Страница 10 из 22
Не сразу это открылось для Анны, но в одну из ночей мягкий, все чувствующий, осторожный и ласковый Алексей вдруг оборотился неистовым Рудным Воеводой — брал ее, как половецкое кочевье в дикой степи, и… она ощутила, что сегодня, именно в эту ночь, ей как раз этого от него и хотелось! А еще испугалась, что будет он теперь таким всегда — сдерживался, сдерживался, а теперь вот… Зря испугалась — каждый раз Алексей дарил ей именно то, чего она и ждала: когда нежность, когда неистовство, а когда и покорность… да, да, умел он и это — предугадывать желания, смиряться и подчиняться. Но способен был и на иное — мог подарить что-то совершенно неожиданное — или удивлял, или смешил, а еще умел довести до неистовства и ее. И тогда… не девочка уже была Анна, но вот, только теперь довелось познать, что самозабвенное безумие способно воцариться не только на бранном поле, а обнаженные тела способны сплестись в жаркой схватке не хуже, чем тела защищенные доспехом.
Анна нагнулась вперед, ставя поднос, и ее тяжелые груди качнулись под перекинутыми наперед распущенными волосами, укрывающими ее почти до пояса. Алексей приподнялся навстречу, обхватил ее за талию и нырнул лицом в эту завесь, щекотнув усами грудь так, что Анна прерывисто втянула в себя воздух и тихонько ойкнула.
— Перестань… да перестань ты… хватит! Ну, Лешка! Вот сейчас как уроню все на тебя…
— Угу…
— На-ка, попей… Леш, ну знаю же, что пить хочешь!
— Хочу, Медвянушка… и пить, и есть, и… тебя тоже хочу. Больше всего — тебя!
— Вот ведь… Лешка, перестань!!
Алексей пил квас прямо из кувшина — никаких чарок и ковшиков в такие моменты он не признавал — пил большими шумными глотками, а Анна смотрела на него и жалела, что нельзя переставить свечу чуточку поближе. Алексей оставался воином даже сейчас. Въевшаяся в самую суть его естества воинская выучка не позволяла просто поднять руку или повернуть голову — тело отзывалось на любое его движение все целиком, чуть-чуть, порой незаметно для глаза, изменяя позу. Вот и сейчас каждый глоток не только двигал кадык, выглянувший из-под короткой воинской бороды, но и порождал едва заметный трепет почти всего тела. И было видно, что, несмотря на жажду, лишнего глотка Алексей не сделает — все в меру, чтобы не отяжелеть.
Ох и любили ратнинские бабы почесать языками у колодца «про это», деликатно приумолкая в присутствии девчонок и вгоняя в краску молодух, лишь недавно познавших первые радости плотских утех. Мнение баб было твердым: если муж после любви просит есть — можно рассчитывать на продолжение, а если пить — тогда все, жди следующего раза. А вот ее Лешка и пил, и ел и… будет продолжение или нет, зависело только от ее желания. Так, по крайней мере, думалось Анне… или хотелось думать. Сейчас продолжения хотелось, но не сразу — больше хотелось кое-что выведать, и время для этого было самым подходящим.
Когда Алексей напился и потянулся к подносу за куском копченой кабанятины, Анна протянула ему вышитое полотенце.
— На-ка, утрись, а то накапаешь с усов, чудо мое…
— Не-е, сама меня утри!
— Как дитя малое… Вот мы Лешеньке ротик сейчас утрем, а ручки он потом сам вытрет, и крошек в постельку, как в прошлый раз, совсем не насыплет…
В полутьме засветилась улыбка Алексея — не то нахальная, не то блаженная, не то и вовсе какая-то разбойная. Сразу и не разберешь.
О-хо-хо, как бы ни был мужик хорош, а насвинячит обязательно, такие уж они… почти все. Нет, встречаются, конечно аккуратисты, у которых ни пятнышка, ни соринки и у каждой вещи свое, точно определенное раз и навсегда место, да только… взвоешь, рано или поздно, от этого сугубого порядка, отступить от которого, хотя бы на пядь, никак невозможно. Лучше уж так…
— Леш, а чего тебе Настена сказала?
— Да хорошо все… — невнятно пробубнил Алексей с набитым ртом — ошиблась Юлька.
— И все?
— И охота тебе сейчас-то… Лапушка, давай лучше…
— Охота! — Анна добавила в голос требовательности. — Рассказывай!
— Да ладно тебе…
— Лешка!!! Куда жирными лапами?! Сейчас вот, встану и уйду! Хочешь, что б ушла?
