Страница 19 из 50
Во-вторых, финансовые кризисы, подобные азиатскому и российскому кризисам 1998, ныне переживаемому мировому кризису, стимулируют экономический национализм и стремление стран к большей экономической самостоятельности. Кризисы ударили не только по экономике России и развивающихся стран, но и нанесли мощный удар по престижу западных финансовых институтов. Незападный мир все сильнее сомневается в способности западных стран к глобальному социальному и экономическому лидерству в условиях однополярности. В этих условиях восстановление глобальных позиций России может сыграть важную роль. Все еще располагая значительным интеллектуальным и технологическим потенциалом, Россия может стать одним из лидеров новой волны индустриальных государств — от Латинской Америки до Восточной Азии. Российские правящие круги должны, наконец, понять, что у России намного больше общего с растущими Китаем, Индией, Средней Азией, чем с уже выросшим Западом, заинтересованным лишь в сохранении статус-кво.
Общие проблемы, общие интересы могут перерасти в общую политику. Развитие юаневой и рупиевой торговли для России потенциально имеет не меньшее значение, чем торговля долларовая. В свою очередь, только ближайшие соседи России заинтересованы в рублевой торговле.
Многообразие исторических слоев России формирует сферу российских национальных контактов и интересов, определяет содержание ее внешней и внутренней политики.
Интересна эволюция коммунистов. До 1917 года они представляли собой маргинальное прозападное элитарное движение. Захват власти привел к размыву первоначальной универсалистской идеологической основы и превращению коммунизма в националистическую имперскую идеологию. Потеря власти в 1992 году привела к утрате прежних идеологических основ течения. Сегодня коммунисты представляют собой интеграл российской культурно-исторической традиции с ее экзотической смесью славянизма, православия и народнического культуртрегерства.
Прозападные политические течения ожидают нелегкие времена. Прагматически деловой компонент прозападных течений технократизируется — речь идет уже не о «приоритете общечеловеческих ценностей» над российскими, а о более полезных в хозяйстве вещах, таких как квалифицированная конкуренция с Западом на международных рынках и повышение эффективности российской промышленности.
Новая политическая культура должна стимулировать не эксклюзивность (исключение), а инклюзивность (включение, вовлечение) различных российских цивилизационных слоев в общий процесс национального развития — е pluribusипит[20].
Это и есть тот самый искомый новый синтез, конец революции. Это откроет принципиально новую историческую эпоху — развитие России для России, а не для нового противостояния с кем бы то ни было (у ведущей ядерной державы не может быть противников, опасных для ее выживания, кроме нее самой). Именно для этого России нужны все ее части, слои и течения — левые и правые, западные и восточные. В этом ее надежда и будущее.
Многослойность России обусловливает ее творческий потенциал и одновременно порождает идейные и политические противоречия. Мы должны осознать и принять себя и свою историю в целом, без пробелов и вычетов — тогда мы снова, может быть впервые, станем по-настоящему единой нацией.
Одноразовая империя
Итак, абсорбировав множество ранее независимых княжеств и ханств, некоторые из которых сохранили значительную степень автономии, Россия превратилась в имперское государство. Наднациональная имперская бюрократия стремилась избежать межэтнических конфликтов, поэтому не ассоциировала себя с каким-либо отдельным этносом, даже с русскими. Абстрактная идея самодержавного имперского Дома хорошо подходила для создания полиэтнического, многокультурного и многоконфессионального конгломерата. По мере разрастания империи цари постепенно «поднимались» над обществом, отдаляясь от него все дальше и дальше.
В XIX веке сформировался современный литературный русский язык. Начался расцвет великой русской культуры. Подъем общественных движений ускорил отмену крепостного права. Зародилась современная промышленность. Некоторые предприятия, созданные в период первого промышленного подъема второй половины XIX века, существуют до сих пор. Экономическая, культурная и общественная активность быстро растущего населения постепенно перестала вписываться в рамки закрытой консервативной самодержавной системы, потерявшей к тому времени способность к адаптации и развитию.
К началу XX века требования о замене самодержавия более современной системой, отвечающей потребностям развития огромной страны и обеспечивающей вовлечение более широких слоев общества в государственное управление, стали звучать все громче и громче.
Большевики не были единственной силой, требовавшей перемен. Социал-демократы, кадеты, многочисленные этнические партии требовали одного — участия, участия, участия в решении судеб страны. Просвещенные круги общества требовали перехода к конституционной монархии.
Несмотря на то что большинство территорий, приобретенных Романовыми в XVIII–XIX веках, присоединились к России добровольно с целью обезопасить себя от серьезных внешних угроз, Великороссия все же рассматривалась интеллигенцией «национальных окраин» как метрополия, как источник колонизаторского воздействия.
В самой Великороссии так и не возникли крупные политические течения, которые могли бы сыграть в последующем объединяющую русских роль. Великороссы, в отличие от американцев, унаследовавших британские владения в Северной Америке, никогда не пытались «переплавлять» окружающие их этносы по своему образцу и подобию. Православные священники не насаждали православие крестом и мечом, как испанцы католицизм в Южной Америке. Тем не менее, русская интеллигенция выработала в себе комплекс вины перед «малыми народами» и не выдвигала в процессе революции националистические лозунги и требования, которые они считали законными для «инородческих» движений. Широкие националистические движения сформировались везде, кроме как в Великороссии. Консервативные русские организации, такие как «Союз русского народа», находились в большом отрыве от основных политических тенденций и не смогли собрать значительной народной поддержки. Напротив, действия пресловутых «черносотенцев» помогали националам создавать «образ врага» и только способствовали ускорению распада империи.
Николай II, который в наше время канонизирован, оказался не в своем времени и не на своем месте. Под его началом Дом Романовых все дальше и дальше «отчаливал» от российских нужд и ожиданий. Как гром среди ясного неба прогремело военное поражение от молодого «азиатского тигра» — Японии.
Требования перемен становились все громче и громче, а Романовы делали все меньше реальных политических шагов. Ситуацию взорвала провокационная демонстрация 9 января 1905-го, расстрелянная царской охраной. Нервы дрогнули у обеих сторон, и Россию захлестнула волна революционного и контрреволюционного насилия.
Притушив первый приступ революции, царь Николай «обиделся на народ» и практически самоустранился от государственных дел почти на 8 лет, вплоть до празднования 300-летнего юбилея Дома Романовых в 1913 году. Ностальгический праздник, на котором сам император надел костюм XVII века, а приглашенные представляли все эпохи и события славной российской истории при Романовых, носил по непонятным тогда причинам грустный оттенок. Это был последний спокойный год старой России.
На Великую войну, как называют Первую мировую войну 1914–1918 годов на Западе, Россия пошла с глубокой трещиной в сердце. Раскол между самодержавным Домом с окружавшими его толпами иностранцев, среднеазиатских и кавказских принцев и народом городских улиц и деревень становился все глубже. Особенное раздражение вызывало присутствие у кормила власти полуграмотного экстрасенса старца Григория Распутина. В разгар массовой окопной войны, требовавшей полного напряжения всех возможностей и ресурсов государства, царь был погружен в свои личные проблемы. Отсутствие царя у штурвала государства в критический момент вызвало трагические последствия как Для страны, так и для него. Николай не смог спасти ни страну, ни семью, ни самого себя.
20
[20] Во множестве един (лат.).