Страница 52 из 71
("А это сегодня было бы особенно неудачно: я плохо чувствовала себя".)
После прихода Пунина я ушел из Мр. дв.
17.11.1925. Вторник
В 11 часов утра я зашел к АА в Шер. дом. Она еще на вставала — лежала на диване в кабинете. Зашел я для того, чтобы исполнить ее просьбу: за прислугу, Маню, ей нужно уплатить два рубля страховки (с жалованья 16 рублей — с 1 октября по 1 ноября). Взял нужные бумаги. Пунин еще не был одет, когда я пришел. Оделся, вышел в кабинет. Стали искать "Мифку", в которой были эти бумаги. "Мифка" долго не отыскивалась. Нашли ее в ногах у АА на диване. Только нашли — опять исчезла. АА с виновато-кокетливым видом искала ее.
Я собрался уходить — АА протянула мне руку и жалобным голосом протяжно сказала: "Благодарю Вас, душенька"… Мы расхохотались, я сказал: "Вы всегда такая — испортит человеку жизнь, а потом жалобным тоном говорит!" Шутили, АА в хорошем настроении была.
Вечером, в половине седьмого, я опять пришел к АА. Со взносом ничего не вышло — разные формальности требуются, нужно расчетную книжку В. К. Шилейко, а он не дает ее, да Маня и не на него записана, а на АА.
Вечером Пунин проявлял фотографию — он сегодня при свете магния сфотографировал всех находящихся в квартире за обедом (АА, троих детей, А. Е. Пунину, ее брата с женой).
Я принес купленную мной сегодня книгу "Les fleurs du mal". Читала их, сидя за письменным столом. Читала много стихотворений — вслух и переводя те места, которые были мне непонятны. Читала "B n diction" — 12 и 13 строфы, сравнивала со стихотворением Николая Степановича ("У цыган"): "Correspondances" (первая и вторая строки "У цыган"). "А Th odore de Banville"; "Un fant me" (7-8 стр. — "Крест"), "Toute enti re", "XLIII", "Le flambeau vivant" ("Я сам над собой насмеялся"); "R versibilit " ("Подражание персидскому" — композиция, план); "L'autre spirituelle"; "L'invitation au voyage"; "Moesta et errafunda" ("Сентиментальное путешествие") и другие.
Я пошутил, что если в ее стихах так же порыться, то и в них можно найти что-нибудь общее с Бодлером. АА стала протестовать, сказала, что она очень хорошо помнит свои стихи и что есть только одно место, точно соответствующее ее строке: "Двадцать первое. Ночь. Понедельник". — Это: "Vendredi treize nous avons". Но — и АА, улыбнувшись, сказала: "Вот вам крест, клянусь, что это простое совпадение…".
Читали, разбирали, говорили, Пунин принес негатив, рассматривали…
Потом Пунин притащил аппарат и магний в кабинет и фотографировал на диване детей…
Я ушел в половине десятого вечера.
19.11.1925. Четверг
Сегодня день моего ангела. Я пригласил к себе АА и Пунина. АА, пообедав в Ш. д., ушла в Мр. дв., и была там до вечера. А вечером — в начале одиннадцатого пришла ко мне. Пунин пришел на несколько минут позднее (прямо с лекции из Инст. истории искусств). АА вошла, поздравила меня и дала мне подарок — переплетенную в шелк, старую любимую книжку, которую она годами хранила у себя — книжку стихотворений Дельвига. Я раскрыл книжку и прочел надпись: "Милому Павлу Николаевичу Лукницкому в день его Ангела. 19 ноября 1925 г. Мраморный дворец". АА поздоровалась с моей мамой (больше никого дома не было) и прошла в мою комнату. АА была в новом черном шелковом платье. Белый платок на одном плече. Белые шелковые чулки и черные туфли — все единственное у АА…
Я показал АА "Красную газету" со стихами Ал. Блока и со статьей Горького о Блоке. АА прочла стихи: "Это все те же…" (из стихотворений ранних лет Блока). Про статью Горького сказала, что она уже читала ее в заграничном журнале. АА сказала, что Блок в последние дни перед смертью говорил о своей нелюбви к Горькому.
