Чужой муж

— Жалко, фотограф не успел с тобой поработать. Ты ведь у нас была главной претенденткой на рекламу новой туалетной воды.

Он уже ее отсек от фабрики, вообще от здешней жизни. Как просто: только что был человек, и уже нет человека.

Наташе захотелось расплакаться, но она решила: не дождетесь! И сказала, вспомнив вдруг единственного человека, который о ее отъезде пожалеет.

— А вы Нелю Новикову возьмите. Со склада готовой продукции.

— Новикову? Думаешь, подойдет? — директор что-то черкнул в своем блокноте.

— Подойдет. Она хорошенькая. И лицо фотогеничное.

Глава двенадцатая

Уволилась с работы и собралась в дорогу Наташа так быстро, словно сам город выталкивал ее прочь, как случайно попавшее в его нутро инородное тело.

Искренне огорчились только девчонки-лаборантки да Неля Новикова, которую Наташа навестила на рабочем месте.

— Наталья Петровна, — прямо спросила она, — а как же Валентин Николаевич?

Наташа лишь пожала плечами: никто точно не знает как. Тамара считает, что он вернется в семью и будет жить, как жил. А раз так, ей здесь больше делать нечего.

Неле о том знать было незачем. Она сказала ей:

— Ты запиши мой адрес, вдруг на юге окажешься… Например, пошлют тебя за чем-нибудь. Или проездом.

Девушка аккуратно записала адрес, телефон, заметив при этом:

— Кто меня куда пошлет, Наталья Петровна, кроме как туда, куда обычно посылают. Небось сами не верите, что такое может быть.

— Да будет же у тебя отпуск, в конце концов! — рассердилась Наташа. — Вот и приезжай.

Посмотрела в сострадательные глаза девчонки и пожалела, что уезжает, навсегда расставаясь с этой чистой душой.

Но ошиблась, потому что на следующий день Наташа поехала на вокзал, вызвав домой одно из восьми такси, которые имелись в городе, — у нее неожиданно оказался большой багаж.

Никто ее не провожал. Был обычный рабочий день, никто ради нее не стал отпрашиваться с работы.

Но нет, она ошиблась. Едва подошла к своему вагону и пристроилась к небольшой очереди стоявших у вагона пассажиров, как услышала:

— Наталья Петровна!

Она оглянулась и обомлела: к ней бежала Неля с большим пакетом в руках.

— Наталья Петровна, я нарочно отгул взяла, чтобы вас проводить. Пирожков напекла в дорогу. Чуть не опоздала.

— Пирожков? — переспросила она.

— У нас бабушка всегда пекла в дорогу пирожки, — зачастила Неля. — Вот эти с капустой, а эти с картошкой.

Она перечисляла, а когда подняла голову, испугалась.

— Наталья Петровна, вы плачете? Вас кто-то обидел?

— Жизнь меня обидела, Нелинька, — со вздохом сказала она, сглатывая слезы. — Я уж думала, меня никто провожать не придет.

— Мало кто знает, — успокоила ее та, — а так бы народ пришел. Вас многие любят.

— Спасибо, успокоила, — улыбнулась Наташа, забирая пакет.

— Я тут еще пепси-колу положила. Может, вы не любите, а я очень люблю.

Теперь Наташа ехала в поезде, ела пирожки с картошкой и капустой и запивала их пепси-колой.

Воспользовавшись приходом Нели, она вручила ей текст телеграммы и попросила:

— Отправь моим родным, пусть встретят.

— Обязательно отправлю, — заверила ее Неля.

Наташа и сама бы добралась. До дома с вокзала ходит обычный трамвай, но брат в последнем письме сделал приписку: «Надумаешь домой приехать, сообщи, я встречу!»

Наташа догадывалась, что Валерий скорее всего купил долгожданную машину и ему не терпелось похвастаться перед старшей сестрой.

Мама писала, что он директорствует в какой-то фирме и зарабатывает неплохие деньги. Что ж, Наташа порадуется за младшенького. С чем она сама едет домой после шести лет отсутствия? А ни с чем: ни мужа, ни детей, ни сбережений… Если не считать тридцать сребреников. То есть три тысячи долларов.

— Здорово же вас, наверное, обидели, — проговорил сидящий в купе напротив нее мужчина.

— А, что? — очнулась от раздумий Наташа.

