Любовь моя - мелодия

СТАРЫЕ ПЕСНИ О ГЛАВНОМ

Выражение «новые времена — новые песни», безусловно, справедливо. Но иной раз вспомнишь «старые песни о главном» и сердце сожмется. И не только потому, что сегодня редко пишут о главном, (в основном — не о главном). А потому, что потоком «нового времени» снесло такие могучие песни, как, скажем, «Широка страна моя родная» И.Дунаевского. Это гимн стране. Настоящий. Что из того, что сейчас поменялся государственный строй, что не стало большой страны, что слова этой песни сейчас не актуальны, а некоторые стали просто горькой насмешкой (вроде слов «старикам везде у нас почет»)? Но музыка, песня не стала от этого хуже. Почему бы не написать к ней новые стихи, соответствующие теперешнему времени? Не терять же песни прежних лет из-за того, что некоторые их тексты устарели. Ведь песни того времени это памятник нашей культуры. Их пели наши деды и отцы. Кто сейчас может написать песню, подобную этой песне Дунаевского? Никто! И не потому, что таланта недостает, — любви к Родине не хватит. Не показушной, декларируемой, а из сердца.

Вот теперешний государственный гимн России. Прекрасная, по-настоящему державная музыка Глинки, но сложновата: не каждый из граждан правильно споет ее. Да и слов, достойных этой гениальной музыки, пока никто не написал. А тут вот она — популярная, всем доступная песня о стране, которую и в торжественный момент, и за праздничным столом каждый спеть сможет. Да, это не гимн, с гимном пока вопрос не решен и дело это непростое. Но почему перестали исполнять песню Дунаевского? Это же память, это история. Ведь история есть не только у страны, у людей, но и у песен. Кстати, если говорить строго, то прежний гимн Советского Союза в чистом виде вовсе и не гимн был, это скорее маршевая, добротная советская песня.

Я иногда пел гражданские песни, скажем, «Бухенвальдский набат», песню о нашей общей боли. Эта песня под стать хорошей оперной арии. Но в моем творчестве никогда не было державных примет. Все мои песни — это одна большая тема, тема Любви. Любви к людям. До сих пор вспоминаю «Малую Землю» Александры Пахмутовой. Никакая это не державная песня. Это типично русская народная песня. И появилась она прежде всего не в честь полковника Брежнева, а во славу Земли, политой кровью наших солдат. И, главное, вышла она из сердца композитора. А память об этом клочке земли, действительно истерзанной, действительно героической, память о песне тут же перестала существовать, как только остыло тело Леонида Ильича. Как это по-нашему — из крайности в крайность.

Но песня-то, и хорошая, осталась. Новороссийские журналисты как-то спросили меня: «Спели бы вы сейчас эту песню?» — «Спел бы. Ведь это песня не о Брежневе. В стихах Николая Добронравова нет ни слова про него. Это правда о войне». Да, Брежнев плакал, когда слушал «Малую Землю». Но ведь плакали многие, а не только свидетели тех страшных боев…

Я был еще мальчишкой, когда повсеместно звучали песни Дунаевского, Мокроусова, Соловьева-Седого, Богословского, Блантера. Оглядываясь назад, жалею, что все-таки мало я исполнял наших старых песенных мастеров. Материал давних песен великолепен. В свое время мне интересно было (как, надеюсь, стало интересно и моим нынешним коллегам) придать тем песням новое звучание, одеть их в современную аранжировку, взбодрить ритмом. Я не только увлекался такими песнями, я учился на них. Одним из первых я стал «омолаживать» и петь на новый лад «Темную ночь», «Шаланды, полные кефали», «Три года ты мне снилась» Никиты Богословского или «Что так сердце растревожено» Тихона Хренникова, «Веселый ветер» и «Капитана» Исаака Дунаевского.

