Нежный фрукт

Прозвучало это, впрочем, совершенно неубедительно. Кот широко зевнул, показав сахарные клыки, и сладко потянулся.

– Давай выпьем благородного чилийского вина! – предложил Антон. – Хотя, вижу, ты уже пил коньяк. Тогда я сам выпью благородного чилийского...

Он не успел договорить, потому что в дверь позвонили.

– Если вернулась Элина, я спрячусь в шкафу, – тотчас пообещал добрый друг. Посмотрел на шкаф, немного подумал и уточнил: – Нет, я просто уйду. Как будто очень тороплюсь к пациенту.

Кот, заслышав звонок, ничуть не обеспокоился. А зря. Потому что как только Грушин открыл дверь, вместе со сквозняком в квартиру ворвался сначала женский голос, а вслед за ним энергичное существо трех лет от роду, которое бурей пронеслось по коридору, влетело в комнату, мигом оценило обстановку и животом кинулось на кота.

Кот вывернулся буквально в последнюю секунду и брызнул вон из комнаты, издав задушенный крик. Существо встало на ноги и протянуло маленькую жадную длань к бокалу с вином.

– Эй, полегче, дружок! – воскликнул Антон и схватил бокал первым. Часть вина выплеснулась и закапала его светлые штаны. – Ну вот, испортил дядю. Как тебя зовут?

– Мася.

– Мася? Это Маша, что ли? Выходит, ты девочка? – удивился Антон.

Ребенок был белокур и кучеряв, словно Амур, с ангельским ротиком и шкодливыми глазами.

– Или Мася – это твое прозвище? – продолжал допытываться Антон.

Его собственных близнецов, Тимку и Риммку, до сознательного возраста дорастила теща, и он не слишком хорошо умел обращаться с такими маленькими детьми. На ребенке был джинсовый комбинезон, и Антон подумал, что стиль «унисекс» добрался и до младенцев.

Тем временем в коридоре шел бурный обмен охами, ахами и поцелуями.

– Это моя двоюродная племянница приехала! – радостно сообщил Грушин, входя в комнату и сияя лицом. – Прошу любить и жаловать – Лена. А это – ее дочка Маша. А это, девочки, мой друг Антон.

Рядом с Грушиным возникла женщина лет тридцати. У нее было ясное и открытое лицо человека, который ждет от жизни приключений, неожиданностей, чудес, даже неприятностей, но только не ударов под дых. Такие люди обычно морозоустойчивы и добры. Лена оказалась еще и необычайно женственной. В незатейливом сарафане, со светлыми волосами, собранными в маленький «хвостик», она казалась воплощением свежести и грации.

Антон Русак стоял возле дивана в полный рост, смотрел на двоюродную племянницу Грушина затуманенным взором и чувствовал, что его сердце щемит от ужаса и восторга. Непонятно, почему он ощущал восторг и ужас, но тем не менее это было именно так.

– Очень приятно познакомиться. Господи, Маша! – воскликнула Лена и всплеснула руками.

Маша лежала под журнальным столом и собирала в рот крошки от печенья заодно с мелким мусором. Ганимед Ванильный Дым залег на пороге спальни и внимательно наблюдал за ее манипуляциями. Антон наклонился и одним махом вытащил девчонку из-под стола.

– В ваших руках она кажется пушинкой, – пробормотала Лена, принимая счастливую дочку. – А по мне, так она тяжелая, как чугунок.

Предмет их обсуждения увлеченно жевал – судя по задумчивому виду, что-то несъедобное.

– Наверное, она голодная, – предположил Грушин и тут же спохватился: – У меня есть творог и суп с курицей. Кажется, Евдокия Никитична обещала оставить блинчики с мясом, но я еще не проверял.

– Блинтик! – потребовал ребенок, подпрыгивая на руках у матери. Потянулся и попытался схватить двоюродного дядю за нос.

– Машка сегодня перегуляла, – извиняющимся тоном сообщила Лена. – Дорога все-таки, поезд. Мы из Орехова, – добавила она специально для Антона, который продолжал смотреть на нее неотрывно, словно заколдованный. – Честно говоря, я думала, Дим, что ты куда-то уехал – звонила тебе, звонила...

– Я мобильный выключил, – признался Грушин и со значением посмотрел на друга.