— Неприятности, говорю?

— Есть немного, — нехотя ответила она.

— Надеюсь, не со здоровьем?

Она чуть было не нагрубила ему. Кому какое дело, о чем она думает, но в последний момент спохватилась, ответила:

— Нет, что вы, со здоровьем пока тьфу-тьфу… А почему зашла речь о здоровье? Я так плохо выгляжу?

— Вы выглядите прекрасно. Но в вашем возрасте и с вашей внешностью неразрешимой проблемой может стать только это, — уверенно сказал он.

— Надо же, а я и не знала, — ей все же хотелось ему дерзить, — выходит, остальные проблемы вроде как и не проблемы?

— Решаемые проблемы, — уточнил он. — Вы в город в командировку едете?

— Домой, — сказала она и вздохнула.

— Вас там не ждут?

— Почему не ждут, ждут.

— Что же вы тогда вздыхаете? Любимые и любящие родители, муж…

— Муж у меня погиб. — Наташа помрачнела.

С этого начались у нее и все остальные проблемы, которые, как уверяет сосед, вовсе не проблемы.

— Простите дурака, что полез со своим любопытством. Я раньше этим не грешил. Видно, измаялся без дела. Еду из самого Санкт-Петербурга, откуда прежде летал только самолетом. Поездом пришлось отправиться поневоле. Нелетная погода…

— Бывает.

— В таком непривычно долгом безделье начинаешь философствовать. И приставать с расспросами к молодым женщинам. Ведь нам, старикам, кажется, что печалиться вам просто не о чем.

— Старик — это вы о себе? — улыбнулась Наташа; сосед выглядел моложавым и подтянутым, наверняка в него еще влюбляются девчонки.

— А что, хочется иной раз пококетничать. Чтобы тебя утешали, говорили, что ты вовсе не старик. Да и в глубине души ты себя таковым не чувствуешь.

— А мои родители, по-моему, решили не обращать на свой возраст никакого внимания. По утрам бегают, купили себе навороченный тренажер. Я, правда, его еще не видела, но брат написал — крутой!

— А сколько им лет?

— По пятьдесят.

— Я так и подумал, что вполне мог иметь такую дочь, как вы.

— Что-то этому помешало?

— Поздно женился. Сыну и дочери соответственно шестнадцать и восемнадцать.

— Похоже, и мне придется поздно заводить детей, — пробурчала Наташа.

Это вообще ни в какие ворота не лезло. Чужой человек, опомнись! К чему этот моральный стриптиз? А он будто чувствовал, что достаточно ткнуть пальцем в наболевшее, как из его попутчицы тут же полезет откровенность.

— Разве это не в ваших руках?

— Получилось, как ни странно это звучит, не в моих, а в руках совсем другой женщины.

— Судя по ожесточению, с которым вы это сказали, уступили без борьбы? Или просто решили, что соперница изначально сильнее?

— А надо ли бороться за то, что тебе не принадлежит? — Наташа стала заводиться от собственного рассказа. — Мне так и видится мужчина, которого в разные стороны тянут две женщины. И в чем здесь выразится борьба? В том, у кого сильнее руки?

— Насколько я могу представить, мужчина тоже что-то при этом ощущает, он же не бесчувственный болванчик.

Наташа невольно оглянулась на приоткрытую дверь купе. Двое других попутчиков — молодая пара — были заняты только друг другом. Они или лежали, переговариваясь, на верхних полках, или, как теперь, стояли, обнявшись, в коридоре и смотрели в заснеженное окно. Что они могли разглядеть интересного в этом унылом пейзаже? Может, они, как и Наташа, невольно ждут, когда поезд въедет в другую зону, где снега уже нет? В ее родном городе конец января случался без снега, с промозглой сыростью и дорогами, обледеневшими к вечеру и расквашенными к полудню. В последнем письме мама об этом писала. Но сырые зимы так же плавно переходили в снежные, когда недели на две таки падал снег и термометр опускался до минус десяти…

Судя по нескольким фразам, которыми Наташа обменялась с молодыми людьми, они ехали в тот же город, что и она, проведя две недели на солнечном Кипре.

Наташа вдруг остро позавидовала им, словно впереди у нее самой уже ничего не могло быть и ей не двадцать восемь лет, а, например, шестьдесят восемь…