Страница 32 из 71
(АА в течение 4-х лет беспрестанно говорила Николаю Степановичу то, что "было", а потом, что "не было", все время…)
АА: "Это, конечно, самое худшее, что я могла делать!.."
В период, когда Николай Степанович думал, что "не было" — были написаны эти строки:
Пусть не запятнано ложе царицы —
Грешные к ней прикасались мечты…
(Одиссей)
АА: "И в "Гондле" тоже… Это такая обида, которой ни один мужчина не может пережить!"
АА, составив донжуанский список Николая Степановича, спрашивает о Нине Шишкиной, чтоб уяснить себе "технику последних лет" Николая Степановича…
АА говорит, что про "Четки" думают, что они В. П. Зубову посвящены.
АА: "А я с Зубовым даже знакома тогда не была" (т. е. почти не была знакома — м. б. и так сказала АА).
Я: "А кому?"
АА — серьезно: "Никому… Разным лицам есть, но Зубов тут совершенно ни при чем".
АА рассказывает, что увлечение Николая Степановича А. Губер происходило обычно в "Собаке"… АА хотела уезжать оттуда с последним поездом, а Николай Степанович решал оставаться до утра — до 7-часового поезда. Оставались обычно 5-6 человек. Сидели за столом…
АА: "Я поджимала губы и разливала чай, а Николай Степанович усиленно флиртовал с Губер…"
Когда Николай Степанович узнал, что Анреп увез кольцо АА, он сказал ей полушутя: "Я тебе отрежу руку, а ты свези ее Анрепу — скажи: если вы кольцо не хотите отдавать, то вот вам рука к этому кольцу…".
Я показываю АА открытку, присланную мне Анной Ник. Энгельгардт. Говорю, что я думал, что это мне Н. Ш. пишет — так похоже.
АА говорит: "Невыразительный почерк"…
Я: "Все женские почерки похожи…"
АА: "И мужские — литераторские: Брюсов, Блок, Лозинский и т. д. … А уж почерк Николая Степановича!.. Ни на чей не похож…"
В 10 1/2 утра зашел к Пунину — взял у него рецепт, папиросы для АА. Получил по рецепту в аптеке лекарство (val rian 8% — через 3 часа по столовой ложке) и с поездом 11.30 отправился в Ц. С. В поезде встретился с Над. Павлович, она подсела ко мне. Всю дорогу читали стихи, разговаривали. Она пишет книгу стихов "Воскресенье". Читала из нее 5-6 стихотворений. Я прочел своих — 4. Павлович на днях едет в Москву… Стихи Павлович — все с Блоком, хотя в некоторых его меньше, чем в прежних. Я ее уличил в том, что у нее 2 строки совершенно гумилевских:
Павлович поехала в Павловск, а я вышел в Ц. С.
АА увидел сидящей на диване. Она эти дни чувствовала себя лучше, т. е. температура поднималась, но болей не было. Сегодня болей нет, но чувствует себя плохо. Скоро легла на постель и уже до вечера не вставала.
Температура ее сегодня — в 9 утра — 36,9, в 3 ч. — 37,1, в 7 час. — 37,7 (такая температура была часа два), а в 9 часов — упала до 37. Вчера АА ходила в санаторию лечиться кварцем (первый раз проделывала это). Сегодня болит кожа — ожог от кварцевого света.
Результат — сегодня у АА сильная (невралгическая?) боль: болит вся левая сторона головы, опухла железа на шее, распухла десна и общее состояние скверно. Я укоряю АА, но разве ее можно "доукорить" так, чтоб она не делала таких безрассудств? О себе она совершенно не заботится, а в ответ на упреки беспечно шутит…
За эти дни — у АА был Ф. Сологуб, был Рыбаков. Рыбаков уговаривает АА не уезжать из Ц. С., с тем чтобы потом прямо из Ц. С. отправиться на юг. (АА решила уехать из Ц. С. во вторник 29 апреля, но убеждения Рыбакова, кажется, на нее немножко подействовали.)
Мандельштамы вчера переехали в Петербург, так что теперь АА в Ц. С. уже совершенно одна. Вчера же вечером Мандельштам звонил АА по телефону (и сообщил, между прочим, что ему в руки попалась наконец книжка "К синей звезде" и что это прекрасная, исключительная книжка. АА такое мнение обрадовало). Сообщил, что Надя скучает по АА и во вторник приедет ее навестить. Вчера или позавчера АА часа 2 каталась с Пуниным на извозчике, видела все дома, на которые хотела взглянуть.