Стало ясно, что отключение телефона было связано со свиданием, и он строил далеко идущие планы. Антон на его слова никак не отреагировал и продолжал таращиться на гостью. Когда Машка попыталась слопать лимон, служивший закуской под коньяк, вся компания под предводительством Грушина отправилась на кухню добывать ребенку пропитание. Мужчины открыли холодильник и принялись инспектировать его содержимое. Лена усадила Машку на стул, поворковала с ней немного, после чего сказала:

– Надо ее накормить и уложить поскорее в постель. Дим, ты нас пустишь в спальню, как обычно, да? А уж потом я приму душ, переоденусь и посидим, поболтаем. Ой, я никакие твои планы не нарушила? – спохватилась она неожиданно. – Все же мы без звонка, а у тебя личная жизнь...

– У меня нет личной жизни, – пожал плечами Грушин с фальшивой веселостью. – Я же говорил: можешь приезжать, когда вздумается. Вы с Машкой скрашиваете мое жуткое одиночество.

– Ну, не стоит прибедняться, – пробормотала Лена и посмотрела на него повнимательнее. – Дим, подожди. У тебя что, личная драма?

– Откуда ты знаешь?! Это ты ей рассказал? – накинулся Грушин на Антона.

– Господи, ну когда бы я успел? – возмутился тот, наблюдая за тем, как Лена ловко выкладывает блинчики из пластикового контейнера на тарелку и облизывает пальцы.

– Твой друг тут ни при чем. Я сама догадалась.

Грушин почувствовал, как у него запылали щеки.

– Такое впечатление, что у женщин внутри есть особый индикатор, который реагирует на мужские интонации, – проворчал он.

– Ты мне расскажешь? – спросила Лена сочувственно.

– Да нечего тут рассказывать! – вспылил Грушин, и внезапно глаза его расширились от ужаса: – Ай! Лена! Смотри, что делает Машка!

За те пять минут, которые ушли у взрослых на поиски еды, Машка успела сползти со стула, утопить в кошачьей миске с водой пачку салфеток, размазать по полу горчицу и вывалить из шкафчика на пол крупы и другие бакалейные товары.

Антон думал, что Лена сейчас закричит: «Маша, вот я тебя накажу! Кто тебе разрешил безобразничать?!» Вместо этого та засмеялась и пообещала:

– Сейчас все уберу. Жаль, она горчицу не попробовала, была бы ей впредь наука.

Катька постоянно орала на детей, и Антон так к этому привык, что сейчас здорово удивился. Впрочем, удивлялся он недолго, потому что все мысли как-то уж очень быстро вылетали у него из головы. Он наблюдал за Леной, и ощущение глупой радости разрасталось в его груди. В тот миг, когда она только вошла в комнату, он взглянул на нее и внезапно понял, что мир уже никогда не будет таким, как прежде. Это было страшное и одновременно волшебное ощущение. Может быть, Лена понимала, что произвела на Антона сокрушительное впечатление, а может быть, и нет. По крайней мере, она ничего такого не показывала и вела себя самым обычным образом.

Они втроем отмывали Машку от горчицы, манной крупы и китайского чая, который маленькая шкода высыпала себе на голову из большой золотой пачки. От куриного супа девчонка отказалась наотрез, расковыряла два блина и принялась хныкать.

– Точно – перегуляла, – сокрушалась Лена, усаживая дочку на колени и прижимая к себе.

– Может, ей снотворного дать? – предложил добрый дядя Грушин. – Мне прописали для экстренных случаев.

– Ты что, спятил? – тотчас возмутился Антон. – Маленького ребенка таблетками травить. Как тебе такая глупость только в голову пришла? Молока теплого с ложкой меду – самое милое дело.

– Ладно, ладно, – пошел тот на попятный. – Ты врач, тебе виднее.

– Вы врач? – спросила Лена с живым интересом. – Ого, какая замечательная профессия. Я в детстве мечтала стать врачом. Но вот как-то не сложилось.

– А кем же вы работаете? – спросил Антон, испытав мощный прилив нежности, который запросто мог изменить соотношение добра и зла на целой планете.

– Я художник, работаю в рекламном агентстве.

Лена посмотрела прямо на Антона карими глазами с золотыми крапинками, и тот застыл, околдованный. Только теперь Грушин заметил, что с его другом творится что-то неладное. Когда Лена отправилась укладывать малышку в постель, он вывел его в гостиную и толкнул рукой в грудь, заставив опуститься на диван. И шепотом возмутился, нависнув сверху: