Доверься, он твой

Она была довольна собой. Две недели назад приезжала Катерина, она заметила, что дочь переменилась. Значит, она хороший кукловод.

Надев теплую пижаму в розовую клеточку, она легла, выключила лампу. Да, она все делает правильно. И продолжит делать.

Она пыталась заснуть, но перед глазами то возникали куклы на сцене, то в полудреме – Катерина. Наконец она поняла, что все равно не заснет, поэтому позволила себе вспомнить то, что проделала в конце прошлого лета. И что, на ее взгляд, уже принесло свой результат. Она видела это по лицу Катерины в ее последний приезд.

Прежде, когда Катерина приезжала к ней, Ксения Демьяновна начинала чувствовать то, чего не испытывала прежде. Она долго не могла найти точные слова.

«Неужели это чувство вины?» – однажды спросила она себя. Но внутренний протест, взметнувшийся из самых глубин, не позволил додумать до конца. С какой стати? Разве она в чем-то виновата! Она заболела, не кто-нибудь. Это ее жизнь нарушилась, это она...

Но чем дольше жила Ксения Демьяновна в Доме на Каме, рядом с такими же больными, анализируя возможные причины своей болезни, все отчетливее понимала: она виновата перед Катериной.

Она не собиралась ворошить прошлое, перетряхивать все, что прожито. Главное – осознать, что происходит сейчас.

Лежа в постели, гуляя по саду, принимая порошки, привозимые дочерью, она неотступно думала о Катерине. Не нравилось то, что видела. Бледное лицо с плотно сжатыми бескровными губами. В глазах блеск, но не тот, что красит женщину. У нее глаза, как у загнанного животного, она видела оленей с такими глазами, в Якутии.

– Мама, как ты себя чувствуешь? – спрашивала Катерина.

На самом деле, думала Ксения, ей следует спросить дочь об этом, причем давным-давно. Когда она взвалила на нее брата Федю...

– Гораздо лучше, – отвечала Ксения Демьяновна, не отрываясь от Катерины. Она видела, что блеск в серых глазах становился ярче. От удовлетворения – ее труды не напрасны.

Мать спросила Катерину:

– Кто-то еще занимается лекарством от моей болезни?

Внимательно смотрела в лицо дочери. До чего густо оно присыпано заботами! Так в прежние времена присыпали лица пудрой. Каким-нибудь «Лебяжьим пухом». Она помнила, как пудрилась бабушка, давно, очень давно. Ксения понимала: эти заботы не личные, не сердечные. Таких у Катерины нет, потому что они в ее возрасте придают тонус, даже коже. Не важно, какие они, простые или сложные. Работу гормонов не остановить.

– Кое-кто занимается, – попыталась уклониться от ответа Катерина.

– Я никого не знаю? – Мать решила зайти с другой стороны, переключить внимание на себя.

– Ты? – с некоторым удивлением переспросила Катерина. А Ксения Демьяновна порадовалась за себя: что ж, пока не утратила форму. Видимо, сенильная бляшка не выросла на том участке мозга, с насмешкой подумала она, который отвечает за профессиональные навыки. – Как ни странно, да, – ответила Катерина и по-новому взглянула на мать. – Светлана Полякова. Может, помнишь, она приезжала к нам на дачу? Редкий случай – ты тоже была там. – Дочь усмехнулась.

Этот фыркающий звук отозвался в виске Ксении Демьяновны, его заломило. Да, она не часто заворачивала на дачу – такое совпадение.

Мать наблюдала, как оживает лицо Катерины. Она давно поняла то, что недоступно многим, если не большинству родителей взрослых детей. Они обижаются – сыновья и дочери редко говорят с ними о чем-то. Но о чем? Общих тем почти нет. Так найдите, и они тотчас отзовутся. Визит вежливости превратится в осмысленную встречу двух взрослых людей.

– Конечно, помню, – сказала Ксения Демьяновна. – Но я думала, она чистой воды химик-аналитик. Она работала в каком-то традиционном НИИ.

– Все правильно. – Было видно, как охотно говорит Катерина, значит, думала об этом, отметила Ксения Демьяновна.

– С какой стати она занялась препаратом от болезни Альцгеймера? Какие-то знакомые...

– Случайно! – В голосе Катерины она уловила досаду и что-то еще.

