Страница 59 из 59
В опубликованном в 1907 году втором издании «Психопатология обыденной жизни» З. Фрейд привел пример анализа случая «уже виденного», в котором ощущения 37-летней женщины были особенно интенсивными и длительными. Женщина утверждала, что отчетливо помнила, как в возрасте между 12 и 13 годами она впервые была в гостях у своих школьных подруг в деревне, где испытала такие ощущения, будто ранее уже была там и видела сад, дом, расположение комнат в нем. Анализируя данный случай «уже виденного», З. Фрейд обратил внимание на примечательные совпадения: отправляясь в гости, девочка знала, что у ее подруг есть тяжело больной брат; находясь в гостях, она видела его и подумала, что он скоро умрет; у нее самой есть брат, который несколько месяцев ранее также был тяжело болен. Опираясь на эти данные, З. Фрейд дал следующее объяснение «уже виденному»: как и ее подруги, девушка переживала за своего тяжело больного брата; находясь в гостях, она должна была вспомнить об этом переживании; ее воспоминанию препятствовало вытеснение, обусловленное тем, что ее ожидание смерти брата было не чуждо окраске желательности, так как в случае его смерти она осталась бы единственным ребенком у родителей и, следовательно, они уделяли бы ей больше внимания; вытеснение бессознательного желания привело к тому, что в гостях у школьных подруг у нее произошел сдвиг в воспоминании, в результате чего девушка перенесла свои чувства припоминания на сад и дом, то есть имело место так называемое ложное припоминание (франц. fausse reco
В статье «О ложных воспоминаниях [deja raconte] во время психоаналитического лечения» (1914) З. Фрейд рассмотрел различные виды неадекватного восприятия реальности. Особое внимание он уделил случаям заблуждения пациентов относительно того, что они будто бы уже рассказывали аналитику о тех или иных эпизодах из их жизни, делились с ним своими воспоминаниями о них, в то время как на самом деле ничего этого не было. Подобные случаи объясняются, по его мнению, тем, что находящийся в анализе пациент действительно намеревался рассказать о чем-то, даже предпринял попытку сделать это, возможно, несколько раз повторял ее, но «сопротивление мешало ему привести в исполнение его намерение и он спутал воспоминание о своем намерении с воспоминанием о его выполнении». В поле зрения З. Фрейда оказался и такой вид «ложного припоминания», который нередко имеет место в конце терапии. Так, если аналитику удается достичь того, что пациент признает и принимает вытеснение, связанное с реальными или воображаемыми событиями жизни, то последний может сказать, что теперь у него такое ощущение, будто он всегда знал об этом. Подобный исход является результатом того, что тем самым, как считал З. Фрейд, «разрешается аналитическая задача».
При деперсонализации наблюдается искаженное восприятие человеком самого себя и утрата единства Я. Целостное Я расщепляется на отдельные части, среди которых самостоятельное существование приобретают действующее Я и наблюдающее Я. Расщепление Я сопровождается самоотчуждением, в результате чего утрачивается представление о собственной реальности. Под воздействием наблюдающего Я собственные мысли и телесные движения воспринимаются как бы со стороны. Собственный голос кажется чужим, части тела – измененными и не принадлежащими самому человеку.
В легких случаях деперсонализация выражается в том, что пациент ощущает внутреннюю измененность, касающуюся его восприятия, чувств и мыслей. Он становится как бы безучастным к своим собственным переживаниям, утрачивает способность к выражению радости, печали, раскаяния. В тяжелых случаях деперсонализация сопровождается отчуждением пациента от своего собственного Я, расщеплением и раздвоением его.
С психоаналитической точки зрения деперсонализация является результатом внутрипсихического конфликта, разрешение которого сопровождается дисбалансом психической структуры и расщеплением Я на отдельные, отчужденные друг от друга части. Одни психоаналитики соотносят деперсонализацию с переключением сексуальной энергии с внешних на внутренние объекты и направленностью либидо не на какой-то один объект, а на составляющие его части. Другие – с действием бессознательных защитных механизмов, оборачивающихся неудачной попыткой бегства от внешних угроз и внутренних страхов. Третьи – с безуспешным стремлением примирить нарциссические желания и деструктивные влечения. Четвертые – с обострением противостояния между телесным Я и гиперморальным Сверх-Я.
Некоторые аналитики исходят из того, что деперсонализация является результатом отчужденных межличностных отношений. Так, в понимании Р. Лэйнга (1927–1994) деперсонализация – это метод, используемый человеком в качестве общения с другими людьми, когда они становятся надоедливыми, беспокоящими и воспринимаются в качестве человекообразных роботов. Один человек постоянно боится быть деперсонализированным другим, в результате чего оба «стремятся ощущать себя более или менее деперсонализированными и стремятся деперсонализировать другого». Это ведет к тому, что у человека происходит распад ощущения собственной индивидуальности и утрата ощущения реальности.
Изучение процессов деперсонализации нашло свое отражение в исследованиях ряда аналитиков, включая работы Э. Якобсон «Деперсонализация» (1959), С. Салина «Деперсонализация и дереализация» (1962), Дж. Арлоу «Деперсонализация и дереализация» (1966), П. Брадлоу «Деперсонализация, расщепление Я, нечеловеческая фантазия и стыд» (1973).
Термин «депрессивная позиция» был использован М. Кляйн (1882–1960) при рассмотрении специфики интеллектуального и эмоционального развития младенца. Она исходила из того, что в первые три или четыре месяца жизни ребенка у него развивается депрессивная тревога, основанная на чувствах любви и деструктивных импульсах по отношению к материнской груди, что приводит к параноидно-шизоидной позиции. Затем в течение второй четверти первого года жизни развитие ребенка характеризуется младенческой депрессивной позицией, свидетельствующей о наступлении определенных изменений в его отношениях с окружающим миром.
В отличие от параноидно-шизоидной позиции, в рамках которой у младенца возникает двойственное отношение к первому объекту («хорошая» и «плохая» грудь матери), при депрессивной позиции укрепляется отношение ребенка к матери как к личности. Ребенок становится способным воспринимать мать в качестве «цельного объекта», у него усиливается идентификация с ней, а также развивается способность выражать свои эмоции по отношению к другим людям и окружающему миру. В его психике начинают действовать процессы синтеза и интеграции, способствующие ослаблению противоречий между внутренними и внешними образами. Вместе с тем, как полагала М. Кляйн, эти же процессы становятся причиной того, что предшествующие конфликты между любовью и ненавистью набирают силу, а амбивалентность переживается по отношению к целостным объектам. Тревога преследования «плохой» грудью, свойственная параноидно-шизоидной позиции, сменяется тревогой, связанной с переведенной во внутренний план матерью, которая в восприятии ребенка «является ранимой, повреждаемой, подверженной опасности уничтожения или уже уничтоженной и утраченной навсегда». У ребенка возникает чувство вины, а свойственные ему ранее формы защиты образуют маниакальную защиту. Разделение целостных объектов на неповрежденные живые и поврежденные (умирающие или мертвые) становится защитой от депрессивной тревоги.
Конец ознакомительного фрагмента.