Страница 46 из 71
Она поняла, что собрание анекдотов личной биографии не может принести пользы. Что биография — настолько важное и ответственное дело, что к ней нельзя относиться с легким сердцем. При этом АА сказала, что включение в биографию анекдотов допустимо только по отношению к Крылову; объяснила причины и заметила, что Крылов и сам старался т а к создать свой облик.
Когда разговоры о работе кончились, я остался просто беседовать. АА дала мне прочесть полученное ею письмо. Конверт — со штампом редакции "Красной газеты". Длинное письмо, на целом писчем листе. Некая Кан, неизвестная, служащая в редакции "Красной газеты" изливается в своих чувствах к АА. Пишет, что она счастлива, что она благодарит Бога за то, что АА родилась, и что она благоговеет перед АА. Что совершенно непостижимое счастье она испытала, когда в первый раз прочитала стихи АА ("Четки"), и с тех пор — все ее думы только о ней. Кан ни о чем не просит в письме. Только говорит о своей любви к ее стихам, о своем благоговении перед ней. Просит только позвонить ей по телефону. Письмо она принесла сама — АА не застала и передала его Шилейко. Я улыбнулся: "Видите, как вас любят!"… Спросил: "Будете звонить?" И АА ответила, что будет, потому что письмо, по-видимому, искреннее. Конечно, к письму приложены ее стихи. "Стихи можете не читать", — улыбнулась АА.
"Жизнь искусства". Рецензия на "Яд", констатирующая провал пьесы и говорящая о "высоком положении автора"… АА дала мне рецензию прочесть. И говорила по поводу нее. Конечно — это не всерьез написано. Эта чья-то проделка… Показала мне рецензию Крученых о Казине, рецензию ругательную. Говорила о футуристах, о том, какую они заняли позицию, о том, что они, враждуя со всеми втайне враждуют и с пролетарскими поэтами и рады случаю унизить одного из них, а делают это с видом людей, которые знают в с е, и то, что есть, и то, что нужно, прикрываясь якобы правительственной точкой зрения, В данном случае… Казин, конечно, невероятно слаб сам по себе. И АА прочла мне те стихи, которые приведены в рецензии. Последнее из них — смесь Блока и Гумилева.
Это — все — уже в кабинете, в который мы перешли, окончив работу по Николаю Степановичу. За столом.
По телефону Пунин был предупрежден, что сейчас к нему придет Софья Исак. Дымшиц-Толстая. Я уже хотел уходить, но остался для того, чтобы записать ее воспоминания. Она пришла. Пунин ее принял в столовой. О присутствии в доме АА она не была осведомлена. Пунин поговорил с ней, она согласилась, и я в столовой расспрашивал ее, записывал.
Потом прошел в кабинет, где АА, и прочел ей. АА говорит, что Дымшиц-Толстая — умная. И была очень красивой в молодости. Сейчас этого… (Обрыв.)
Софья Дымшиц-Толстая не любит АА. Дымшиц-Толстой кажется, что она имеет на это причины. Тут при чем-то Париж, АА что-то знает такое, по поводу чего С. Дымшиц-Толстая боится, что АА воспользуется своим знанием… Улыбнулась. "Но я не воспользуюсь…" С. Дымшиц-Толстая к Николаю Степановичу относилась недоброжелательно. Была сторонницей Волошина.
4.11.1925. Среда
В трамвае от Ш. д. поехал домой. Доехал до Садовой по Невскому и пошел домой пешком. На углу Садовой и Итальянской увидел АА, разговаривавшую с Евгеньевым-Максимовым. Она стояла спиной ко мне и меня не увидела. Она просила Евгеньева-Максимова дать мне свои воспоминания. Когда через минуту она отошла от него, я подошел к ней. Проводил ее до Мр. дв. Шли по Садовой и по Канавке. На ногах у АА полуразвалившиеся боты. К ней обратилась нищенка, но взглянув на боты, отодвинулась, не решившись просить милостыню. Я рассказывал о своем утреннем визите. Неожиданно в Летнем Саду, на противоположном берегу канавки, АА увидела собаку, привязанную к дереву играющими в футбол мальчишками. АА прервала меня и жалобным голосом заговорила: "Зачем они ее привязали?.. Посмотрите… Бедная собака!..". Я засмеялся: "Пойдите, отвяжите ее, ну пойдите же… Вода неглубокая…". Улыбнулась, и мы заговорили снова…
В половине шестого дня я звонил АА, но ее не было в Ш. д. А в семь — АА мне позвонила. В 9 часов я пошел к АА в Мр. дв. Принес ей воспоминания Черубины де Габриак и черновик стихотворения "И совсем не в мире мы, а где-то…", который я достал сегодня у Арбениной. (Я был у нее сегодня.) Прочел его АА. АА моментально обнаружила сильное влияние Бодлера и одну совершенно совпадающую с бодлеровской строчку. Его книжки "Les fleurs du mal" у нее не было здесь, и она показала мне по русскому, по отвратительному переводу. Стихотворение очень заинтересовало АА, и она сказала, что Николай Степанович сильно его обесценил, совершенно изменив редакцию. Первая была — значительней и интересней.
