Страница 63 из 140
Трудные задачи предстояло решать не только во внутриполитическом плане, но и в сфере высшей политики. Мой начальник рассказывал мне в ту пору доверительно, что перед окончанием войны, когда наша Красная Армия победоносно рвалась на Запад, почти разгромив войска Германии, среди командующих обсуждалась идея наступления вплоть до Ла-Манша. Говорили об этом, естественно, в узком кругу людей, знающих некоторые тайны «высокой политики». Но Сталин им на это тогда возразил следующими словами: «Вы хотите наступать? Но помните: на этом берегу Эльбы вы — освободители, а на западном — уже захватчики, поработители. А зачем нашему народу новая война после этой? Такие разговоры вредны и преступны!»
А вот, что рассказывает Милован Джилас» в книге «Лицо тоталитаризма» (М.: Новости, 1992 г. С. 64) о мнении И. В. Сталина: «…Это было в 1944 году. В холле мы задержались перед картой мира, на которой Советский Союз был обозначен красным цветом и поэтому выделялся и казался больше, чем обычно. Сталин провел рукой по Советскому Союзу и воскликнул, продолжая свои высказывания по поводу британцев и американцев: «Никогда они не смирятся с тем, чтобы такое пространство было красным, — никогда, никогда!» И дальше там же: «…Вторая телеграмма была от Черчилля. Он сообщал, что завтра начнется высадка во Франции. Сталин начал издеваться над телеграммой: «Да, будет высадка, если не будет тумана. Всегда до сих пор находилось что-то, что им мешало. Сомневаюсь, что и завтра что-нибудь будет. Они ведь могут натолкнуться на немцев! Что, если они натолкнутся на немцев? Высадки, может, и не будет, как до сих пор. Только обещания…»
Строительство социализма в ГДР осложнялось тем, что сознание многих людей в течение длительного времени было отравлено идеологией нацизма. Нельзя было не считаться с исторически сложившейся социальной структурой населения, наличием мелких и средних собственников.
В результате раскола Германии промышленность ГДР была отрезана от традиционных источников сырья и от центров металлургии и машиностроения, которые находились на территории Западной Германии. Теперь нужно было переориентировать связи на СССР и другие страны.
Запад и ФРГ вели ожесточенную борьбу, используя для этого самые разнообразные средства и методы. Канцлер ФРГ Конрад Аденауэр охарактеризовал создание ГДР как «противозаконный акт». Это было первое звено в длинной цепи враждебных действий, направленных против ГДР. Особая роль в идеологических диверсиях против социалистических стран принадлежала так называемой Радиостанции американского сектора (РИАС), которая являлась органом службы информации США, тесно связанным с госдепартаментом и разведкой.
Задача РИАС состояла прежде всего в том, чтобы вести активную антикоммунистическую пропаганду, клеветать на Социалистическую единую партию и правительство ГДР, подрывать их престиж и авторитет, вызывать недовольство среди граждан республики. Она представляла собой также гнездо шпионов и провокаторов. Наряду с клеветой, не менее важной ее задачей являлся прямой шпионаж. Так, газета «Нью-Йорк геральд трибюн» сообщала в 1952 году, что благодаря своим передачам, также «информации, которую она собирает, РИАС стала неоценимым помощником в работе известных групп сопротивления, располагавшихся в Западном Берлине». Год спустя та же газета отмечала, что «Из всех крупнейших радиостанций мира РИАС является, пожалуй, единственной, которая имеет собственную шпионскую службу».
Аналогичную роль стала играть и созданная радиостанция «Свободный Берлин», финансировавшаяся прежде всего ФРГ. На службу «холодной войне» были поставлены кино, печать, телевидение и все другие средства идеологического воздействия. Из Западного Берлина велась настоящая экономическая война против ГДР. Важнейшим ее средством стал искусственно поддерживавшийся с помощью различных мероприятий крайне заниженный курс марки ГДР по отношению к марке ФРГ.