Обсуждали перевод Жарковской стихотворения "Храм Твой, Господи, в небесах" на французский язык, книгу Chuzewille "Anthologie des po tes russes", корректуру статьи Николая Степановича "Теофиль Готье", воспоминания Н. Чуковского и сообщения (по лит. дневнику) М. Кузмина, письмо Горнунга и т. д. Все это показывал, читал. АА делала свои замечания. Привез АА "Книгу отражений" Анненского, которую она просила достать для прочтения. Показывал ей "Заповедь" Киплинга… (АА ее уже знает. Соглашается, что хорошее стихотворение.) Показывал ей несколько листков моего "Tablo времени" — АА эти дни читала по-итальянски, Данте.
Говорили об А. Н. Гумилевой, которую я вчера видел. Я рассказывал, что она очень несчастна и очень плохо ей в материальном отношении, что мне жалко ее, несмотря на всю мою нелюбовь к ней.
АА жалела ее тоже; мы думали, и решили, что Анну Николаевну вряд ли можно будет устроить куда-нибудь на службу — ибо она ни к чему не способна.
АА вспомнила, что Рыбаков получил письмо О. Судейкиной из Парижа, в котором она пишет, что ждет только приезда Рыбаковых, чтоб вместе с ними вернуться в Россию, что в Париже отвратительно и что она очень соскучилась по "Анке"…
АА пугает мысль о том, что будет делать О. Судейкина, если приедет сюда. О. Судейкина совершенно и безнадежно ни к чему (что могло бы дать теперь заработок) неспособна… Раньше у нее хоть была квартира, обстановка, а теперь нет ничего, т. к. для того, чтоб уехать за границу, она все продала.
К 3 1/2 часам АА, пересмотрев все, что я привез, сильно устает, и ей необходимо отдохнуть. Я поэтому иду к В. Кривичу, но не застаю его и иду на Малую, 63, чтоб посмотреть на квартиру Гумилевых. На пути меня захватил дождь, и я зашел в столовую "Дом крестьянина" и пообедал там (АА хотела, чтоб я обедал у нее, но я счел за лучшее пообедать там, потому что АА сама живет в пансионе, и совсем ей не следует кормить обедами гостей). На Малую из-за дождя не пошел, а вернулся в 4 1/2 к АА. К обеду АА вставала (обед всегда приносят ей в комнату).
После обеда АА легла спать, я сел у постели. АА разговаривала со мной много о Николае Степановиче по книгам ("Огненный столп", "К синей звезде", "Жемчуга", "Колчан", "Романтические цветы"), намечала линии творчества Николая Степановича. Попутно говорила и о другом. Так — до 8 1/2 часов. В 8 1/2 часов АА уже очень сильно устала и мы уже ничем не занимались. В начале 10-го я ушел и с последним поездом (9.30) уехал в Петербург. В Петербурге звонил Пунину по просьбе АА.
АА рассказывает, что Николай Степанович был у нее в последний раз в 21 году, приблизительно за 2 дня до вечера Petropolis'a. АА жила тогда на Сергиевской, во 2 этаже. В. К. Шилейко был в Царском Селе, в санатории. АА сидит у окна и вдруг слышит голос: "Аня!". (Когда к АА приходили, всегда звали ее со двора, иначе к ней не попасть было, потому что АА должна была, чтоб открыть дверь, пройти внутренним ходом в 3-й этаж и пропустить посетителя через квартиру 3-го этажа). АА очень удивилась: она знала, что В. К. Шилейко в Царском Селе, а больше кто ее мог так звать? Никто. Взглянула в окно — увидела Николая Степановича и Георгия Иванова. Впустила их к себе. Николай Степанович (это была первая встреча с АА после приезда Николая Степановича из Крыма) рассказал АА о встрече с Инной Эразмовной, с сестрой АА, о смерти брата АА — Андрея Андреевича… И. Э. и сестру Николай Степанович увидел в Крыму.
Рассказал, что привез с собой Макридина — о нем рассказывал. Звал на вечер в доме Мурузи. АА отказалась, сказала, что она вообще не хочет выступать, потому что у нее после смерти брата совсем не такое настроение. Что в вечере Петрополиса она будет участвовать только потому, что обещала это, а зачем ей идти в дом Мурузи, где люди веселиться будут и где ее никто не ждет… Николай Степанович был очень сух и холоден с АА… Упрекал ее, что она нигде не хочет выступать… А АА обиделась на него, что он с Жорой пришел (потом АА, уже после, сообразила, что он, м. б., пришел не один, а с Г. Ивановым, потому что он не знал об отсутствии Шилейко, о том, что Шилейко в Царском Селе).