Чужой муж

Лариса КОНДРАШОВА

ЧУЖОЙ МУЖ

Глава первая

Есть женщины, которым не везет от рождения. Именно о них говорят: не родись красивой, а родись счастливой!

Вот и Наташа Рудина из этой породы. Вроде все при ней: и внешность, и ум, но поди ж ты… Другие, куда менее красивые, женщины имеют мужа, детей, уютный дом, а Наташа одна-одинешенька. Лишь ненадолго блеснуло ей солнце из-за туч, да тут же и спряталось…

Хоть бы кто остановил ее! Да что же это она все причитает, все плачет, жалуется на судьбу! Еще немного, и начнет биться головой об стену. И намыливать веревку, чтобы повеситься. Ха-ха-ха!

Нервный срыв. У нее просто стресс. В двадцать пять лет остаться одной, без любимого человека, вдалеке от родного города, среди людей, которым, мягко говоря, безразлично ее теперешнее состояние.

Почему, ну почему ее не было в той машине, в которой три года назад погиб Наташин муж Константин? Сейчас уже и кости бы ее истлели…

Вот себе Наташа поэтический образ придумала!.. Зато по крайней мере не тосковала бы сейчас одна, не причитала над своей разбитой жизнью, не в силах нанести на искривленное в трагической гримасе лицо хоть немного макияжа… Ведь на день рождения к друзьям идет, не на похороны…

Чего вообще ее потянуло на причитания о том, чему недавно минуло три года? Разве за это время она не привыкла к своему вдовству, к одиночеству? Неужели разволновалась оттого, что идет в дом к семейной паре, где опять будет чувствовать себя не слишком уютно? Был бы жив Костя, они бы на празднике веселились с ним вместе, так же как и остальные, и Наташа не чувствовала бы себя изгоем…

Одинокая женщина не нужна семейным друзьям. Она — как заноза в пальце, раздражает уже одним своим присутствием. Понятное дело, хозяйку дома. Особенно если та замотана приготовлениями к семейному торжеству, не успела ни накраситься, ни сделать маникюр. И вот является одинокая. Молодая и красивая. Все взгляды — на нее. Все внимание — ей…

Минуточку, разве Пальчевские давали хоть раз понять, что хотели бы видеть Наташу у себя непременно вдвоем с кем-нибудь? Ее друзья вполне чуткие люди. И к ней относятся даже лучше, чем друг к другу.

В другие семьи Наташа вообще старалась не ходить. Большинство жен таки встречали ее настороженно. Даже те, кто работал с ней на одной фабрике.

Многие, как ни странно, завидовали. Без желания немедленно поменяться с ней местами, а вообще.

Конечно, ведь ей не надо воспитывать детей, приглядывать за мужем, и стирать, и убирать, и готовить обед на всю ораву. Она может не торопясь сидеть перед зеркалом и макияж наносить, а не набрасывать.

Купила в магазине творожок или там йогурт какой, в холодильник положила, а утром у тебя есть завтрак.

И не надо по утрам мчаться как оголтелая, таща в садик хныкающего, невыспавшегося ребенка. При том, что сама порой и позавтракать не успеваешь, не то чтобы там маски делать или зарядку.

Иное дело Наталья Рудина. Не спеша поднялась, приняла душ. Да не простой — контрастный для упругости кожи, сделала гимнастику — а что, времени навалом. Ко всему прочему, она, Рудина, еще и от работы недалеко живет. Можно валяться в постели до последнего момента…

Кто станет любить и зазывать в гости такую опасную женщину? Кто захочет на праздники приглашать ее к себе? Тут не знаешь, что лучше: быть удачной вдовой без особых обязанностей или замотанной семейной женщиной, не имеющей времени не то что для полноценного отдыха, но и для просмотра любимого сериала.

Наверное, все же вдовой лучше. Никто над душой у тебя не стоит, на мозги не капает. Живи как хочешь, читай, сколько сможешь, просто ходи гуляй по улицам. Красота!

Наташа все это не раз себе рассказывала. Наверное, потому, что вполне представляла себе загруженность жены и матери.

Но с Пальчевской Тамарой у нее, кажется, совсем другие отношения. Наташа и Константин прежде частенько ходили в гости к Тамаре и Валентину. При этом хозяйка квартиры напропалую кокетничала с Костей, а Наташа с Валентином делали вид, будто им все равно.

