Страница 41 из 50
Кремлевские корпорации
Шоковую лихорадку 1990-х годов Россия перенесла только благодаря сохранению нескольких крупных государственных корпораций: за счет их ресурсов постепенно восстановилась и окрепла российская государственная машина. Газпром, РАО ЕЭС, Сбербанк, Роснефть и другие крупные компании смогли удержать целостность российской экономики и российского государства. В Канаде, где символом власти является британская корона, подобные госкомпании называются коронными корпорациями. В России символом государственной власти является Кремль, поэтому стратегические государственные предприятия можно называть кремлевскими корпорациями, что, на наш взгляд, точно отразит их значение для страны.
Главным объектом государственного планирования должны стать именно кремлевские корпорации. Стержнем инновационной политики государства должна стать программа перевооружения — гонку вооружений никто и не думает останавливать, а стержнем инвестиционной политики — программа развития национальной инфраструктуры. При этом государство в лице Кремля и правительства должно стать квалифицированным заказчиком и вырваться из-под контроля собственных подрядчиков. Не располагая ни видением технологического прогресса, ни достаточными интеллектуальными и материальными ресурсами, сегодня Минэкономразвития компилирует сводку пожеланий подрядчиков и выдает ее за национальную стратегию. Именно так работал Госплан на последней фазе своего существования, когда централизация планирования была утеряна и советская верхушка превратилась в заложницу требований министерств и союзных республик.
Национальный экономический заказ должен исходить только сверху и ориентировать подрядчиков в лице кремлевских корпораций на достижение высших мировых показателей. Затраты, связанные с необходимостью выполнять требования технического контроля со стороны Кремля, окупятся предсказуемостью экономической среды развития. Государственные гарантии закупок вооружения, например, дадут возможность привлекать и коммерческое финансирование к выполнению государственного заказа.
Следует помнить, что падение производства в 1990-х годах было результатом отказа от государственного заказа. В 1990 году, за два года до «электрошоковой терапии», мы спрогнозировали падение ВВП на 34–40 процентов в результате сворачивания государственных программ[56]. Так оно и вышло. Возврат к крупномасштабному федеральному госзаказу компенсирует потерю экспортных доходов и переместит основной источник спроса в экономике внутрь страны.
Нужен радикальный поворот нынешней государственной политики. Паническая боязнь инвестиционной эмиссии абсурдна. А как же другие живут, у которых нет нефтедолларов? Испугавшись в начале 1990-х призрака гиперинфляции, когда экономика была разрушена, экономическая бюрократия боится эмиссии сегодня, когда экономика в основном восстановлена. Это явный анахронизм. Сегодня нужно бояться не гиперинфляции, а остановки экономического роста. Гиперинфляции не будет, если использовать огромные запасы ликвидности для предоставления гарантий компаниям, рост предложения которых легко поглотит «лишние» деньги.
Капитализация американского фондового рынка до недавнего времени превышала немалый объем американского ВВП (около 14 000 000 000 000 долларов). Капитализация российского фондового рынка в шесть (!) раз ниже ВВП, а если учесть теневой оборот, то примерно в десять. Восстановительная стоимость российской инфраструктуры примерно в восемь раз больше номинального ВВП и в пятьдесят раз превышает всю капитализацию фондового рынка. Удвоение и даже утроение ВВП нас не спасет.
Предположим, мы удвоили ВВП. И даже удвоили при этом уровень жизни. Средний гражданин стал получать не 500 долларов на руки, а целых 1000. Ждать новой квартиры придется не 80 лет, как сейчас, а всего 40. Копить на новый автомобиль не 10 лет, а 5. Это, конечно, великое достижение, но проблему не решает. Проблема останется. Отставание от развитого мира по уровню жизни не сократится.
Когда наши правительства выравнивали цены с мировыми и делали рубль конвертируемым, они одновременно уничтожили шанс модернизироваться за дешевые внутренние деньги. Параллельно возросли все издержки в стране. Обманчивая дешевизна советских активов превратилась в абсурдную дороговизну капитала в постсоветской России. Советскую жилплощадь можно было приватизировать бесплатно или за небольшую взятку. В подобном механизме приватизации заключена и суть феномена сверхбыстрых российских миллиардеров. Ни о каком первоначальном накоплении капитала даже и речи не могло быть. Имело место стремительное расхватывание, рассовывание по карманам капитала, первоначально накопленного товарищами капиталистами Сталиным, Молотовым и Кагановичем со всеми присущими этому эксцессами. Наши Карнеги и Рокфеллеры назывались сталинскими наркомами.
Теперь посмотрим, что из этого механизма реформ получилось. Квартиру вы приватизировали, но доходы не изменились. Ваших небольших денег хватит, чтобы оплачивать коммунальные услуги, которые не были приватизированы и которые до сих пор достаются дешевле, чем на Западе. Но заменить квартиру на новую, такую же, вы уже не сможете, так как за это время цены подросли и новая квартира теперь стоит столько же, сколько везде в мире, и даже дороже. Стало быть, платить за новое приходится по мировым ценам.
Точно такая же картина наблюдается в промышленной экономике. Денег Менатепа и бюджетных ссуд хватило, чтобы оплатить расходы по приватизации ЮКОСа. Но всей раздутой после этого капитализации даже близко не хватает на реновацию старой производственной базы. Хватало только на поддержание старой системы в сравнительно работоспособном состоянии. Чтобы заменить старые российские нефтяные скважины, трубопроводы и НПЗ на новые, понадобится вложить не менее 100 миллиардов долларов. Реновация электроэнергетической системы обойдется еще дороже — в 300–500 миллиардов. Газопроводных сетей и газовых месторождений — примерно столько же. Но дороже всего обойдется замена жилищного фонда страны — до 3 000 000 000 000 долларов придется выложить, чтобы дать каждому из почти 60 миллионов домохозяйств хотя бы по 100 квадратных метров новенькой, пахнущей свежей штукатуркой жилой площади. Надеяться на то, что «частная инициатива» или «свободный рынок» выложат или изыщут столь грандиозные суммы, может только полный фантазер.
Настойчивое стремление российских олигархов продать бизнес «стратегическим партнерам» объясняется еще и тем, что они понимают ограниченность своих ресурсов и их явную недостаточность для серьезного обновления производственной базы.
Нынешние собственники — не более чем эксплуатирующие компании, и денег ни на что большее, чем снятие последних пенок с детищ коллективизации и индустриализации (т. е., первоначального накопления капитала), у них нет. Российская экономика непроизводительна как каменистая пустыня. Наличие некоторых редких стогов на неприветливых просторах этой пустыни не свидетельствует о ее плодородии. Можно долго рыться в тощих стогах, пересчитывая каждую соломинку, но соломы от этого больше не станет.
Уникальная операция Анатолия Чубайса по приватизации российской электроэнергетики оборачивается растущим количеством отказов новых собственников генерирующих компаний от инвестиционных обязательств и их попытками вновь объединиться в более крупные образования, более способные профинансировать свою деятельность.
Надежды на иностранные инфраструктурные капиталовложения, как и на приватизацию, тоже не оправдываются, так как первой жертвой иностранных инвесторов становится внутренний российский рынок. Он не обеспечивает рентабельности и экономической осмысленности новых вложений в инфраструктуру. Поэтому таких вложений и не будет. Классический пример — сахалинские проекты, которые гонят сырье на иностранные рынки без заезда на собственную территорию.
56
[56] Прогноз состояния советской экономики в результате реформы в период с 1990 по 1993 год. М.: Центр исследований и разработок по энергетике, 1990.