Когда в ходе «перестройки» все увлеклись погоней за современностью, то многие теперешние звезды и звездочки стали воспринимать старые песни как нечто отжившее, относились к прежнему репертуару с пренебрежением: «Старье!» Но очень скоро пришло время, когда появилась ностальгия по нормальной жизни, по нормальным чувствам, нормальным отношениям. И вольно или невольно современную молодежь потянуло к песням их дедов и отцов. И это не просто дань уважения увлечениям старших. И у молодых наступают минуты, когда среди грохота дискотек их душа требует красоты. А в тех песнях она была. И в таком обращении есть традиция. Ведь и мы в молодости не забывали нашу песенную классику. Она не отрицалась и не теснилась современным, а сосуществовала с новыми песнями, не менее красивыми. Еще недавно нашу песенную классику на эстраде у нас стеснялись петь серьезно. Боялись, что могут обвинить в несовременной сентиментальности. Но вот прежнее пренебрежение сменилось интересом и уважением. Все больше старых песен звучит с эстрады, по телевидению. Очень интересно работает группа «Доктор Ватсон», удачно компонующая свои программы из песен прошлых лет.

Интерес зрителей вызвала телеакция «Старые песни о главном». Никого не хотелось бы выделять или критиковать, но были в той программе очень удачные попадания, например, песни «Я встретил девушку», «Каким ты был» или исполненная с большим юмором песня «Первым делом, первым делом самолеты…» Но были и такие номера, когда я смотрел, слушал и невольно сравнивал: «А все-таки первоисточник был лучше». Но в целом передача «Старые песни о главном» стала мостиком между поколениями.

Я два раза был на ежегодном фестивале «Золотой шлягер» в белорусском городе Могилеве. Концерты проходят и в Минске. И везде — песенный праздник, полные аншлаги. На фестивале исполняются старые песни, и переполненные залы — подтверждение того, что песни прежних лет по-прежнему живут в народе. Кто приезжает на «Золотой шлягер»? В основном кумиры былых времен: Тамара Миансарова, Нина Дорда, Ружена Сикора, Капитолина Лазаренко… До последних своих дней туда ездила и великолепная, незабвенная наша Гелена Великанова. Приезжают Юрий Богатиков, Виктор Вуячич, Эдуард Хиль, Владимир Трошин и другие известные артисты старшего поколения. Однажды я, неожиданно заболев, вместо себя предложил организаторам Робертино Лоретта, который тогда как раз приехал в Москву. Он иногда здесь бывает, выступает в ночных клубах. Кумира 60-х годов, тогда еще мальчика, не забыли, и Робертино с успехом пел на «Золотом шлягере».

Какие бы теперь у старых мастеров ни были голоса (понятно, что с годами они, увы, не крепчают), люди хотят услышать свои любимые песни в оригинале. Записи записями, а живые голоса, лица певцов, как воспоминание о далеком и недавнем прошлом, — это совсем другое. И когда такую петую-перепетую песенку про соседа, который играет на трубе, вновь поет ее первая исполнительница Эдита Пьеха, по залу идут волны восторга. И не беда, что кто-то из мэтров выходит на сцену и поет под плюсовую фонограмму (запись голоса и оркестра), все равно публика рада беспредельно. Она пришла взглянуть на живую легенду.

Глядя на маститых артистов, я думал: а хорошо, что когда-то у нас было живое искусство. Я не ярый противник фонограммы, современные концерты требуют мобильности. Не могут же солисты и ансамбли выходить на сцену, сменяя друг друга, со своей громоздкой аппаратурой, кучей инструментов, лесом штативов и лианами проводов, петь, а потом целый час передвигать эту громаду, дабы уступить место коллегам. И все-таки я восхищаюсь, когда «старики» пытаются петь своим голосом, стараясь повторить былую интонацию. Я могу, но не люблю петь под плюсовую фонограмму. Конечно, исключения были, но редко. В основном это происходило на правительственных концертах. Иначе не разрешалось: не дай Бог, ты вместо пения выкрикнешь в микрофон что-нибудь не то. Я пел на этих державных подмостках под фонограмму и все время мучился ожиданием, что вот-вот там что-нибудь заест. Хотя в Кремлевском Дворце съездов это было бы чрезвычайным происшествием. И все-таки поешь, верней, делаешь вид, что поешь, раскрываешь рот и боишься, как бы твоя артикуляция не выбилась из звуков фонограммы. Противно!

Противно и то, что мне всегда было тесно в оковах готовой записи. Потому что «вживую» я спел бы то же самое произведение несколько по-другому. Ведь артист живой человек и сегодня, сейчас немного иначе чувствует то, что поет. Справедливости ради надо сказать, что в последние годы нам уже разрешали петь «вживую».