиного мужа. Задача занятная, интересная. К тому же мужик противный: Риту бросил, бабник, с Анькой, дочкой своей, общается редко. Но там Рита рядом, мало ли что у них опять начнется. Так что и с Аликом нельзя.

Вспомнила Игоря – первую свою любовь, и спортивного Олега, и даже встреченного в кафе Геннадия, и других мужчин – рассказы, новеллы, поэмы, эссе…

Даже Семена Львовича некстати вспомнила. Этот-то тут при чем?

Думала: «Как стыдно я размышляю, как ужасно!»

Но на самом деле стыдно ей не становилось. Было понятно, что должно быть стыдно, но чувство стыда не приходило. Что угодно возникало в душе: азарт, радость, восторг… Но только не стыд.

В конце концов осталось две кандидатуры: Кротов и этот француз Жан Глобер – не зря же она его вспоминала по дороге к Артуру.

Кротов был, конечно, бабник, но зато свой. К тому же он ей ничего плохого не сделал, а Глобер – гад. К тому же не наш. К тому же он, так сказать главный подозреваемый в загадочном деле о том, кто ее заразил. А если не он? Наплевать. Все равно ведь гад. Один раз ему отомстила – и второй отомстит.

Короче, решено: будет пытаться найти Глобера, а если не найдет, тогда уж извини, Серега Кротов. Ты же мужик? Значит, виновен. Простой расклад.

Машину оставила около подъезда – больше бояться было некого: Артур нейтрализован.

В душе стояла долго, словно хотела отмыться.

Поймала себя на том, что впервые за последнее время у нее хорошее настроение.

Подумала: «Ну что же я за тварь такая?» Без самобичевания подумала, просто так поразмышляла в порядке констатации.

Выключила все телефоны и уснула спокойным, ровным сном, без сновидений.

ТЕЛЕВИДЕНИЕ

Пестель подъезжал к телестудии в уже почти привычном состоянии сумасшедшего восторга. Сбить этот восторг не могло ничто: ни естественное волнение, которое каждый человек испытывает перед телевизионными съемками, ни странная фраза, брошенная Саморядом: «Ты там, на студии-то, поосторожней», ни, казалось бы, очевидное нежелание вообще во всем этом участвовать.

Пестелю было хорошо. И солнце не слишком парило. И ветерок слегка обдувал. И спать совсем не хотелось. И голова не болела вовсе. А тут еще на парковке среди кучи машин нашлась дырка, куда он легко воткнулся со своей огромной «бээмвухой».

У входа в телецентр стояла женщина, держа на вытянутых руках плакат: «Дети – наше светлое настоящее». Около женщины группировалось человек сто.

Периодически женщина вскрикивала:

– Почетные гости марафона, а также звезды эстрады, театра, кино подходят к милиционеру и идут в студию. Прочие группируются вокруг меня! Группируйтесь плотнее, не мешайте проходу звезд!

Пестель прошел к милиционеру, где его уже встречала администратор – молодая девушка в брюках настолько узких, что Пестель невольно подумал: «Господи, кто же ее в эти брюки вбивал?»

– Вы Пестель? – спросила девушка и, не дожидаясь ответа, буркнула, опустив глаза в пол: – Я – Леонида.

«Бывает», – хотел сказать Пестель, но вовремя сдержался.

Вошли в огромное фойе.

По коридорам телестудии бегало множество людей, и у всех было одинаковое, деловое, выражение лиц. Ведь даже в аэропорту есть праздно прогуливающиеся, а здесь таких не было.

К Пестелю подошел незнакомый человек с усами и в больших очках, дернув за рукав, спросил:

– Когда Саморяд придет?

– Он не придет. Он заболел.

– Как – заболел?

Человек отскочил и, как сумасшедший, начал названивать по мобильнику.

– Знакомый? – Леонида тянула Пестеля к лестнице.

– Да нет, – улыбнулся Пестель. – Странный какой-то… Я его впервые вижу.

Молча поднялись на второй этаж. Леонида шла сзади, дышала тяжело, как спортсмен после соревнований.

На площадке второго этажа, забитой курящими людьми, Леонида передала Пестеля второму администратору, которая носила имя более привычное – Варя.

