Скорость

Ее предсказания сбывались крайне редко, если вообще сбывались, но Айви не сдавалась.

— Во что бы это ни вылилось, — она взяла блокнот и карандаш, — знак дурной. От мертвого опоссума не приходится ждать ничего хорошего.

— Я это заметил.

— Особенно если он лежит носом на север. А хвостом — на восток.

Страдающие жаждой мужчины повалили в таверну вслед за Айви, словно она была оазисом, к которому они шли весь день. Только считаные сели у стойки. Остальные заставляли ее метаться от столика к столику.

Хотя клиенты таверны (главным образом представители среднего класса) деньгами не сорили, доход Айви от чаевых наверняка превосходил ее жалованье в том случае, если бы она защитила докторскую диссертацию по экономике.

Часом позже, в начале шестого, появилась Ширли Трублад, вторая вечерняя официантка. Пятидесяти шести лет от роду, крупная, благоухающая жасминовыми духами, Ширли имела своих поклонников. В барах хватало мужчин, которым недоставало материнской заботы. Женщин, впрочем, тоже.

Бен Вернон, дневной повар блюд быстрого приготовления, ушел домой. Вахту принял Рамон Падильо, вечерний повар. Таверна предлагала только такие блюда: чизбургеры, картофель фри, жареные кольца лука, кисадильи [3], начо [4]…

Рамон заметил, что в те вечера, когда работала Айви, острые блюда продавались в куда большем количестве, чем когда ее в таверне не было. Посетители отдавапи предпочтение соусу «Томатильо», брали «Табаско», просили к бургерам нарезанный острый перец.

— Я думаю, — как-то Рамон поделился с Билли своими наблюдениями, — они подсознательно разогревают свои половые железы на случай, если она согласится пойти с кем-то из них.

— С Айви ни у кого нет ни шанса, — заверил его Билли.

— Как знать, — игриво возразил Рамон.

— Только не говори мне, что и ты закусываешь перчиками.

— Ем их так много, что иногда не знаю, куда деться от изжоги, — ответил Рамон. — Но зато я всегда готов.

Вместе с Рамоном пришел вечерний бармен, Стив Зиллис. Один час они всегда работали вместе, их смены накладывались друг на друга. В свои двадцать четыре, на десять лет моложе Билли, в зрелости он отставал лет на двадцать.

Для Стива вершиной изоoренного юмора был столь похабный анекдот, что от него краснели даже взрослые мужчины.

Он мог языком завязать в узел черенок вишни, зарядить правую ноздрю арахисом и точно отправить орешек в стакан-цель, а еще — выдувать сигаретный дым из правого уха.

Как обычно, Стив перепрыгнул через дальний конец стойки, вместо того чтобы войти где положено.

— Все нормально, Кемосабе? — задал он свой фирменный вопрос.

— Еще час, и я снова стану хозяином своей жизни.

— Вот где жизнь, — запротестовал Зиллис. — Центр существования.

В этом и была трагедия Стива Зиллиса: он верил в то, что говорил. Для него обыкновенная таверна была сверкающим кабаре.

Завязав фартук, он выхватил из вазы три оливки, подбросил в воздух одну за другой. А потом поймал ртом.

Когда двое пьяниц, сидевшие у стойки, захлопали, Стив наслаждался их аплодисментами ничуть не меньше, чем тенор со звездным статусом наслаждается овацией взыскательной публики в «Метрополитен-Опера».

Несмотря на присутствие за стойкой Стива Зиллиса, последний час смены Билли пролетел быстро. Посетителей в таверне было много, так что работы хватало обоим барменам: коротающие здесь вторую половину дня не спешили домой, да еще прибывали любители вечерней выпивки.

Если таверна и нравилась Билли, то, пожалуй, именно в это время. Посетители еще могли изъясняться связно, и настроение у них было получше, чем в более поздний час, когда алкоголь ввергал их в глубокую меланхолию.

Поскольку окна выходили на восток, а солнце скатывалось к западному горизонту, дневной свет окрашивал интерьер в мягкие тона. Потолок светился медью над стенными панелями и кабинками красного дерева.

Пахло пивом, свечным воском, чизбургерами, жареным луком.

