Страница 13 из 66
— Кончилась война — и демобилизовался. — Андрей не любил жаловаться на болезни.
— Ошибаетесь, товарищ Ермаков! Война продолжается! ,
Никитин поднялся из-за стола, подошел к несгораемому шкафу, растворил тяжелую, массивную дверь:
— Полюбуйтесь!
Шкаф был наполнен ручными пулеметами, автоматическими пистолетами, ребристыми гранатами «Мильса». На верхней полке стояло несколько бутылок и лежали какие-то коробочки и пакетики,
— Шаланду задержали у Санжейки, — пояснил Никитин.
— Это улов! — воскликнул Ермаков. Чекист взял одну из бутылок:
— Марка «Вермут», начинка — нитротолуол. Одной штучкой можно взорвать дом. А это, — Никитин взял белый пакетик, — якобы хина, таблеткой отравите сотню лошадей. Я вам скажу по секрету: в море у нас пока прореха, а контрабандисты совсем обнаглели. Есть у них один шкипер — Антос Одноглазый: неуловим, дьявол! Днем, наглец, к берегу пристает...
Никитин захлопнул дверь шкафа.
— Мы хотим организовать морскую пограничную охрану и предлагаем вам принять командование сторожевым судном Особого отдела.
«Командовать судном!» Русоволосый бледноще-кий чекист сразу показался не дотошным и излишне придирчивым, а добрым, славным малым. Андрей выпрямился и отчеканил по-военному:
— Когда прикажете принимать корабль?
Спустя полчаса Ермаков и Никитин были уже в порту. Кругом высились обгорелые склады, взорванные железобетонные причалы, поверженные наземь изуродованные подъемные краны, груды камня и железного лома — всюду запустение, хлам; травой заросли площадки у пакгаузов; трава между шпалами железнодорожного пути; рельсы потускнели, покрылись ржавчиной.
В Иностранной гавани из воды торчали трубы и мачты затопленных судов. Гавань напоминала кладбище, а было время, когда здесь одновременно пришвартовывались десятки судов и развевались по ветру флаги всех наций. Из Одессы суда отчаливали на Камчатку, в Петроград и Мурманск, в Бразилию, Канаду, Индию. Круглые сутки в порту шла выгрузка и погрузка. Свистки буксиров, рев басовитых сирен лайнеров, лязг подъемных кранов, громкие крики «Вира!» звучали для каждого моряка как самая лучшая музыка.
Минуя полуразрушенный морской вокзал, Никитин и Ермаков попали в Арбузную гавань, ту самую, где в мирное время бывало тесно, словно на рынке в бойкий базарный день: одномачтовые, цветисто раскрашенные турецкие кочермы, черные греческие фелюги с косыми просмоленными парусами, румынские шхуны и рыбацкие дубки заполняли ее до отказа.
Андрей тщетно искал глазами сторожевик или какое-нибудь другое, хотя бы отдаленно похожее на него судно. Старая моторка, видавшая виды одномачтовая рыбацкая шхуна, пара дубков, бурый остов сожженного транспорта «Сибирь», старый колесный буксир «Нестор-летописец» да три заржавленные железные баржонки — вот и вес суда.
«Может, сторожевик ушел на девиацию компаса?» Ермаков глянул на внешний рейд, но и там не было ни одного корабля, только полосы удаляющегося дождя секли горизонт да размеренно колыхались зелено-серые волны.
Андрей хотел было уже спросить Никитина, где же сторожевик, но тот придержал его за рукав и указал на стоящую у стенки шхуну:
— Какова? — И сам же ответил: — Красавица!
У этого чекиста странная манера шутить, но похоже, он говорит всерьез. Ермаков одним взглядом окинул одномачтовую рыбацкую шхуну и окончательно убедился, что именно ее Никитин имел в виду, говоря о сторожевике: длиной сажен восемь, водоизмещением тонн девять, керосиновый движок. Надводные борта шхуны были покрыты краской неопределенного серого цвета, на носу белела надпись «Валюта», а у кормы, над ватерлинией, заметно выделялась большая свежезакрашенная заплата. Должно быть, «Валюта» поздоровалась в тумане с каким-нибудь дубком.
—Так какова наша красавица? — переспросил Никитин.
— Вы это всерьез? — Ермаков повернулся к чекисту. — Вы всерьез говорите?