В отличие от Леониды, Варя говорила без умолку:

– А вы первый раз на телевидении? Как интересно! Вы, главное, не волнуйтесь. Тут только не надо волноваться. Вы ведь не волнуетесь? И не надо. Гримировать мы вас не станем, правильно? Чтобы не волновать. А то, бывает, человек придет спокойный, а как его начнут гримировать – сразу разволнуется. А вот вы не волнуйтесь. Мы вас только припудрим прямо на месте – и все. Подумаешь: прямой эфир. Зато трое ведущих. Они вам помогут. Даже если кто-то один из них заволнуется, двое других помогут. Потом, там же Кротов. Знаете Кротова? Как не знаете? Не бывает так. Знаете, конечно, Кротова. А как же! Сережа – такая душка. Спокойный. Никогда не волнуется. Вообще, вы знаете главный закон телевидения: естественность. Понимаете? Вот вы же можете быть естественным? Можете. Я вижу. Ну, вот и будьте. Не дергайтесь, главное, и будьте самим собой.

Павел Иванович почувствовал, что его начинает колотить нервная дрожь.

Вошли в студию.

Вокруг студии – по периметру – стояли телевизоры. И в каждом – лицо Саморяда. Саморяд по-доброму улыбался и приветливо махал рукой. Сколько раз говорил ему Пестель: «Иван Петрович, не надо строить из себя простого, но великого. Что ты, как член Политбюро, честное слово?» Не послушался Иван Петрович, видимо, член Политбюро был приятный для него ориентир.

– Видите, вот ваш Саморяд, – не переставала щебетать Варя. – Правда, успокаивает? Правда?

Посредине студии стояло кресло, огромное, как трон.

Варя улыбнулась:

– Это ваше место. Правда, здорово?

– Да вы что, с ума сошли! – Пестель ощущал уже самый настоящий ужас. – Я тут должен торчать на виду у всех людей? Да вы что? Это абсолютно невозможно!

– Да! – обрадовалась Варя. – У всей страны на виду! Правда, здорово? Да вы не волнуйтесь! Это же место для Саморяда готовилось? Ну вот. А он заболел. Очень хорошо. Значит, это ваше место, правильно? Главное, не переживайте! На этом кресле до вас такие люди сидели… И – ничего! Все в порядке у них. Ха-ха. И у вас все в порядке будет. Главное – что? Правильно! Быть естественным и не дергаться.

Пестель опять попытался было отказаться, еще не понимая, что телевидение – это ураган, противостоять которому невозможно. Ураган этот уже закрутил, завертел. Какие-то руки начали цеплять Павлу Ивановичу микрофон на лацкан. Микрофон был привязан проводом к тяжелому аккумулятору, который велели положить во внутренний карман, от чего пиджак тут же скособочился.

Кто-то усаживал его в кресло, потом просил встать, сдвигал кресло, снова сажал, снова просил встать, сдвигал кресло обратно, снова сажал, крича при этом:

– Левый софит опусти! Опусти левый софит! Да не тот левый, а тот левый, который справа!

Уже какие-то руки его припудривали, а другие причесывали, приговаривая:

– Вы у нас – главный герой, должны быть красивым. Вы, главное, не волнуйтесь, все будет хорошо.

Уже подошел какой-то лысый, маленький человек, представившийся: «Режиссер программы», и тотчас начал говорить:

– Тут ничего страшного не будет. Ведущие помогут. Они опытные. Естественная улыбка, естественный взгляд, естественные реакции. Впервые снимаетесь? Понимаю трудности. Ничего. Главное, не нервничать. Вот наши ведущие – каждый день в прямом эфире, и ничего. Живы пока, даже не дергается никто. Вы видели, чтобы ведущий дергался? Нет. Вот и вы не дергайтесь. Все будет хорошо, я чувствую. Зато завтра вас узнает вся страна. По улице пройти не сможете.

Никогда в жизни – никогда! даже в интернате! даже в армии! – не чувствовал себя Пестель настолько беспомощным. Он действительно был игрушкой в руках этих умелых, все понимающих и знающих людей.