Страница 1 из 7
Виталий Коржиков
Солнышкин плывёт а Антарктиду
КАЮТА ДЛЯ РОБИНЗОНА
Пароход «Даёшь!» торопился на юг, к жарким тропическим водам. Перед ним вежливо раскланивались медузы, и молодые акулки, сворачивая налево и направо, почтительно уступали ему дорогу.
Над мачтами качалось солнце, ныряло в каюты, и настроение у матроса Солнышкина было самое солнечное. Он усердно мылил стены каюты, в которой совсем недавно обитал драгоценный попугай бравого капитана, и вокруг разлетались радужные мыльные пузыри.
Теперь попугай шатался со своим хозяином по Океанску, а Солнышкин смывал их следы и слушал доносившуюся с палубы песенку, которую сочинил матрос Федькин:
Солнышкин окатывал переборки водой, и по ним золотистыми медузами расплывались солнечные пятна. Он представлял, как внесёт в каюту Таин чемодан и поставит на прежнее место, как она всплеснёт руками, а Марина скажет: «Молодец, Солнышкин!»
Солнышкин засмеялся, и его руки забегали ещё быстрей.
Наконец он вытер пол, отжал тряпку, выставил на палубу ведро и постучал к Марине в каюту.
— Да-да, входи, Солнышкин! — сказала Марина, и Солнышкин улыбнулся: она узнала его стук!
Он распахнул дверь.
— Разрешите ваш чемоданчик! — попросил он, протягивая руки к Тае.
— Зачем? — удивилась Тая.
— Можете перебираться в свою каюту! Тая всплеснула руками, Марина хотела что-то сказать. Но Солнышкин уже подхватил чемодан и, высоко подняв голову, шагал к Таиной каюте.
В коридоре торжественно посвистывал встречный ветерок.
Через несколько шагов Солнышкин вскинул голову ещё выше: с противоположного конца коридора к нему приближался его друг, старый инспектор Океанского пароходства Мирон Иваныч, по прозвищу Робинзон.
— Здравствуйте, Солнышкин!
— Здравствуйте, Мирон Иваныч! — радостно кивнул Солнышкин. Но вслед за этим на его лице появилось лёгкое недоумение и на носу проступили крупные веснушки.
В руке у Робинзона тоже был чемоданчик. Под мышкой торчала свёрнутая медвежья шкура, из которой внимательно поглядывал глазок подзорной трубы. И остановился Робинзон у той же самой каюты.
— Кажется, эта каюта свободна? — спросил Робинзон.
Солнышкин мигнул, не зная, что сказать. Он готовил каюту для Таи. Но не мог же он выпроводить и своего старого друга! Солнышкин покачал чемоданчиком и смущённо оглянулся.
Марина и Тая остановились.
Робинзон тоже качнул чемоданчиком и усмехнулся:
— Вот так дела! Кажется, я забрёл не на своё место!
Солнышкин готов был провалиться сквозь палубу. Он думал, что бы предпринять. Но сзади раздался голос Марины:
— Что вы, Мирон Иваныч! На своё! Солнышкин исподлобья посмотрел на неё.
— Но кажется, вы тоже направляетесь в эту каюту? — учтиво поклонился Робинзон, поглядывая на чемоданчик в руке Солнышкина.
— Конечно! — сказала Марина.
— Конечно! — подтвердила Тая. — Мы пришли посмотреть, как Солнышкин приготовил для вас каюту!
— Неужели для меня? — лукаво спросил Робинзон. — Но зачем же тогда ваш чемодан?
— А увидите, — сказала Тая.
— Ну что ж, тогда прошу, — пригласил Робинзон. — Прошу! — И распахнул дверь.
По переборкам струились солнечные блики. За иллюминатором перекатывались зелёные волны, а с лёгким сквознячком в каюту влетал громкий крик чаек.
— Спасибо, Солнышкин! — сказал Робинзон и приподнял фуражку.
— Молодец, Солнышкин! — сказала Марина. А Тая вынула из своего чемоданчика белую скатёрку.