Однако Билли не любил таверну так сильно, чтобы задерживаться на рабочем месте после смены. Ушел он ровно в семь.

Будь он Стивом Зиллисом, то устроил бы из своего ухода целое представление. Вместо этого отбыл незаметно, как дематериализовавшийся призрак.

Снаружи от летнего дня оставались какие-то два часа. Небо на востоке было ярко-синим, как на картинах Максфилда Пэрриша [5], и светло-синим на западе, где его еще отбеливало солнце.

Подходя к своему «Форду Эксплорер», Билли заметил белый бумажный прямоугольник, подсунутый под «дворник» со стороны водителя.

Сев за руль, еще с открытой дверцей, он развернул бумажку, рассчитывая увидеть рекламу мойки автомобилей или предложение по уборке квартиры. Вместо этого обнаружил аккуратно напечатанное послание:

 «Если ты не обратишься в полицию и они не начнут расследование, я убью симпатичную блондинку-учительницу где-то в округе Напа.

 Если ты обратишься в полицию, вместо нее я убью пожилую женщину, активно занимающуюся благотворительностью.

 У тебя есть шесть часов, чтобы принять решение. Выбор за тобой».

В тот момент Билли не почувствовал, что земля уходит у него из-под ног, но она ушла. В самом скором времени его жизни предстояло радикальным образом перемениться.

Глава 2

Микки-Маус получил пулю в горло.

Пистолет калибра 9 мм громыхнул еще трижды, в быстрой последовательности, превратив в месиво мордочку Дональда Дака.

Лэнни Олсен, стрелок, жил в конце двухполосной асфальтовой дороги, под каменистым склоном, на котором не мог расти виноград. И из окон его дома не открывался вид на сказочную Напа-Вэлью.

Немодный адрес компенсировался тем, что участок окружали прекрасные сливовые деревья и огромные вязы, под которыми росли яркие дикие азалии. Не говоря уже об уединении.

Ближайший сосед жил на таком расстоянии, что Лэнни мог устраивать вечеринки в режиме нон-стоп изо дня в день, двадцать четыре часа в сутки, и никого бы не побеспокоил. Лэнни от этого проку не было никакого, потому что обычно он ложился спать в половине десятого. Для него понятие «вечеринка» заключалось в ящике пива, чипсах и покере.

Однако местоположение дома способствовало тому, что он смог устроить на участке тир. Так что в управлении шерифа ни у кого не было такой стрелковой практики.

Мальчиком он хотел стать художником-мультипликатором. У него был талант. Портреты диснеевских Микки-Мауса и Дональда Дака, по которым стрелял Лэнни, он нарисовал сам.

Вынимая из пистолета пустую обойму, Лэнни повернулся к Билли:

— Тебе следовало приехать сюда вчера. Я подряд прострелил головы двенадцати Бегающим Кукушкам.

— Злобный Койот [6] пришел бы в восторг, — ответил Билли. — Ты когда-нибудь стреляешь по обычным мишеням?

— А какое в этом удовольствие?

— Ты стреляешь и в Симпсонов?

— В Гомера, Барта… во всех, кроме Мардж. В Мардж — никогда.

Лэнни мог бы поступить в художественную школу, если бы его властный отец, Энсел, не решил, что сын должен пойти по стопам родителя и стать полицейским, точно так же, как сам Энсел пошел работать в полицию по стопам своего отца.

Перл, мать Лэнни, поддерживала сына, насколько позволяло ее слабое здоровье. Когда Лэнни исполнилось шестнадцать, у Перл обнаружили злокачественное заболевание лимфатической системы.

Радиационная терапия и лекарства отнимали у нее последние силы. Даже в периоды ремиссии она испытывала постоянную слабость.

Прекрасно понимая, что отец — никудышная сиделка и медсестра, Лэнни не поехал в художественную школу, остался дома, поступил в полицию и ухаживал за матерью.

[3] Кисадилья — пирожок из кукурузной муки с сыром (мясом).

[4] Начо — тортилья (небольшая лепешка, запеченная с сыром и перечным соусом).

[5] Пэрриш, Максфилд Фредерик (1870-1966) — известный американский художник и иллюстратор.

[6] Бегающая Кукушка и Злобный Койот — персонажи серии мультфильмов киностудии «Уорнер бразерс».