Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 29



В.Коротич

Не бывает прошедшего времени

Пока я ожидал французскую визу - а разрешение на пребывание во Французской Республике, заверенное печатью, можно получить и за несколько часов до отлета, прождав его много дней, - появилось свободное время. В киноархиве мне помогли найти и просмотреть давний, еще шестидесятых годов, фильм Рене Клемана "Горит ли Париж?". Это было как раз под настроение: я работал над киноповествованием о военной памяти, а фильм Клемана к тому же был и о городе, куда я собрался. Глаз кинокамеры постоянно возвращался к лицу фашистского коменданта оккупированного Парижа, который готовил к уничтожению французскую столицу; он бил ладонью по телефонному аппарату, задавая единственный вопрос: "Горит ли Париж?"

В тот раз восставший город спас себя. Вооруженные отряды Сопротивления, возглавляемые коммунистами, брали в плен фашистских саперов, резали провода, подведенные к зарядам. Восстание было показано великолепно, с точно вмонтированными документальными кадрами. Погибшие герои оставались на парижских мостовых, истекая кровью.

Фильм Клемана очень длинный, но я просмотрел его дважды подряд.

"Горит ли Париж? - спрашивал рыжий комендант в черном мундире и стучал ладонью по телефонному аппарату. - Горит ли Париж?"

1

Аэрофлотовский самолет доставил меня в самый молодой из парижских аэропортов - имени Шарля де Голля - в обеденное время. Странные здания аэровокзала с пластиковыми внутренностями эскалаторов в прозрачных павильонных коробках расположены довольно далеко, от города, и по пути в Париж долго не верится, что подъезжаешь именно к французской столице, которая никогда не прекращалась в сплошную развалину или пустырь, как случалось это с моим Киевом, - с ним ли только... Причудливые извивы путепроводов, желтые ракушки на рекламах компании "Шелл", вознесенных над шоссе, не дарили определенности - Франкфурт впереди ли, Нью-Йорк ли?..

Обеденное время опустошает Париж, разгоняет его обитателей и гостей по кафе и ресторанам, и, возможно, поэтому мне какое-то время был странен образ улиц, не переполненных парижанами. "Сиеста", - улыбнулся водитель и, как надлежит порядочному шоферу-французу, широко развел руки, оторвав их от руля обе сразу.

Ну что ж, заживем, как полагается: устроюсь в гостинице, схожу пообедаю. Мой отель "Макс Резиданс" - на симпатичном бульваре рядом с ЮНЕСКО, возле Военной школы. Такое расположение обусловило великое множество кафе, забегаловок и ресторанов в окрестности. Цены были очень разными. Я останавливался у вывешенных возле витрин меню, вычитывая, где кормят вкусно и дешево, - это было игрой знакомства, игрой новой встречи с Парижем.

Многое надлежало припомнить, а иное усвоить заново. Те несколько литературных вечеров, на которые меня пригласили, вовсе не мешали собирать материал к фильму-раздумью о том, что прошлая мировая война вросла в нас и никуда не деться от ее уроков. Здесь, в Париже, где на бульварах шустрые негритята продавали заводных голубей, а влюбленные не уходили со скамеек у Сены, кажется, со времен Виктора Гюго, само слово "сражение" сегодня могло показаться странным.

- Если ты примешься рассказывать на своих вечерах, кто против кого сражался в прошлой войне, для многих это окажется полной неожиданностью, - сказал мне давний знакомец Саша, наш журналист, лет уже десять работающий в Париже. - Погляди-ка, - толкнул он меня локтем, - какие довольные жизнью пожилые немцы выходят из твоей гостиницы! Я сидел, пока ты относил чемоданы, и поражался солидности этих людей, их самоуважению, хоть понятно, даже по возрасту они не могли не воевать против Франции. Но нынче это зовется Визитом Вечного Мира. Они вслух рассуждают о вечности, о том, что вчера еще было им недоступно, что было недоступно их жертвам... Неподалеку отсюда, на острове Сите, у собора Парижской богоматери, в неглубоком подземелье, выложенном казематными серыми шлифованными камнями, мемориал в честь двухсот тысяч французов, исчезнувших в нацистских концлагерях. Интересно, он входит в программы туристских вояжей для пожилых немцев?..



Саша обещал помочь мне с просмотром нескольких архивов, больше я его старался своими делами не беспокоить, тем более приятно, что он так четко ощутил эти вот самые "мои дела": в гостинице с пожилыми туристами из ФРГ, в окрестных ресторанчиках, где наравне с белым шабли начали подавать белые рейнское и мозельское, привычные для участников Визита Вечного Мира...

Как раз праздновали сороковую годовщину "второго фронта", высадки союзников и поражения фашистов в Нормандии. Иные газеты ветеранами называли всех подряд, независимо от того, кто из какого оружия стрелял и в какую сторону. Собственно, о стрельбе вспоминали нечасто: победители плясали с бывшими побежденными, обнявшись, на киноэкранах и на плакатах. О нас, советских, упоминая о победителях, почти не говорили; как-то анахроничной для многих представлялась мысль, что были на войне убийцы и убитые. Ладно, оглядимся, это я взъерепенился уже с самого начала, потому что в кафе на углу празднично торговали баварским пивом, а посетители, сдвинув столы и сгрудившись у витрины, колотили кружками каждый перед собой и очень веселились от этого.

"Макс Резиданс", куда я возвратился после обеда, оживал после сиесты, мои гостиничные соседи пошевеливались в кафе, которое занимало вестибюль. Стойка, где портье выдавал ключи, была сращена со стойкой бара; портье продавал и выпивку, перебегая от стенки с ключами к стенке с бутылками и нахваливая на ходу грушевый самогон, присланный в "Макс Резиданс" из Эльзаса: внутри бутылки поблескивала большая желто-зеленая груша.

Все на свете наречия прекрасны и достойны любви. Но я напрягся, оттого что в первый же мой парижский день в вестибюле было столько немецкой речи. Это было как ожог слуха, так как моя языковая практика в немецком начиналась с чтения приказов о задержаниях и расстрелах заложников, приказов, которые расклеивались по улицам оккупированного Киева.

Ну ладно, вы уж простите, что начало столь калейдоскопично, - все-таки Париж...

На бульваре перед гостиницей вертелись дети на роликовых досках. Было очень весело, и надо же было такому случиться, что, будто злая примета, моя первая же попытка систематизации Парижа, прогулки по нему, была сорвана. Отскочив от паренька на доске, уклонившись от веселой группы прохожих, я определил собственный путь, взяв курс на стенд с пластинками модной музыки. Собственно, меня привлек плакат о непреходящих ценностях искусства, рожденного в вихрях вопи; потянулся к дискам с немецкими военными маршами времен войны - они стояли рядом с современной музыкой французских военных оркестров. Впоследствии я приобрел некоторые из них, но не сейчас...

Сейчас я услышал скрежет тормозов, и вдруг рядом со мной под бодрые ритмы, в которых жгли и защищали Париж, ударила крыльями смерть.

Я еще не видел, как умирают собаки. Это, оказывается, так же неожиданно и на первый взгляд просто, как случается у нас, людей. Зеленый "порше", дорогое такси, сбил прямо на "зебре" перехода карликового серого пуделя. Пудель изгибался, из пасти у него на мостовую густой полосой пурпура вытекала кровь. Невысокий пожилой хозяин пуделя в светло-зеленом костюме молча стоял надо всем этим с лицом столь отстраненным, что сразу же можно было понять, до чего ему плохо.

У меня закружилась голова, будто самолет, который недавно привез меня, снова взлетел в поднебесье и провалился в яму. Мир вокруг изменился, как случается всегда, когда рядом промчится смерть. Все смерти сходны - человека, дерева, рыбы, - я каменел, забыв обо всех музыках и обо всем на свете, состояние моей души было чем-то похоже на сохранившиеся воспоминания беззащитного детства, когда Киев бывал так же сер и негостеприимен, как в эти мгновения Париж.

Ну ладно, я продолжаю накапливать приметы Парижа, вспоминать - картина еще была не цельной, но мышление было целенаправленным. Когда в вестибюле-баре "Макс Резиданс" я увидел немцев, разговаривающих одновременно и громко, подумал, что, вполне возможно, они обсуждали историю, случившуюся еще с одним военным ветераном из ФРГ. История только что произошла, и о ней по-разному писали в разных газетах.