— Вот видите, — сказала она и одним взмахом накрыла ею стол.
Солнышкину показалось, что всё вокруг наполнилось солнцем. Он готов был мыть и драить все каюты, все корабли, все флотилии на земле.
И сверху раздался крик боцмана:
— Солнышкин, ко мне!
ЦИРКОВЫЕ ШТУЧКИ БОЦМАНА БУРУНА
«Даёшь!» был чист, сиял, как ложки перед обедом. Но боцману Буруну не терпелось начать покраску. На кормовой стреле с кистью в руке сидел матрос Петькин. А на носовой стреле раскачивался матрос Федькин. Оттуда и доносились его песенки.
Сам Бурун на коленках ползал по коридору с лупой в руке и приглядывался к палубе, высматривая царапины. У машинного отделения он чуть не прилип к палубе носом. Прямо перед ним краснело пятно с целый пятак, а рядом ржавело несколько закорючек вроде запятых. Красить, немедленно красить!
Бурун крикнул!
— Солнышкин! — и поднял вверх глаза. Солнышкин стоял перед ним. Он ждал любого, самого отчаянного приказа. И Бурун приказал:
— Спать!
Этого Солнышкин не ожидал.
— Ты что, боцман? — удивился Солнышкин. Раньше он не замечал за Буруном любви к шуткам.
— Спать! — сказал Бурун и вскинул брови. — Сейчас спать, а ночью красить. Чтоб не топтали. Раскатаем под зелень. — И боцман улыбнулся: — Как в цирке!
Старый Бурун скучал по своим медведикам, которых оставил в Океанске. Ему всюду мерещился цирк, и, если бы мог, он превратил бы в цирковую арену весь пароход.
Боцман приготовил ведро краски и пошёл в каюту, засыпая уже на ходу…
Солнышкин тоже прилёг. Приказ! Но ему не спалось. Запахи краски кружили голову. Он видел, как из его рук выплывают разноцветные корабли и, поводя боками, идут к Антарктиде.
Наконец за иллюминатором потемнело. В небе покачнулась звезда, за ней вторая, третья. И скоро тысячи звёзд приплясывали над огоньками парохода.
На палубе смолкли разговоры. Сделав обход, захлопнул дверь лазарета доктор Челкашкин. Взялся за ключ рации Перчиков. И как только наверху затихла последняя песня Федькина, Солнышкин бросился в красилку.
Ведро было полнёхоньким. Солнышкин три раза отдыхал, оглядываясь по сторонам. Но через несколько минут он уже макал кисть в ведро и размазывал краску по палубе.
«Пусть старый поспит подольше, и всё будет как в цирке!» — думал Солнышкин.
Палуба становилась ярко-зеленой.
— Как ковёр! — говорил Солнышкин и добавлял: — И как мокрая трава в тайге.
Палуба зеленела, словно луг после дождя. Не хватало только пения лягушек.
Солнышкин водил из стороны в сторону языком и быстро пятился. Он оглянулся только тогда, когда его пятки упёрлись во что-то твёрдое. Сзади был трап! Солнышкин выплеснул на палубу остатки краски, растёр её и, выйдя из коридора, довольный, присел на краешек трюма.
Выходила луна. Влажный ночной ветер дул ему в лицо, и Солнышкин, усмехнувшись: «Всё как в цирке», опустил голову…
Он дремал наверху, боцман похрапывал в каюте.
Сквозь сон до боцмана донеслись нежные запахи краски. Бархатной, зелёной! Рука боцмана сползла с одеяла и от лёгкой качки двигалась влево-вправо, влево-вправо.
«Хорошо получается! — думал боцман. — Очень хорошо!»
Ему снилось, что это он сжимает кисть и красит коридор. Но рука ударилась о край койки, и боцман вскочил: а ведь и в самом деле пора красить!
Бурун нащупал ногами деревянные колодки и шагнул в коридор.
Он хотел повернуться и идти направо, но его ноги не сдвинулись с места. Он попробовал оторвать их от пола, они не поднимались. Колодки намертво приросли к палубе.