Страница 16 из 29
- Ты убежден?
- Абсолютно. Я не любил бы свою страну так, как люблю, если бы она была иной. Я ушел бы в оппозицию, но крайней мере жил бы иначе.
- А так ты "за"? - меланхолически спросил Виктор, снял часы с запястья и покачал их возле уха. - А то нынче многое модно вполсилы, даже патриотизм...
- Еще и как! - сказал я. - Еще и как "за". Ты же сам знаешь.
Мы помолчали, прежде чем переглянуться.
- Ты очень страдал? - спросил я. - Знаешь, взрослость и в том, чтобы суметь понять себя и других.
- А ты? - не ответил Виктор. - Ты же хочешь сделать кино о том, что люди забывчивы, возродить образы всех поражений и всех побед.
- Это у тебя, Виктор, было два поражения. А у меня - одно поражение и одна победа. В этом разница.
Он еще раз внимательно взглянул на меня и поднялся:
- Надо идти. Иногда я думаю, как во времена, когда нам было хуже всего, кто-то клацал на счетах и щелкал на арифмометре. И в Париже подсчитывали количество снарядов и бомб, и в Лондоне подсчитывали, и в Берлине, и в Москве. Хорошо, что не все снаряды попали в цель. Сделай кино и про это.
- У нас во время войны была известна история, когда офицер вызвал на себя огонь собственной артиллерии, потому что фашисты обрушились на него густой массой, и он предпочел погибнуть, а не пустить их.
- Это не для меня, - сказал Виктор. - Созвонимся вечером. Ты читал их писателя, он же летчик, Антуана де Сент-Экзюпери? Из благородной, богатой семьи, пошел простым пилотом, полетел куда-то и не вернулся. Возможно, если бы он не вызывал огонь на себя, было бы на свете побольше красоты.
- А может быть, напротив. А может быть, фашистские бомбардировщики, сбитые Сент-Экзюпери, и не долетели до Парижа, до Киева и до Лондона...
Виктор поклонился и медленно ушел от меня, ничего не ответив.
...Я шел по Монпарнасу, знаменитому бульвару, бывшему пристанищем европейской богемы еще в начале века. Здесь растекались водовороты голодных писателей и художников, работавших до истощения, безжалостно к себе, но подчас и гениально.
Интересно было идти по бульвару снизу, от некогда знаменитой "Курящей кошки" к "Ротонде", "Куполу", "Дому", где сидели респектабельные посетители, подавались напитки, и не снившиеся истощенным художникам полвека назад. Решившись, я глотнул в "Куполе" стаканчик перно с водой за добрую память хороших людей и вспомнил, как Хемингуэй в "Празднике, который всегда с тобой" рассказывал о Паскине, пьяненьком веселом художнике, чью работу я увидел на стене тбилисской мастерской Гудиашвили. Времена соединяются нерасторжимо, судьбы соприкасаются; странно, что кто-то может не ощущать этого единства времен и судеб.
ПАМЯТЬ. (К вопросу о сращивании времен и о судьбах городов.)
"В период Сталинградской битвы советские войска разгромили три немецкие бронетанковые дивизии, находившиеся до этого во Франции. После поражения в гигантской битве под Курском гитлеровское командование заменило свои наиболее боеспособные войска во Франции, Бельгии, Голландии плохо обученными солдатами. В таких условиях действия французских патриотов стали более организованными и эффективными.
"Не использовать исключительно благоприятных реальных возможностей, которые создало победоносное наступление Красной Армии, было бы не только непростительной ошибкой, но и преступлением по отношению к Франции", - писал Морис Торез.
После капитуляции Италии против советских войск сражалось 260 вражеских дивизий, среди которых 210 - германских. А на итальянском фронте англо-американским и французским войскам противостояли только 9 - 10 немецких дивизий. Союзники рассчитывали взять Рим одновременно с Киевом. Но это им не удалось. Англичане не смогли захватить остров Родос. В разгар боев на Востоке боевые действия США и Англии в Италии были приостановлены. В итоге гитлеровцы смогли направить против Советской Армии новые танковые дивизии и даже перейти в контрнаступление в районе Киева".
