Largo

— Нет… я… не хочу безпокоить… передайте им мои карточки.

Теперь все было ясно. Как ему и говорил доктор — эти провалы памяти совсем не страшны. Просто — гулял по улицам… Оставалось побывать у Портоса на Сергиевской и кончить то, что ему так мешало! Был седьмой час. К семи Портос вернется, и они переговорят обо всем.

Портос еще не вернулся, но денщик ожидал его с минуты на минуту.

— Я дождусь его, — сказал Петрик. — Мне надо непременно видеть штабс-капитана.

— Пожалуйте в кабинет.

Петрик снял пальто. Денщик открыл электричество, и уютный кабинет Портоса с большими книжными шкафами мягко осветился. Петрик сел в кресло.

— Прикажете чайку? — спросил денщик. Петрик с утра ничего не ел. «Это» — подумал он. — "окончательно прояснит мне мозги".

— Пожалуй… Дай, — сказал он.

"Если этого не было", — думал он, — "то вот, сейчас откроется дверь и войдет живой Портос. И по душе, на чистоту, по-офицерски, они переговорят обо всем. И о Валентине Петровне и о партии".

Головная боль утихла. На Петрика нашло чувство душевной размягченности. Недавней злобы как не бывало. Не было невозможности простить Портоса. После кошмара, ему стало казаться, что Портос и не так уже виноват. Хвастал тогда — ужасно не хорошо…. Ну и вино тоже… И песни… И с партией можно кончить без доноса… а по-хорошему… Полученные знания… к сведению… Если он что проболтал, так и они тоже. Вот и выходит: баш на баш — квиты… Он встанет и скажет: "Портос я шел убить тебя… Я уже убил тебя в моем сердце — прости меня… Но дай мне просить это прощенье по-настоящему. Давай — переговорим обо всем…. Ты был большим подлецом тогда, когда хвастал своею связью с Валентиной Петровной"…

А вдруг это вовсе не Валентина Петровна? — мелькнуло в голове у Петрика… "Но он сказал: "жена профессора"… И тогда так глупо пел Парчевский: — "брюнетка жена — муж брюнет, к ним вхож белокурый корнет"…

Опять путались мысли. Ясность исчезала.

В углу на камине стояли мраморные часы. На пестром красноватом мраморе артиллерист на коне с банником в руке. Подарок Портосу артиллерийского дивизиона, где он служил. Часы били мелодично и раз и два. Все длиннее были отсчеты их ударов. Петрик прислушался: десять часов.

Денщик заглянул к нему.

— Не идет что-то их благородие, — сказал он.

— Да, вот что милый… Я знаю еще, где он может быть. Я проеду туда. А если мы разминемся, скажи его благородию, что я сейчас вернусь и прошу меня подождать.

Опять Петербургские, уже ночные улицы. Реже стал туман. Мокрый снег нападал на улицы, и они серебряными дорогами уходили вдаль. Лошади скользили на торцах. Черный след вился за колесами. Все падал снег.

Кирочная 88… Петрик сразу узнал дом, не глядя на номер. Дворник в стороне он ворот подметал с панели снег. Петрик быстро и незаметно вошел в ворота. Он подошел к высокой двери. Той двери. Она легко подалась и раскрылась по-прежнему. Ярко была освещена лестница. Петрик позвонил… Тишина ответила на короткое дребезжание колокольца.

Он позвонил еще и еще, и все напряженнее и страшнее становилась томительная тишина за дверью.

Никого не было.

Или, если и был там Портос, — то уже не живой, а мертвый.

Показалось, что холодом смерти веет, несет из-за двери. В дверные щели задувает покойником.

Петрик тихо стал спускаться.

В воротах он столкнулся с дворником.

— Долго разговаривать изволили с господином офицером, барин — сказал дворник.

— А?… что?… да так! — как-то испуганно сказал Петрик и проворно вышел на улицу.

Петрик опять поехал на Сергиевскую в надежде встретить живого Портоса.

Он уже тревожился за него. Денщик встретил его словами:

— Его благородие еще не вернулись, — и денщик был этим, казалось, обезпокоен.

— Я подожду.

— Пожалуйте-с!

Долгая, осенняя ночь тянулась безконечно. Петрик провел ее без сна, неподвижно сидя в кресле. Когда настало утро, он позвал денщика.

— Вот, что, милый, — сказал он. — Я больше ждать не могу. Я сегодня еду в полк. Мой отпуск кончается. Я едва поспею во время. Дай мне бумаги и перо, я оставлю их благородию записку.

