Страница 29 из 36
Оля Светленькая охотно смеялась. Она ни с того ни с сего взяла Шурика под руку. Это было очень странно — ходить с девчонкой под руку. Ничего приятного и даже как-то неприлично. Рука у Шурика одеревенела. Оля цепко за нее держалась и ловко выспрашивала всю его биографию. Она не ахала, ничем не выражала своего сочувствия. Только вдруг сказала:
— Это хорошо, что мы в один взвод попали.
Шурик про себя тоже решил, что это неплохо, но промолчал.
Потом Оля второй рукой прихватила молчаливого Толю Душенкова и узнала, что работал он с Федоровым в одном цехе, что родители его живут в Стрельне, не успели удрать от немцев, и он ничего не знает о их судьбе.
— А я в техникуме училась, на второй курс перешла, — сообщила Оля о себе. — Я не ленинградка, я — с Урала, но мне и в Ленинграде хорошо. Правда, хорошо. Сейчас, конечно, трудно. Но потом опять будет везде хорошо. И родители твои, Толя, найдутся, их партизаны выручат, вот вспомнишь мои слова.
Говорила она так, как будто сама командовала партизанами. Ей было тяжело шагать в чьих-то большущих растоптанных валенках. Мешала и полевая сумка, болтавшаяся на длинном ремне. Но лицо ее и на морозе все так же светилось само по себе.
Взвод разместился в одном из многих опустевших зданий Выборгской стороны. В больших промерзших комнатах первого этажа еще стояли чертежные столы и валялись рулоны ненужных бумаг — наследие эвакуировавшегося конструкторского бюро.
Командир взвода Игорев, пожилой человек в синей милицейской шинели и в старательно начищенных сапогах, встретил пополнение с приветливой деловитостью, усадил вокруг стола, стоявшего особняком в углу, достал толстую клеенчатую тетрадь и расставил по графам имена, фамилии, даты рождения.
— Поздравляю вас со вступлением в первый Ленинградский комсомольский полк.
Перед тем как произнести эти слова, он встал, и ребята встали.
— Теперь вы бойцы комсомольского полка. Будете выполнять боевые задачи, которые поставит перед вами командование. На сегодня у нас одна задача — отеплить две комнаты и приспособить их для нормального общежития.
Игорев неторопливо полистал тетрадь, закрыл ее, и было видно, что он приступает к щекотливому месту своей речи.
— Понимаете, товарищи бойцы, полк наш особый… В Ленфронт не входит и в штатах милиции не предусмотрен. Есть решение обкома, и все. Поэтому насчет снабжения у нас пока худо. Все будем добывать сами. Я с соседними заводами договорился, кое-что они нам подбросят, но этого недостаточно. Одеял, простыней пока, конечно, нет. Насчет обмундирования. Форма у вас будет простая — ватник, ватные штаны, ушанки, но их тоже еще нужно раздобыть… Карточки сдайте бойцу Никитиной. Нас прикрепили к столовой, ходить будем организованно. Работают у нас сейчас две группы, одна по отоплению — ломает сараи, другая по снабжению — ищет койки, матрацы… И вы включайтесь.
— Есть, товарищ командир взвода, — шутливо козырнул Федоров, — пойдем крушить сараи, — отеплять так отеплять.
Игорев строго сузил глаза:
— Вот что еще. Дисциплина у нас будет воинская, строгая, и требовать буду все по форме, чтобы не было таких приветствий. — Он карикатурно изобразил жест Федорова. — И в общежитии будет воинский порядок, — насчет заправочки, личной гигиены, — буду требовать. Можете идти.
Вступать в отопительную группу Оля отказалась. Она заявила Федорову:
— Вы с Душенковым пойдете дрова пилить, а мы с Шуриком займемся снабжением.
Шурик хотел обидеться, но Федоров сразу согласился:
— Умница, Светленькая. В этой боевой части, если сам не прибарахлишься, будешь спать на полу. Назначаем тебя агентом по снабжению. А ты, — кивнул он Шурику, — будь при ней.
Оля мгновенно разыскала "главного снабженца" — совершенно растерявшегося паренька, дрожавшего от холода, узнала от него, чем взвод богат и чего еще не хватает, протопала в своих валенках к Игореву за какой-то бумажкой, и не успел Шурик опомниться, как опять они очутились на улице.
— Мы с тобой, Шурик, сейчас все достанем, — твердо пообещала Оля, хватаясь за его руку.
Шурик хотел выдернуть руку и напомнить наконец о своей самостоятельности, но сумел только промямлить:
— Я не Шурик, я боец Орехов.
Оля поморгала глазками, спокойно и миролюбиво ответила:
— Хорошо, если тебе так больше нравится. Мы с тобой, боец Орехов, сейчас пойдем в одно место и получим все, что нам нужно.
И вид у нее был такой, как будто она направлялась в магазин, где ее ждал богатый выбор разных товаров.
Большое здание техникума, застывшее среди высоких, окаменевших на морозе сосен, было похоже на спящий дворец из старой сказки, — ни дороги к нему, ни тропинок, и никаких признаков жизни вокруг.
Оля направилась не к главному зданию, а к маленькому одноэтажному домику, почти до крыши занесенному снегом. Нашлась и узенькая тропка, протоптанная меж двух высоких сугробов.
В комнатке с низким потолком тепло пахло нагретым железом и старыми пыльными вещами. В блюдечке на столе плавал желтый пряменький огонек. Вокруг него было светло, а углы комнаты оставались в темноте. Оля подошла к кровати, черневшей у дальней стены, и громко окликнула:
— Дедушка Илларион!
Шурик услышал звонкое скрипение пружин, старческое кряхтение, и на пол опустилась пара валенок. Дед Илларион лежал в необъятном тулупе и в тяжелой косматой шапке. Когда он сел, Шурик разглядел такую же косматую бороду и тяжелые мешочки под запухшими глазами.
— Здравствуйте, дедушка! — Оля присела у жестяной печурки и стала ковырять в ней сухой щепочкой. — Я у вас студенткой была, а сейчас в комсомольском полку служу. А это боец Орехов со мной пришел. Мы к вам с просьбой от нашего комсомольского полка. Вы меня слышите, дедушка?
Щепочка разгорелась и затрещала. Оля уселась около стола. Дедушка Илларион молчал.
— У нас в общежитии техникума осталось много вещей, которые очень нужны нашему полку. Нашим бойцам не на чем спать, не в чем ходить. А у вас эти вещи все равно будут лежать всю войну и покрываться плесенью. Верно, дедушка Илларион?
Дед полез куда-то в недра своего тулупа, достал уголок газетной бумаги, долго сворачивал его вороночкой, потом послюнил, засыпал махоркой и прохрипел:
— Дай-кось уголька.
Шурик полез в печку, поддел щепочкой красный уголек и поднес деду.
Окутавшись дымом, дедушка Илларион натужно откашлялся и, будто только сейчас рассмотрев Олю, спросил:
— Чего говоришь-то?
Оля опять повторила все с самого начала.
— Не дам, — сказал дед.
— Почему же, дедушка? Ведь это для дела нужно. Мы город охраняем, шпионов ловим. Не могу же я в этой шубке ходить. И спать мне не на чем. Как же так, дедушка?
— Государственное имущество, — ответил дед коротко и ясно.
— А мы разве не государственные? Что для государства дороже — мы или эти вещи, которые все равно лежат и сгореть могут от первого снаряда? А мы расписку дадим, а потом все вернем в целости.
Дед надолго задумался.
— А много ли надо?
— Да не много. Коек железных штук двадцать, подушек, одеял штук тридцать, простыней, наволочек… Табуреток еще нужно, сидеть не на чем. Потом там у нас ватники есть для производственной практики и штаны ватные…
— Комсомол?
— Комсомол, дедушка, комсомольский полк.
— Акт составишь?
— А как же! Сейчас же! — Оля вытащила из своей полевой сумки тетрадь и карандаш.
Дед достал из-под подушки ключи, поднялся, постоял и пошел из комнаты.
В обширных кладовых общежития Оля отобрала еще и занавески для окон, и бак для кипячения воды, и много других полезных предметов. Нашла она десяток старых, расползшихся по швам полушубков и тоже зачем-то включила в акт.
Узнав у деда Иллариона, что по соседству стоит зенитная часть, она поволокла за собой Шурика.
— Пойдем, боец Орехов, сейчас машину достанем, — сказала она, как всегда уверенная, что машина ее уже ждет.
Командир зенитной части внимательно их выслушал, как-то глубоко, по-штатски вздохнул, подошел к тумбочке, стоявшей у кровати, покопался в ней и положил перед бойцами комсомольского полка по ломтику хлеба, густо посыпанному искрящимися кристалликами сахарного песка.