Ю. Борисов. "СССР и Франция: 60 лет дипломатических отношений".
ПАМЯТЬ.
"Я думаю, что те, кто погиб, просто служат порукой за остальных".
А. де Сент-Экзюпери. "Военный летчик".
9
Одним из самых выразительных образов, которыми ребенок увековечен в истории мировой культуры, безусловно, является Гаврош Виктора Гюго. Я много размышлял о том, почему на таком же уровне не увековечены всемирно наши киевские или одесские Гавроши, почему в благодарной памяти человечества не запечатлелись они так, как юный герой Гюго. Киевские мальчишки, бывшие связными у партизан, наши девчата, переносившие мины с квартиры на квартиру, молодежь, бежавшая от фашистов, устраивающих облавы, вооружавшаяся против захватчиков, - кто напишет про них? Я вряд ли сделаю это, хотя в фильме будет немало сцен гибели молодых людей. Но молодые люди ведь и смеялись и еще как! Никогда не забуду беспризорного Кольку из своего детства, как он умел смеяться, голодный и холодный. Как он хотел и как умел жить!..
- Кольку застрелили, - сказал Виктор, словно прочел мои мысли. - Он удирал от облавы, а полицай выстрелил и попал первой же пулей. Мне мама сказала, она очень плакала. Я не сказал тогда тебе, потому что мы уезжали и не только живые с мертвыми, но и живые с живыми расставались навечно.
- Таисия Кирилловна не ошиблась? Виктор пожал плечами:
- Послушай, Володя, если мы с тобой отправимся по собственному следу, сколько белых пятен окажется на пути нашего возвращения! Я ведь и в этом случае не Кольку вспомнил, а мамин голос. У меня нет маминых фотографий, только некоторые слова ее. Наши родственники, наши знакомые, наши города из прошлого - все они позади, в иной жизни, там...
- Виктор, ты не прав. Смерть не разрывает нашу жизнь на части: даже мертвые всегда вместе с нами, просто изменяется форма взаимоотношений. Прошлое исчезает лишь то, которое ты стремишься уничтожить: да и не исчезает оно, а таится, как память у пьяного: просыпаешься, а дом над тобой горит, и все разом вспомнится. Понимаешь, Виктор, я встречался здесь с ветеранами полка "Нормандия - Неман", какая же у них хорошая память! Помнят даже, что командир полка Тюлян строил свою землянку рядом со взлетной полосой, чтобы в момент тревоги успеть к самолету первым. Они помнят, где кого убило и где кто похоронен, - им не требуется ничего предавать забвению.
- Считаешь, мне надо? Считаешь, скрываю некий грех?
- Тебе находить надо, а ты теряешь.
- Все мне подсказывают, где находить, что находить, а я хочу дожить спокойно, потому что война окончилась и я не хочу, таскать ее за собой.
- Думаешь, если забудешь прошлую войну, спасешься от всех?
- От каких еще всех?
- Вчера на улице Сен-Жак на Монпарнасе я встречался с участниками движения за мир, объединившимися в организацию "Призыв ста". Я сказал им, что тот мир, который мы сообща хотим защитить, начался после нашей Победы. Они глядели на меня удивленно, а иные и слушали недоверчиво. Этих самых "иных" убедили, что каждая война, мол, отдельная. Но ведь, если кто-то останавливает распространение правды о предыдущей войне, вызревает новая.
- Если следовать, Володя, твоей логике, то и я способствую новой бойне.
- Тем, что стремишься позабыть старую, тем, что других приучаешь к забыванию.
- Володя, не говори красиво! Ты же знаешь, кто я такой.
- Не знаю.
- Но была война!
- Было и после войны.
- И посему великий грех - забывать?
- Когда я вчера встречался на Сен-Жак с участниками "Призыва ста", на улице патрулировали неофашисты из организации Ле Пена. Они несли плакаты: "Освободите Клауса Барбье!" На части неофашистов были ослиные головы из папье-маше, а на груди плакаты: "Я осел! Я верил, что Барбье или еще кто-нибудь из членов антикоммунистической организации мог убивать невинных!" Они уже называют СС скромно "антикоммунистической организацией", а эсэсовца Барбье "невиновным"!