Если честно, Наташа не ходила бы в гости и к Пальчевским, но Тамарка ее силком вытаскивала. И когда приглашала к себе, требовала с подруги честное слово, что та непременно придет.

И вот сейчас Наташа сидела перед зеркалом, наносила последние мазки на свое творение, то бишь накрашенное лицо, и с тоской думала, что опять она будет одна, без пары…

— Наташка! До чего ты красивая, зараза! Не будь мы с тобой подругами, я бы тебя и на порог не пускала. Ведь именно такие красотки, как ты, у нас, у дурнушек, мужей уводят.

Тамара помогала ей снимать мокрый от тающего снега полушубок и приговаривала все те же слова, что и всегда. На всякий праздник пятый год подряд одно и то же. И как обычно, Наташа вяло отбивалась.

— Заладила! Во-первых, ты вовсе не дурнушка. А во-вторых, разве я давала тебе повод усомниться в моей порядочности?

— Не давала. — Тамара повесила ее шубу на вешалку и теперь подталкивала перед собой, направляя в сторону кухни. — Но это-то меня и настораживает. Неужели тебе все мужчины безразличны? Или мой Валентин такой непривлекательный, что невозможно взглянуть на него несколько другими глазами? То есть даже мысли не возникает улыбнуться ему, пококетничать?

— Я всегда ему улыбаюсь. По-дружески. А иначе — разве могу себе позволить?

— Какая ты несовременная, Натка. И выражаешься как-то по-книжному. Позволить, не позволить. Разве для любви эти понятия хоть что-нибудь значат? Сейчас бабы говорят: я на него запала. Или: я от него кипятком писаю. А тогда уж — жена не стена, можно и отодвинуть.

— Да не хочу я тебя отодвигать, глупая ты женщина. Я тебя люблю как свою лучшую подругу.

— Наконец-то улыбнулась! Вот тебе нож, будешь селедку разделывать. А за это я тебе личико сделаю.

— В каком смысле? — нарочно будто испугалась Наташа.

— Макияж сооружу, дуреха! Твоя привычная раскраска — как можно больше естественности — на празднике не проканает. Помнишь, как в прошлый раз я тебе глаза подводила? Умереть — не встать! Пусть гости смотрят и завидуют, какая у меня подруга красивая.

— Вообще-то я перед зеркалом сидела и что-то с лицом делала.

— Вот именно, что-то! Господи, как несерьезно относятся некоторые женщины к своей красоте! Пользоваться надо ею, всесторонне подчеркивать.

— Странная ты, Тамара, всякий раз обо мне заботишься, будто я — невеста на выданье.

— А то нет. Три года одна, пора бы и прекратить свою вселенскую скорбь. Ты же не Пенелопа. Та хоть мужа ждала, а ты чего ждешь? Твой — точно не вернется… Прости, опять что-то не то ляпнула.

— Я и не жду никого, — нахмурилась Наташа. — Просто мне не встретился человек, который был бы похож на Костика.

— А почему этот встреченный должен обязательно походить на кого-то? Каждый из нас уникален. Или ты намереваешься и остальную жизнь прожить по образу и подобию той, что прошла? Такого, милочка, не бывает.

— Хорошо, пусть не на Костика, но пусть походил бы на твоего мужа, я бы тоже не возражала.

— Ага, вот ты себя и выдала. Наконец-то! А говорила, Валентин тебе безразличен.

— Я говорила, что он — твой муж, а потому для меня его как бы нет… Но если бы он был свободен, я могла бы обратить на него внимание… И вообще, чего ты от меня добиваешься? Чтобы я в твоего мужа влюбилась?

Тамара склонила голову набок, как бы прикидывая такой вариант, и согласно кивнула:

— А что, я бы не возражала. Может, расшевелила бы. А то он такой… мямля! Я ему чего только в глаза не говорю — молчит или меня успокаивает: «Тома, пожалуйста, я тебя прошу…» Нет в нем мужского духа, силы, того, за что женщины мужчин уважают. А ведь внешне вроде не хлюпик. Помнишь, я в прошлом месяце ногу подвернула? Он до самой больницы меня на руках нес. А передо мной как перед женщиной всегда пасует. Тряпка, да и только! Интересно, если бы при нем меня какой-нибудь чужой мужик обидел, он бы заступился? Или тоже бы стоял и уговаривал: «Вася, пожалуйста, я тебя прошу, успокойся!»