5.11.1925
От шести до половины одиннадцатого вечера я был у АА в Ш. д.
Черновик "Канцоны", который я ей дал вчера, натолкнул ее на целую систему мыслей о Бодлере. Она снова стала "изыскивать" в Бодлере. И сегодня, положив на стол принесенную ею из Мр. дв. книгу "Les fleurs du mal", стала мне рассказывать все свои соображения. А они такие:
В последние годы Николай Степанович снова испытывает влияние Бодлера, но уже другое, гораздо более тонкое. Если в 7-8 году его прельщали в стихах Бодлера экзотика, гиены и прочее; то теперь то, на что тогда он не обращал никакого внимания — более глубокие мысли и образы Бодлера.
Стихотворение "B n diction", никак не повлиявшее на стихи Николая Степановича 7-8 года, в 19-20 году влияет на три стихотворения Николая Степановича: на "Заблудившийся трамвай", на "Канцону" — "И совсем не в мире мы, а где-то…" (и особенно на его черновик) и на "Память".
То, что у Бодлера дается как сравнение, как образ — у Николая Степановича выплывает часто как данность… Это именно и есть влияние поэтическое, а не "эпигонское слизывание"…
По-видимому, в последние годы Николай Степанович читал Бодлера вплотную, как АА читает его сейчас.
И то, что образы Бодлера возникают у Николая Степановича, АА объясняет так:
Или это — насыщенность Бодлером…
Или это… (забыл)…
Или это — тупое совпадение. Что вероятней? Конечно, первое…
Обратить внимание на историю образа — Млечный путь, в котором возникает яркая звезда ("Это Млечный Путь расцвел нежданно / садом ослепительных планет…" и — "Зоологический сад планет" и т. д. — у Николая Степановича).
Часов в 8 я собрался уходить — попрощался, надел уже шубу… Но в передней АА, провожая меня, сказала: "А я думала, что Вы останетесь хоть до прихода Аннушки… Но если Вам очень скучно — уходите…". А я собрался уходить именно потому, что боялся наскучить АА своим присутствием… Снял шубу. Остался. Мы перешли в кабинет. И тут постепенно завязался разговор, оживленный и непрерывный… АА блистала крыльями мысли, интонации переливались всеми цветами радуги… И это — при необычайной простоте слов, фраз и выражений…
Мы начали говорить о работе…
В этот долгий разговор — как сравнения, как уподобления, как образы — попадали и другие, мелкие, не развивающиеся дальше темы…
Смысл ее слов о моей работе:
Есть два пути для биографа: одна биография — идеализирующая поэта (может быть, так и нужно писать биографию поэта?). Так — И. Анненский.
После его смерти была "блестящая статья" в "Аполлоне" Пунина — о значении Анненского, статья общего характера… Потом — статья Николая Степановича. Но биографией его никто не занялся… И только через 16 лет В. Кривич собрался, наконец, написать биографию… Конечно, время упущено… Это — во-первых; а во-вторых, несомненно заведомое умалчивание Кривичем одних фактов, искажение других… Кроме того, В. Кривич плохо знает отца, плохо его себе представляет, не умеет пользоваться материалами…
В биографии В. Кривич говорит об И. Анненском, главным образом, как об учителе, директоре, чиновнике… Поздравительные адреса при его отъездах при перемене службы развертываются В. Кривичем в длинный свиток… А главное, конечно, — время упущено. И. Анненский появляется в этой биографии идеализированным. Облик его искажен… Но, может быть, так и лучше? Может быть, найдутся сторонники именно такой биографии. Представьте себе, что Лева через 20 лет стал бы писать биографию Н. С. … Материалов он не имел бы… Кроме того вмешивал бы в биографию свои детские, к тому времени вдобавок искаженные воспоминания… В написанной им биографии говорилось бы о шкурах, которые Николай Степанович привез из Африки, о том, что отец его был путешественником, излагались бы все анекдоты (теперь их много). И между прочим — говорилось бы о том, что он был большой поэт… и т. д. и т. д. (АА развивала эту мысль. Я оставляю это незаписанным — тут легко напутать.)