Петрик тщательно написал: — "Милостивый Государь, Владимир Николаевич, — я был у вас. Я ждал вас целые сутки… Вы понимаете, что такие дела так не кончаются. Только смертью вы можете искупить… Ведь вы все-таки офицер!"…

Не выходило письмо. Сказать надо было так много. Написать — ничего нельзя. Все равно. Портос поймет. Петрик подписал — "Мариенбургского драгунского полка штабс-ротмистр Ранцев" и, не проставив числа, заклеил конверт, отдал денщику и в десятом часу утра, по первопутку, — за ночь нападало снега и подморозило — поехал в гостиницу за вещами, а потом на вокзал.

Он возвращался в свой родной полк, все предоставив судьбе и офицерской чести Портоса.

IX

Валентина Петровна сейчас же и очнулась.

— Таня, — сказала она, — ты его видела?

— Очень даже видела, — сказала Таня. — Стоят в дверях, я и пройти не могу.

— Так… — медленно протянула Валентина Петровна. Она с мольбою смотрела на Таню. Глазами она просила у нее помощи, — Таня, когда ты пробегала через переднюю, там были его пальто и сабля?.. Ты ведь открывала же ему дверь?

Лицо Тани побледнело.

— Я думала, барыня, вы ему открыли — я думала: он с вами пришел…. Его пальто там не было… Господи!.. Ужас какой!.. Не случилось ли чего с Владимиром Николаевичем?

Валентина Петровна тяжело вздохнула. Ей казалось теперь все страшным в ее уютной любимой спаленке. Если бы пошевелился комод, или вдруг с треском раскрылись бы дверцы шкапа, — она бы не удивилась…

— Таня!.. что же это?… Не покидай меня, Таня.

Несколько минут Валентина Петровна сидела неподвижно в кресле и смотрела на Таню, стоявшую у дверей. Диди успокоилась и ласково ворча, точно мурлыча, прыгнула ей на колени. Валентина Петровна гладила ее нежную шерсть. Это ее успокаивало.

— Барыня, — тихо сказала Таня, — накрывать на стол пора. Седьмой час уже. Кабы барин сейчас не вернулись.

Валентина Петровна подняла голову и долго, точно ничего не понимая, смотрела в глаза Тане.

— Да, — тихо сказала она, — барин… Верно… барин. Не оставляй меня одну, Таня! Мне так страшно!

— А мы вот что, барыня, пойдемте вместе накрывать… Так-то хорошо будет!

Таня хотела идти в столовую, через дверь, где только что стоял Портос, но Валентина Петровна движением руки остановила ее.

— Ах, нет, нет, — сказала она, — пойдем коридором.

В столовой все три груши большой висячей лампы ярко горели. Валентина Петровна с помощью Тани — руки плохо слушались ее — привела в порядок свое упадавшее платье, поправила прическу. Вид ловких, живых движений Тани, бойко гремевшей посудой, ее округлые, полные локти, молодой мускул мягко игравший под тонкой материей платья, белый чепец в каштановых волосах, — чуть уловимый, когда Таня была подле, запах живого, свежего, здорового, чистого, молодого тела, — все это постепенно успокаивало ее и теперь ее мысль уже тревожно билась около того, что с Портосом что-то случилось. И вспоминая страшный темный след на шее, непонятный и безобразный, Валентина Петровна, подражая Тане, перетирала посуду, раскладывала ножи и вилки, и эта работа развлекала ее. Она сознавала, что сейчас прйдет Яков Кронидович и возможно будет объяснение. Внутри себя она говорила: "я на все готова… Ну что ж…. И разрыв. Только бы жив и цел был Портос"…

Когда стол был накрыт, она все не отпускала от себя Таню.

— Барыня, на кухню надо пойти. Спросить, все ли готово у Марьи.

— Пойдем вместе, вдвоем.

— Барыня, — тихо сказала, возвращаясь из кухни Таня, — хорошо ли, что вы в этом платье?..

— Ах, да… Что же надеть?

Голова Валентины Петровны отказывалась думать в эти минуты.

— Пожалуйте, я вам дам ваше обычное черное платье… И очень уже вы бледны.

— Таня, только вы все лампы зажгите в спальной. — Валентина Петровна прошла за Таней и с удивлением смотрела, как Таня смело и спокойно распоряжалась в этой страшной комнате. Таня опустила штору, плотно задернула оконные тяжелые портьеры, подала Валентине Петровне то простое полутраурное платье, в котором всегда бывала дома Валентина Петровна, подала ей пудру, и Валентина Петровна привела себя в порядок — и было время. В прихожей была слышна тяжелая поступь и стук сбрасываемых калош на пол.