Западный Берлин превращался в централизованный черный рынок внутри валютной сферы ГДР, в перевалочный пункт для организованной в широких масштабах контрабанды. Все более широкие масштабы принимало сманивание из ГДР на Запад квалифицированной рабочей силы, особенно специалистов. Таким образом Западный Берлин становился форпостом милитаризма и реваншизма, крупнейшим центром антикоммунистической пропаганды и подрывной деятельности против социалистических стран, прежде всего против ГДР.
А жизнь продолжалась. Однажды ко мне обратились жители одной деревни с просьбой, чтобы «советские охотники» помогли им хоть немного уничтожить диких кабанов, которых развелось очень много, так как на них уже давно не велось охоты, а немцы к тому ж еще и не имеют оружия, и нет организации немецких охотников, как это было при нацистах, когда главным охотником Германии был Герман Геринг.
Дикие кабаны действительно уничтожали в то время труд сельскохозяйственных работников. Я пообещал им, что доложу своему начальству и заверил, что с их же помощью мы непременно решим эту проблему.
В воинских частях были члены охотничьих обществ, и они с удовольствием занимались своим любимым делом. В одно из воскресений в нашем полку собрались на охоту несколько офицеров во главе с заместителем командира. Накануне я предложил им поехать в определенное село, где меня немцы ждали и обещали организовать охоту под руководством лесничего, но они не согласились туда ехать, ибо в предыдущий раз у них была отличная охота в другом месте и их там тоже ждали. Я пожелал им успеха и поехал с моим другом капельмейстером полкового оркестра Зыряновым туда, где была у меня договоренность с немцами.
Под руководством лесничего был организован «загон», и стадо диких кабанов наткнулось прямо на меня, где я сидел в засаде. Первым выстрелом из охотничьего карабина был убит вожак стада. Вся стая помчалась по открытому месту, и я еще «завалил» двух кабанов. Восторгу немцев не было предела, а Яша Зырянов, который находился в засаде в другом месте, сокрушался, что стадо вышло именно на меня, охотника-дилетанта, а не на него — бывшего охотника-сибиряка.
Кабаны были доставлены в деревню, где крестьяне восхищались нашим мастерством, а когда я сказал, что двух кабанов можете оставить для жителей села, тут уж было много восторга, а бургомайстер заявил, что в следующее воскресенье праздник и он приглашает господ офицеров и их товарищей в гости, а тут еще и секретарь партячейки попросил, чтобы наши товарищи приехали.
Нам погрузили самого большого кабана на машину, и мы приехали в полк, чтобы сдать его на кухню для улучшения питания солдат. Как раз на территории части был и командир — полковник Зинченко, а тут подъезжают и другие охотники во главе с помощником командира полка, но их поездка оказалась неудачной. Так бывает. Командир полка, а он не был лишен чувства юмора, начал приговаривать:
— Вот подумайте только — два офицера, переводчик и капельмейстер, «завалили» трех кабанов, а вы… — и пошло, поехало. Смеху было, но я успокаивал моих сослуживцев, что в следующий раз поедем вместе и успех будет обеспечен. Правда, мои товарищи знали, что я был снайпером. Я им рассказывал о случае, который произошел со мною в Берлине, когда я служил в СВАГ.
Начальник Военно-воздушного отдела генерал Куцевалов был заядлым охотником, часто выезжал поохотиться с Г. К. Жуковым, с которым был знаком еще со времени боев на Халхин-Голе. Однажды он устроил показательную стендовую стрельбу и, естественно, как хороший стрелок, поразил наибольшее количество тарелочек.
Я никогда не принимал участия в таких соревнованиях, да и видел эту забаву впервые, но так как хорошо знал баллистику, был снайпером, то сразу уловил суть дела: тарелочку нужно поражать, когда она, описав дугу, удаляется от стрелка. Конечно, офицеры отдела принимали участие в стрельбе, но успехи их были весьма скромными. И вдруг генерал говорит:
— Ну, кто еще попробует?
И тут черт меня подстегнул:
— Разрешите мне?
Генерал снисходительно согласился, а зрители тоже ожидали моего конфуза. Конфуза не получилось: я, «вспомнив молодость», поражал тарелочки одну за другой, не заметив в азарте, как перешел критическую черту: мой счет пораженных тарелочек стал больше, чем у генерала…