— Какие же могут быть шутки?
— Всерьез предлагаете мне, военному моряку, командовать этой... рыбачьей лодкой?
— А вы рассчитывали, что специально для нас пригонят из Бизерты[3] эскадренный миноносец?
— Я ни на что не рассчитывал, но если бы вы когда-нибудь плавали, то знали бы, что ваша посудина даст не больше семи узлов.
— Точно, шесть и три четверти.
— При хорошем ветре она не догонит ни одну фелюгу, не то что этого, как его... Антоса.
— А вот это будет зависеть от командира! — В глазах Никитина блеснули искорки смеха.—Зря вы ругаете нашу «Валюту», ей-ей, неплохое судно!.. Механик в машине? — обратился чекист к краснофлотцам. — У вас будет замечательный механик. Он ходил на «Прочном».
— Ливанов? — воскликнул Ермаков.
— Он самый, Павел Иванович Ливанов. Только позавчера прибыл из Севастополя и вторые сутки не сходит на берег: двигатель ремонтирует, вот-вот запустит.
— Ну и пусть запускает, а я... я отказываюсь!
— Зачем кипятиться? Может, подумаете? — прищурился Никитин.
— Что вы мне предлагаете, что?! — почти выкрикнул Андрей.
— Я предлагаю моряку море, — тихо ответил председатель Чека. — Море и возможность помочь революции.
Голод, охвативший в тот год Поволжье и Центральную Россию, вынудил многих людей покинуть обжитые места и переселиться на юг Украины, где,
по сравнению с центральными губерниями, с продуктами все же было легче.
Откуда-то из-под Казани недавно приехал в Одессу и часовщик Борисов. Недели три назад он купил на Греческом базаре по сходной цене маленькую дощатую лавчонку, повесил над дверью новую вывеску: «Самое точное время в Одессе. Мастер Павла Буре — Петр Борисов», выставил в окошке несколько будильников и стенных часов и в тот же день гостеприимно открыл двери мастерской.
Потому ли, что одесситам—.любителям оригинального— понравилась самоуверенность «мастера Павла Буре», подкрепленная действительно абсолютно точным, одинаковым на всех выставленных часах временем, или же потому, что мастерская находилась на самом бойком месте в городе, но Борисов не мог пожаловаться на плохой заработок. Говорили, что одним из первых клиентов нового часовщика был Яшка Лимончик, а он понимал толк в часах.
Через неделю «мастер Павла Буре» приклеил к стеклу аккуратно написанное объявление: «Покупка часов всех систем».
Борисов открывал свое заведение аккуратно в 8 часов утра. Ровно в полдень ол вешал на дверях дощечку: «Закрыто на обед до 1 часа дня», и шел, сгорбившись, в соседний ресторанчик, где просил подать стакан простокваши и баранку. Потом опять, не разгибая спины, чинил будильники, ходики, стенные часы с боем, карманные «луковицы». Всех посетителей он встречал вежливой улыбкой, мурлыча под нос: «Хас-Булат удалой, бедна сакля твоя...» — осматривал часы; продолжая петь, выписывал квитанцию и только тогда произносил одну и ту же фразу:
— Завтра будет готово!
Жил Борисов тут же в мастерской, за фанерной перегородкой, и до глубокой ночи прохожие видели его склонившимся у стола, освещенного семилинейной керосиновой лампой.
Финансовый инспектор, приходивший два раза в неделю, находил квитанционные книги часовщика в образцовом порядке. Судя по этим книгам, Борисов трудился не меньше четырнадцати часов в сутки.
— Зачем обманывать хорошего человека? — говорил он инспектору.
В Одессе было много часовщиков, имелись они и на Греческом базаре, но вскоре выяснилось, что Борисов берет за ремонт дешевле других и к тому же точен: назначил срок — сделает и дает при этом письменную гарантию, если часы испортятся раньше полугода, починить их совершенно бесплатно. Ко всему тому у Борисова всегда можно было подобрать стекла к часам, заменить стрелку или сломавшуюся деталь. Удивительно ли после этого, что колокольчик над входной дверью мастерской «Самое точное время в Одессе» звонил чаше, чем у других часовщиков?
3
Бизерта — порт в Северной Африке, куда интервенты увели значительную часть русского Черноморского флота.