Вчера у Шилейки были его гости, пили до пяти утра, и АА пришлось быть с ними, так как нельзя же лечь спать при посторонних.
Сегодня приходили к АА из б. Женского медицинского института приглашать на вечер, устраиваемый 29-го.
АА с улыбкой:
— Прислали студента, который по всем признакам был выбран потому, что он "самый красивый"! Это так видно было! Подумайте — какая у них прекрасная мысль: к Ахматовой надо присылать самого красивого!
Я — со смехом:
— Что ж, он был высокого роста и все такое?
— Да, да, и высокого роста и вообще все, как полагается… И он говорил: "Мы надеемся, что Вы не откажетесь участвовать, ведь Вы у нас лежали весной"…
(Прежде всего, АА лежала не у них, а в Рентгенологическом институте. Да и что это за манера приглашать!)
АА смеется: "А если б я лежала в гробу, так меня пригласили бы читать в похоронном бюро?!".
Пришел Пунин, мама возилась с примусом, пили чай, ужинали.
Мама ушла на бал, и мы остались одни. Я притащил свои фотографии, чтобы похвастаться ими перед Пуниным, который очень гордится своими фотографическими способностями. Показывал их. АА приняла участие в рассматривании. Потом показал АА два моих замечательных документа — мандат Алгембы и удостоверение Управления Северных шоссейных дорог, выданное мне в 1918 г.
АА заметила: "Храните, храните их!..".
Мы перешли в мою комнату. АА и Пунин сели на диван. Я стал разбирать автографы Николая Степановича и дал АА автограф "Духовный странник", разобранный мной сегодня.
АА не соглашалась с моим чтением одной и строчек ("Какие спели во слезах"), сказав, что правильно: "Какие сеяли в слезах"… Одно слово так и осталось неразобранным. Пунин долго вертел в руках листок, но и он не разобрал этого слова.
Вино развеселило меня и Пунина и оживило АА. Поэтому и беседа стала более оживленной и более тонкой — всегдашний юмор АА, в последнее время как-то пропадающий, опять золотил края искусно выгнутых фраз.
АА стала собираться уходить. Пунин уговаривал ее не идти в Мраморный дворец: "Я сейчас позвоню домой, там Вам приготовят постель… Это будет гораздо лучше…". Я присоединился к просьбам Пунина. "А вы за что воюете?" — рассмеялась АА… За то, чтобы Вам опять не пришлось сидеть до пяти утра".
Но АА все же решила идти в Мраморный дворец. На прощанье я показал Пунину фотографии Николая Степановича. Он сел к столу сбоку, рассматривал их… Долго рассматривал группу в гимназии. АА и я склонились к нему, рассматривали тоже.
В половине первого ночи АА и Пунин ушли. Я спустился по лестнице, вызвал дворника, чтобы он отпер ворота.
Мама сегодня наговорила глупостей — о том, что у меня с сердцем бывает плохо, о том, что я пью; о том, что я работаю до пяти утра и не жалею сил. Все это — в большой доле несправедливое — вызвало у АА тревожные вопросы и, кажется, обеспокоило ее…
Пунин рассказал, что юбилей Давида отменен…
20.11.1925. Пятница
Около четырех часов дня АА позвонила мне. "Как вы себя чувствуете?" Я ответил, что как всегда, хорошо, а на мой вопрос об ее здоровье ответила уклончиво. Рассказала, что к ней сегодня с письмом от Паллады Богдановой-Бельской приходил ее муж (он ей не представился, а она его лично не знает, поэтому она с ним не говорила). Паллада в письме просит сообщить адрес Судейкиной… Письмо очень милое… Паллада пишет, что не приглашает АА к себе, потому что они очень бедны (!), и ее единственная радость — ребенок, который недавно родился. АА сказала, что теперь адрес Паллады известен, и я могу пойти к ней, когда она не будет так занята ребенком… На мой вопрос, когда мне прийти к АА, ответила, что только что пришла, никого дома нет, пока не знает, а позвонит вечером.
Вечером я звонил Чуковскому, Каплун, Гитман, Срезневской, другим — все насчет собирания воспоминаний о Николае Степановиче, потом позвонил АА сказать ей о результатах этих разговоров. АА просила меня прийти в половине восьмого.