Неужели отчаяние? Ксении Демьяновне это не нравилось. Когда это чувство врывается в твое дело, результат его под угрозой. Отчаяние – сигнал, что мозги, даже чистые, без сенильных бляшек, с совершенно здоровыми нервными окончаниями, усмехнулась она про себя, дают сбой.

– Расскажи, – попросила мать.

– У них в институте синтезировали целую группу препаратов. Одно соединение, с которым работала и Светлана, подхватили медики. – Катерина поморщилась. – Я думаю, они увидели в нем сходство с американским такрином. Ты знаешь это лекарство. – Теперь поморщилась мать. – Все говорят, – сказала Катерина, взглянув на лицо матери, – что оно не слишком безобидно. Надвигалась международная конференция в Стокгольме. Там собирались со всего мира те, кто занимается болезнью Альцгеймера. Нашим надо было что-то привезти. Молодая красивая Светлана Полякова поехала и доложила, как надо.

– Понимаю, – кивнула мать. – Хорошо знаю, как бывает. – Она выпрямила спину. – Что дальше?

– А дальше Светлана со своим руководителем... продолжают химичить. – Катерина услышала слово, вылетевшее само собой, засмеялась.

– Но она тебе не конкурент, – заметила мать.

– В общем-то нет. Но я заметила ее интерес... – Катерина помолчала. – А может, мне просто мерещится от переутомления.

– Ты увидела что-то конкретное? – В голосе Ксении Демьяновны слышалась тревога.

– Так, кое-что. – Дочь пожала плечами.

– Говори, – потребовала мать.

– К нам слишком часто приходит ее лаборантка.

– Она что-то хочет? О чем-то спрашивает?

– Если спрашивает, то не меня.

– Твоих сотрудников, – поняла Ксения Демьяновна. – На твоем месте я бы насторожилась. Поговори с профессором Назаровым.

– Сказать ему, что у меня тоже начались глюки? – Катерина рассмеялась.

– Думаю, никаких... глюков. – Мать произнесла это слово впервые. Поморщилась. – От самого слова во рту так же кисло, как от слова «клюква», – призналась она.

– Правда? Не замечала. – Катерина с интересом посмотрела на мать.

Мать продолжала:

– Когда напряжение слишком велико, повышается градус... догадливости. Это слово верно по сути. В таком сжатом состоянии ты видишь то, чего не заметишь в обычном. Помнишь, дядя Миша носился со своими зонами – аномальными, сакральными? Он говорил, что все дело в электромагнитных полях Земли.

– Ага, а если себя считать подобием Земли, то...

– Ты смеешься, Катерина. Но сходство есть. Не смотри на меня так, сейчас я в норме. Твое лекарство работает.

– Правда! – Катерина подскочила радостно, по-детски.

– Оно не только мои мозги приводит в порядок. Коллеги по Дому скажут тебе то же самое. Ты молодец, Катерина. И знаешь, почему еще?

– Почему?

– Я вспомнила про дядю Мишу, и тут же на ум пришла его формула.

– «Найти свое дело и своего человека»? Ты про нее? – спросила Катерина. – Я думала, мама, что тебе смешно было его слушать.

– Может, было. Но потом я поняла, как он прав. – Она молчала, чувствуя на себе взгляд дочери. Катерина хотела задать вопрос, но не решалась. Ксения Демьяновна предполагала о чем. Не о деле, всем ясно, профессор Улановская при своем успешном деле. О человеке. Катерина наверняка хочет знать, не был ли якутский взрыв последней попыткой найти своего человека.

Ксения Демьяновна не собиралась обсуждать свою жизнь.

– Ты нашла свое дело, Катерина. Осталось найти своего человека...

Потом, снова прокручивая тот разговор, Ксения Демьяновна уловила то, что упустила тогда. А ведь Катерина вздрогнула при слове «человека».

Ксения Демьяновна вот так же ворочалась в постели после отъезда Катерины прошлым летом. Она не спала до утра, о котором возвестили петушиные крики, ленивое взбрехивание собак.

Выходит, думала она, Катерину все-таки тревожит, что не нашла своего человека. Она пыталась назначить им Игоря. Что ж, может быть, он сыграл бы эту роль, если бы не семейный слом.

Ксения Демьяновна слушала, как с рассветом менялись звуки. В деревне, потом под окном. Гремели фляги – привезли с фермы молоко. Потом запахло хлебом – пекли булочки к завтраку. А когда совсем рассвело, Ксения поняла, что должна сделать.