— Нет…
— Тогда рассказывай!
— Ну, если тебе так уж невтерпеж… Велела поостеречь тебя, что бы ты Юлькой крутить не вздумала… Медвянушка, да чего ты вскинулась-то? — Алексей приобнял Анну и попытался притянуть ее к себе. — Подумаешь, баба… ведунья, конечно, но…
— Что так и сказала?.. Да отпусти ты… вот ведь силищи немерено… бугай… Ну-ка, вспоминай: что она точно сказала? Слово в слово!
— Э-э… — Алексей завел глаза к потолку — вроде бы так: «Не та Юлька девчонка, которой крутить можно, да и о самой Настене забывать не след — боком выйти может». Так как-то сказала… или почти так. Да с чего ты всполошилась-то?
— Вот, значит, что… — Анна откинулась на спину и машинально принялась накручивать на палец прядь волос. — Боком, говоришь… а ведь подружками были по молодости.
— Подружками? Но ты же не здешняя!
— Да уж, еще какая нездешняя! — Анна выпятила нижнюю губу и сдула волосы со лба. — Дреговические-то девы, по началу, в Ратном тише воды и ниже травы — для них и Ратное большой город, а меня-то из Турова привезли, да свет поначалу повидала: Киев, Переяславль… сам все знаешь. Вот и шипели на меня, да каждая… ужалить норовила! И я тоже, дура молодая, нос до небес драла… пока Добродея, была в Ратном такая мудрая старуха, Царство ей Небесное, в разум не привела. — Анна неожиданно хихикнула. — Так и вспомнила себя тогдашнюю, когда Мишаня купеческих детишек на берегу стращал.
— Угу, мне рассказывали потом — тогда-то не видел, не до того мне было. — Алексей тяжело вздохнул. — Но Михайла все верно тогда делал, молодец. Ты подучила?
— Нет, сам измыслил, я только помогла чуть-чуть. Он у меня разумник… вот из-за него-то, да из-за Юльки еще, мы с Настенной и подружились. Я все боялась, что у меня и третий ребенок девчонкой будет, а Лисовинам-то наследник нужен был… воин. Настена тогда меня и уверила: мальчик будет, не сомневайся. По ее слову все и вышло, а через год с небольшим, ей самой рожать пришлось. Ох и худо ей было, Лешенька, ой как худо! Мужа нет, девочка слабенькая совсем родилась, того и гляди помрет… И поплакаться-то некому, бабка-то у нее была, как из мореного дуба сделанная — топором не возьмешь…
— А Добродея чего же? — удивился Алексей. — Я так понимаю, что бабы со своими горестями к ней…
— Да, ходили к Добродее и за советом, и с жалобами, и за утешением, но не ладила она с Настениной бабкой! — прервала, недослушав, Анна. — Открыто-то не ссорились, но не любили друг друга крепко. А меня старуха привечала, чем-то я ей по сердцу пришлась… Вот и бегали мы с Настеной друг к дружке, чаще-то я к ней. Посидим, поплачем на пару, про детишек своих поговорим… Настена сказывала, что и бабка ее при мне как-то мягчает слегка. Так и подружились. А когда бабка вскорости померла и Настена совсем одна осталась, так и вовсе не разлей вода стали.
А потом… Мишане еще десяти не минуло, Фрола… убили. И Варвара, что б у нее язык отсох, просветила меня: было у Фрола с Настеной что-то… да так сильно, что Корнею пришлось его в Туров отослать. Потом-то я и сама заметила: от Настены мне ни слова утешения, будто закаменела вся… подружка. Ну, и отдалились мы друг от друга как-то…
— Ну а сейчас-то ты чего напугалась?
— А ты не понимаешь? Дочку-то она как любит! Даже окрестила ее — против себя пошла… ну и… не знаю… может быть хочет, если уж у нее жизнь не сложилась, так хоть что б у Юльки…
— А что, разве бывают замужние ведуньи? — искренне удивился Алексей. — Что-то я не слыхал о таком…
— Верно, не бывает, но Настена, наверно, хочет дать дочке самой выбрать: либо семья, либо ведовство.
— А ты, значит, не желаешь такой невестки?
— Да не желаю! Мишаня большего заслуживает! И мне такая невестка не нужна — характер, что твоя крапива, и Мишане теща такая не нужна — разозлится, да в козла оборотит!
— Да? Неужто так сильна? — Алексей заинтересованно приподнялся на локте. — Тогда выходит, что не ошиблась Юлька, а нарочно подстроила, чтобы я к Настене сходил?